— Молчал бы, любитель «садо-мазо», — фыркает Макс. — Твои похождения — вообще спойлер к «Пятидесяти оттенкам серого».

Лёха притворно куксится и тут же усмехается.

— Знаете, я тут провёл сам себе экскурсию, — с издёвкой начинает он, доставая откуда-то из-за спины небольшую книжку, которая на поверку оказывается маленьким фотоальбомом. — Случайно нашёл твои детские фотки, Романыч. Слушай, у тебя в детстве реально такой маленький «стручок» был?

Ещё до того, как Лёжа заканчивает предложение, Кир понимает, куда тот клонит, и без предупреждения надвигается на друга, чтоб отобрать «компромат». Но Шастинский оказывается шустрее и с диким ржачем выскакивает в коридор. Мои брови взлетают вверх, пока я наблюдаю исчезновение детского сада из поля зрения. Поворачиваюсь к оставшимся парням и натыкаюсь на внимательный взгляд Соколовского.

— Она тебя простила, не так ли? — Не успеваю открыть рот, потому что Макс и так видит меня насквозь. — Вижу, что да, раз твоя рожа так светится.

Недовольно хмыкаю в ответ.

— Так и есть. И да, можешь засунуть своё «А ведь я говорил!» себе в задницу, пернатый, — беззлобно огрызаюсь.

На этот раз взлетают брови Макса.

— Пернатый?

Ухмыляюсь во все тридцать два.

— Прикинь, какая «улётная» у тебя фамилия.

Соколовский удивлённо качает головой.

— Тебе не кажется, что ты опоздал с местью лет на десять?

— Мстить никогда не поздно, — возражаю. — Главное при этом не лохануться.

Чёрт, мне ли не знать об этом…

Песня снова меняется, и вновь отлично мне знакома, потому что в прошлом году Костян крутил её до дыр в своей тачке, пока мы торчали в сервисе моего отца — «Dimitri Vegas feat. Like Mike — Stay a While».

— Где ты их нахватался? — недоумённо спрашиваю Костяна.

Он самодовольно ухмыляется, но ответить не успевает, потому что в бильярдную входит Лёха с покрасневшей, но довольной рожей; следом заходит Кир с такой же светящейся физиономией и закидывает руку Шастинскому на плечо — видимо, где-то по пути достигли согласия.

— Из порнухи, — ржёт Лёха. Мы вчетвером смотрим на него как на идиота, коим он вечно притворяется, на что друг фыркает. — Ну а чё, есть же с музыкальной озвучкой.

Романов закатывает глаза.

— Вылетит отсюда хоть когда-нибудь что-то умное? — Кир прихватывает двумя пальцами губы Шастинского. — Всю словесную помойку собрал.

Лёха фыркает, отбивает романовскую руку от своего рта и сам закидывает свою руку ему на плечо.

— Я вас всех обязательно удивлю когда-нибудь. Но не сейчас, а то из графика выбьюсь.

Посмеиваясь, мы облепляем бильярдный стол и на некоторое время отвлекаемся, не забывая попутно стебаться друг над другом.

— Слушайте, так неинтересно! — хмурится внезапно Соколовский. — Никакого азарта и желания уделать ваши несчастные задницы. Давайте играть на деньги!

Костян возводит глаза к потолку.

— Детский сад…

Глаза Макса вспыхивают.

— Испугался, цыплёнок?

— Ещё один, — фыркает Матвеев. — Вы с Ёжиком один цитатник на двоих делите?

Соколовский отмахивается.

— Какая к чёрту разница? Играем, нет?

— Я «за», — предвкушающе киваю, вытаскивая из кармана джинсов аккуратно сложенные купюры.

Вздохнув, Костян делает то же самое, и вот на краю стола появляется примерно двести тысяч.

— Бля, слушайте, я чёт не подумал, — ржёт Соколовский и переводит взгляд на меня. — То-то я смотрю, ты сразу согласился!

Хмыкаю, оставляя его комментарий без ответа, потому что…

— Твою мать, — угарает Романов.

Шастинский делает жест «рукалицо».

— Блять, я вот вас хер когда больше слушать буду!

Только Матвеев разочарованно качает головой, а после улыбается во все тридцать два.

— А, может, мы просто сразу Корсакову деньги отдадим?

— Не-не, нифига, я не согласен, — злорадно скалится Макс. — Есть у меня одна мысль.

Оставив нас наедине с недоумением, Соколовский бодро выскакивает в коридор. На мгновение, пока приоткрыта дверь, слышу вновь сменившуюся песню «Dante — Не пробуй» — пошли песни Шастинского.

Не успеваю опомниться, как Макс возвращается.

Вот только не один, а в компании… Оли.

Тело моментально напрягается в самых, блять, неправильных местах. Не помню, чтобы я когда-то так остро реагировал на чьё-либо присутствие…

— Грязно играешь, пернатый, — рычу я, перехватывая кий наподобие биты.

ДримТим, блять.

От услышанного погоняла Соколовского сам Макс фыркает, Кир удивлённо вскидывает брови, а Лёха дико ржёт.

— Мляяя, «пернатый»… Ну всё, Сокол, ты попал!

Соколовский не обращает на этот выпад никакого внимания, скрещивая руки на груди.

— Должно же у меня быть хоть какое-то преимущество против тебя.

Оля непонимающе переводит взгляд с меня на него.

— Какое ещё преимущество? Ты сказал, что нужна моя помощь!

Девушка хмурится, глядя на Макса в упор.

— А ты и поможешь — обыграть твоего чемпиона, — невозмутимо роняет Соколовский.

— Но я думала, что помощь нужна Егору!

От осознания того, что она пришла сюда ради меня, становится чуточку легче, но недостаточно для того, чтобы я смог расслабленно играть.

— Прости, красотка, — продолжает издеваться Макс. — Но по-другому у этой русской версии Стивена Хендри не выиграть.

Оля хмурится ещё больше.

— А при чём здесь я?

Глаза друга вновь вспыхивают. Я знаю это выражение лица — оно всегда становится комично-злорадным, когда этот гад собирается кого-то сдать.

— Понимаешь, твой Егорка… чересчур остро ощущает твоё присутствие.

— Спасибо, капитан Очевидность, — фыркает Оля, хотя по её щекам расползается смущённый румянец.

Господи, я люблю её.

Макс хмыкает, но не сдаётся.

— Пока ты здесь, он не сможет расслабиться и нормально играть, а, значит, у нас есть шанс на победу.

— Но ведь это нечестно! — возмущается мой Ангел. — Что вы за друзья такие?!

— Это нормально, солнышко, — улыбаюсь ей: всё равно все карты давно на столе. — Для них слово «честно» — синоним скуки.

Парни предвкушающе скалятся.

— Разбивай, Ёжик, — подаёт голос Лёха.

Медленно подхожу к столу, задворками сознания отмечая всеобщее воодушевление.

Но только не своё собственное.

Разбиваю треугольник, закатив пару шаров в лунки, и настраиваюсь засадить ещё парочку, старательно игнорируя присутствие Оли, но это не особо помогает, потому что всё моё тело сейчас — один оголённый нерв, ежесекундно получающий импульсы от до боли желанной девушки.

И мой игнор худо-бедно работал до тех пор, пока Оля громко не ойкнула. Кий дёргается в руках ещё до удара, и я поднимаю глаза на девушку, которая поправляет причёску, посылая убийственный взгляд Максу.

Этот засранец дёрнул её за хвост, чтобы меня отвлечь.

Опускаю голову, потому что, зная упёртый характер Соколовского, понимаю, что это не закончится, и уже собираюсь открыть рот и сдаться, когда чувствую чьи-то пальцы в своих волосах. Поднимаю лицо и натыкаюсь на прожигающий насквозь зелёный взгляд Оли. Она подходит ближе, обхватывает моё лицо ладонями и целует так, что, несмотря на её очевидное желание помочь и подбодрить, делает только хуже, потому что я завожусь окончательно, теряя тормоза.

И, чёрт возьми, я дурею от того, что у моей малышки нет проблем с публичным проявлением чувств.

Видит Бог, я сделал всё, что было в моих силах, чтобы держаться от Оли подальше, но сегодня всё и все будто были против меня. Швыряю кий на стол, принимая поражение, и обхватываю талию девушки, отвечая на поцелуй с безбашенным желанием.

В конце концов, что такое двести тысяч против шестидесяти килограмм ходячего секса?

— Идите, трахайтесь, кролики, — угарает Лёха. — Но только не здесь, а то я не выдержу, и ты, Корсаков, отправишься покорять Ютуб.

Вот же провокатор…

Смотрю на Олю так, чтобы у неё не осталось никаких сомнений по поводу того, чего именно я хочу от неё. И судя по тому, что она начинает дрожать в моих руках, по глазам она читает весьма виртуозно. Бодаю лбом её лоб, вдыхая пьянящий запах её кожи, и готов сдохнуть просто за то, чтобы она осталась в моих руках навечно.