— Будь ты проклят! — до разодранного горла, до нехватки воздуха, прямо в небо, прямо ему в лицо. Хоть он сейчас и не там, не на небесах, но он же слышит, он всё видит и слышит, смотрит издалека, насмехаясь. — Будь ты проклят, отец!

***

В поместье слабым пламенем горели настенные свечи. Господа и дамы на картинах заснули от скуки, несмотря на то, что на улице хоть и дождь, но всё же день.

Теодор Нотт сидел в любимой гостиной Нарциссы Малфой. Он был уверен, что она придёт, и не ошибся. Дверь с тихим, жалобным скрипом отворилась и в светлую комнату вошла Нарцисса, устремив свой взгляд куда-то поверх дивана. Шелестя подолом, он прошла и села в мягкое кресло, обитое кремовым муаровым шёлком. В руках она держала три алые розы. Тонкими пальцами она поглаживала нежные лепестки.

Тео поднялся и, мягко ступая по ворсистому ковру, дошёл до кресла, в котором расположилась Нарцисса, и коснулся его спинки руками. Слегка склонившись, он вдохнул едва уловимый цветочный аромат её волос.

— Цисси, — прошептал он ей в волосы, и она вздрогнула.

Губы Теодора растянула ухмылка; он попал в цель. Став прямо перед ней, он осторожно присел на чайный столик, отодвинув высокую хрустальную вазу.

— Цисси, ты узнаёшь меня?

Его улыбка стала шире, когда светлые глаза, медленно обводящие комнату, чуть дольше задержались прямо на его лице. Лёгкий, почти незаметный кивок заставил Тео хохотнуть.

— Да, ты помнишь меня, как однокурсника Драко, верно? Забавно, правда? — он хрипло рассмеялся, но смех его был насквозь пропитан кислой злобой. Фальшь сквозила в его голосе. — Как жаль, что вас осталось двое: ты и твой сынишка Драко. Хотя… Учитывая твоё положение, вас осталось полтора. Ты ведь мертва, правда? Внутри ты уже мертва, Цисси. Смерть Люциуса тебя погубила.

Нарцисса нежно поглаживала лепестки роз. Поднесла их ближе к лицу, вдыхая приятный аромат. Вновь положила стебли себе на колени, рассматривая цветы.

— Ох, как мне жаль тебя, Цисси. Ты даже не представляешь, насколько мне тебя жаль, — шептал Тео, но шёпот его был громче дождя, стучащего по оконному стеклу. — Но ты ведь не будешь мне мешать, правда? Не сможешь, — усмехнулся он, замечая, как Нарцисса сильнее сжимает пальцы на шипастых стеблях. — Я уничтожу вас всех. Сотру Малфоев с лица земли, понимаешь?

Нотт выводил пальцем непонятные узоры по стеклянной столешнице чайного столика, на котором сидел. Бросил взгляд из-под опущенных ресниц на Нарциссу, усмехаясь краешками губ. Медленно передвинул руку к стоящей рядом вазе. Ласково проскользил кончиками пальцев к горлышку вазы и резко толкнул её. Пол залило тысячей хрустальных осколков.

Нарцисса вздрогнула, крепче сжимая розы в руках. Голубые венки выступили на её тонких бледных запястьях.

Теодор наклонился к ней ближе, так, что его дыхание достигало её щеки, слабо колыхая светлую прядку волос. Рука его легла на розы, у основания бутона.

— Я уничтожу вас всех. А ты, Цисси, будешь всё это знать, но… — он выдохнул, почти касаясь губами её бледной щеки, — ты не сможешь помешать мне. Забавно, правда?

Он усмехнулся, сжимая бутон, и резко дёрнул цветок из рук Нарциссы. На пальцах её выступила кровь: шипы оцарапали кожу.

Теодор встал, с жалостью взирая на осколки вазы. Перевёл взгляд на две оставшиеся алые розы в руках Нарциссы и усмехнулся. Поднёс цветок, зажатый в пальцах, к лицу и глубоко вдохнул аромат, прикрывая глаза. Вдруг он безжалостно скомкал полураскрытый бутон, сминая нежные лепестки, и отбросит розу прочь от себя.

— Вас осталось двое, — торжествующе провозгласил он, будто вынес вердикт в Визенгамоте.

***

Гермиона лежала в новой комнате, отведённой ей под спальню. Лежала и не чувствовала себя, словно её тут и нет, словно она просто оболочка — пустая и безжизненная. Гермиона повернула голову направо и остановила взгляд на маленькой вазе с чайными розами в ней. В этой комнате всё светлое: светло-бежевые стены, светло-салатовые покрывало с подушками, белая ваза, светлое дерево на раме окна. Закрытого окна, будто даже этим оно показывает, что она в заключении.

Она опустила свинцовые веки, закусывая губу. Кожа уже не болела: её залечили. Полностью убрали раны, даже шрамов не осталось, но никто не сможет залечить никакой магией и никакими зельями один большой шрам. Шрам на её душе.

Её истязали не столько физически, сколько морально. Хотя… Подумать только: душа — эфемерная субстанция, не доказано, что она вообще существует, но что тогда так нестерпимо болит? Что это, разрывающее горькой болью изнутри? Что это, если не душа?

Ей не хотелось открывать глаза, когда распахнулась дверь. Ей не хотелось слышать слова, которыми наполнилась комната. Казалось, они давили на неё, будто вот-вот и вовсе раздавят, но Гермиона не слышала, просто не разбирала слов.

Когда дверь закрылась, а тот, кто посещал Грейнджер, вышел, Гермиона открыла глаза и прислушалась. Там, за окном, усилился ливень. Капли барабанили по стеклу и…

Просто кажется, или они что-то говорят ей?

Вздор.

Открыв глаза, она повернулась к розам и нахмурилась. На столике возле белой вазы стояла сложенная пополам белая картонка. Гермиона протянула руку и поднесла картонку к лицу.

Вот твой вердикт, Гермиона. Вот твоё наказание, Гермиона. Вот твоя участь, Гермиона.

Поздравляю.

Гермиона зло смяла и откинула от себя картонку, закрыв лицо руками. За окном раздался раскат грома.

Комок бумаги на полу зашевелился, расправляясь. Крупными витыми буквами по белому было выведено только два слова:

«Сегодня вечером».

========== Глава 22 ==========

За окном уже почти тьма. Тёмно-серые грузные тучи затянули небо, а дождь крупными каплями нещадно стучит по оконным стёклам, грозясь выбить их к чёртовой матери. Ветер за окном громко завывает, и порой гадаешь, не оборотень ли там случайно? Ветер гнёт ветви деревьев в поклоне, поднимает и уносит вялые листья, пробирается сквозь мельчайшие щели поместья и пробирает до костей. Или этот холод был в Малфой-мэноре всегда? А, может, это действительно внутри страх, от которого замерзаешь?

Драко сжимает челюсти, вглядываясь в темень за окном. Жмёт руки в кулаки, пытаясь чуть-чуть согреться, но всё безрезультатно. Его знобит, его трясёт. Он вытягивает руки, ладонями вниз, — замечает лёгкое дрожание и снова жмёт кулаки, опуская руки.

— Блять! — громко ругается он и ударяет кулаком по окну.

Драко прислоняется лбом к холодному стеклу. Надо же… Руки холодные, а голова горит. Тихо выдыхает, наблюдая, как на стекле образуется пятнышко, а потом поспешно исчезает, оставляя маленькую капельку, катящуюся вниз. Драко бездумно стирает её, на секунду прикрывая глаза.

В комнату с глухим хлопком аппарирует эльф. Драко вздрогнул и обернулся, глядя на него. Сейчас эльф выглядит перепуганным насмерть: тонкие ручонки трясутся, уши прижались к телу, а выпученные глаза нервно смотрят по сторонам.

— Что? — хрипло спрашивает Драко. Голос у него осипший, тихий.

— Хоз-зяин… — заикается эльф, выкручивая себе пальцы. — Прибыл мистер Лестрейндж и…

— Я понял, — поспешно прерывает его Драко, отворачиваясь. — Можешь сказать им, что я уже спускаюсь. И проследи, чтобы Даг тоже спустился в гостиную… — и прибавляет тише: — В этой херне он виноват.

Эльф поспешно аппарирует прочь, а глухой хлопок эхом отзывается в голове Драко. Холодные пальцы тут же принимаются массировать виски. Драко сглатывает вязкую слюну, стараясь унять дрожь во всём теле, но это, чёрт побери, невозможно.

Драко глубоко вдыхает, сетуя на то, что не открыл окно, не впустил в комнату свежего воздуха, чтобы нормально наполнить лёгкие. Проходит к двери, бросая мимолётный взгляд в зеркало, отмечая, до чего же он бледный. Ещё бы, сам Волан-де-Морт пожаловал в поместье.

***

От шума воды, бьющей упругой струёй в раковину, начинает болеть голова. Гермиона складывает руки ковшом, набирает ледяную воду и ополаскивает лицо.

Закрутив вентиль, она поднимает взгляд потухших глаз в зеркало и отстранённо замечает изменения в своём осунувшемся лице: глаза воспалённо-красные, ну конечно, плакать и почти не спать; кожа побледнела, приобрела серый оттенок, будто Гермиона смертельно больна; на нижней губе ранки, которые щиплют, стоит притронуться к ним.