Драко пересиливает себя, поднимает глаза на её лицо и отстранённо замечает, что Гермиона молчит, сжав губы, и натужно дышит. Так дышат после долгого преодоления дистанции или после грандиозных истерик, когда, не задумываясь, высказывают всё, что думают, и всё, что могли подумать, когда говорят много лишнего, о чём потом будут жалеть.

Гермиона жадно глотает воздух, и Драко внезапно хочет стать этим её воздухом, чтобы она также с жадностью вдыхала его, чтобы не могла без него. И… Это просто безумие, но Драко давно признал себя безумцем, давно наплевал на предрассудки, он всё чаще делает то, что хочет.

Гермиона слегка прищуривается, будто пытаясь разузнать, о чём думает Малфой, а он вдруг слегка ухмыляется, что заставляет её нахмуриться.

Берёт её ладонь в свою руку, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не поднять бровь в удивлении от того, что она позволяет себя касаться. Драко чувствует большим пальцем, как бешено бьётся её пульс, в такт его мыслям в голове. Он давно послал к чёрту самоанализ, потому что всё равно это не помогает, лишь закидывает глубже в дебри из вопросов, чей-то рукой завязанных в морской узел, и Драко надеется, что это была не его рука. Хотя кто знает?

Когда он достаёт волшебную палочку, Гермиона напрягается, но Драко лишь шепчет заживляющее заклинание, наблюдая, как ранки на ладони затягиваются, предоставляя взору вновь чистую кожу. Грейнджер вырывает свою ладонь из его руки.

— Почему ты не заживил всё остальное? — зло спрашивает она, сжимая здоровую ладонь в кулак.

Светлые брови Малфоя взметаются вверх в немом вопросе. Глаза его вновь смотрят насмешливо, и благодаря этому она приходит в чувства, выныривает из ступора и начинает мыслить разумно. Гермиона сжимает зубы, закатывая глаза, но почему-то уточнение своего вопроса даётся не так спокойно, как хотелось бы.

— Почему ты не заживил рассечённую кожу? Ты же видел… — она сглатывает, вспыхивая.

Она видит, что Малфой понял, но то, что он молчит, означает его желание услышать всё полностью, точнее. Куда ещё точнее?!

— Ты истязал меня плетью, Малфой, не будь таким идиотом, ради Мерлина! Ты прекрасно видел, в каком состоянии была моя кожа, так почему я чувствую боль? Почему ты не воспользовался заживляющим зельем или магией?!

— Могу сейчас сделать это, — он многозначительно бросает взгляд на её платье.

Она вспыхивает, а Драко вдруг ухмыляется, так противно, что Гермиона хочет стереть эту гадкую ухмылку с его лица. Где-то изнутри подымается противный привкус ненависти. Она уже открывает рот, чтобы высказать ему всё, что думает, как вдруг Малфой хватает её за кисть и волочёт к двери.

— Малфой! — удивлённо восклицает она, хватаясь свободной рукой за дверной косяк.

Драко останавливается, глубоко вдыхая. Поворачивается и бросает на неё раздражённый взгляд. Молча дёргает её за руку и снова тянет уже по длинному коридору, на стенах которого кое-где висят портреты. С них на молодых людей хмуро взирают мужчины и женщины в дорогих одеяниях.

Гермиона тоже хмурится, смотря уже на затылок Драко. Какого чёрта он творит? И почему она спокойно следует за ним?!

Преодолев коридор, сделав несколько поворотов направо, выйдя к большой лестнице, они начали спускаться. Гермиона свободной рукой коснулась тёмных перил, осторожно скользя по ним ладонью.

Девушка уже не обращала внимания на то, что Малфой — её мучитель — держал её за руку и вёл неизвестно куда. Ей стало почти всё равно, будто она заранее подписалась на всё это, и пути назад просто не было.

Создавалось впечатление, что Гермиона балансирует на тонком тросе. Чем дальше она идёт, тем быстрее исчезает трос позади, будто кто-то постепенно сжигает его.

Если она оступится, то упадёт, но никому не хочется падать, правда?

Неосторожный шаг или потеря бдительности — всё, пиши пропало. Остаётся один выход — идти вперёд, в непроглядную тьму, и чем дальше идёт Гермиона, тем сильнее от неё отдаляется спасительный помост, а сзади — пламя. Вскоре ей придётся бежать от этого огня, что уже начинает лизать пятки.

Да и разве идти вперёд — это выход?

Они вышли на первый этаж поместья, но двинулись не к главному входу, а куда-то вглубь этажа. Вскоре они зашли в приличного размера комнату светлых тонов. Кремовые стены, кремовые занавески на огромных до пола окнах, несколько маленьких люстр на потолке, что были похожи на беспорядочную россыпь звёзд, только вот мебель вся была тёмная. У дальней стены находился огромная барная стойка, шкафчики которой доходили до самого потолка.

«У них что, все комнаты сделаны в светлых тонах, но с тёмной мебелью?» — думает Гермиона, обводя взглядом большой тёмный диван.

Она покосилась на Малфоя, который сосредоточенно смотрел вперёд и вёл её к стеклянной двери. Девушка снова повернулась к барной стойке, отмечая, что за стеклянными дверцами шкафчиков приличное количество алкоголя.

Драко распахнул дверь, впуская в комнату осенний ветер, который сразу принялся играть с занавесками. Гермиона ступила на каменную дорожку, уходящую вдаль, теряясь среди почти голых деревьев.

По правую сторону, между стволами деревьев, виднелись большие клумбы, что летом наверняка были усеяны пёстрыми цветами невероятной красоты. Там, возле клумб, стояли небольшие деревянные лавочки, вырезанные искусным мастером, потому что в Малфой-мэноре нет ничего обычного или простого.

По левую сторону было намного меньше деревьев, поэтому вдали еле-еле виднелись ворота Малфой-мэнора, которые охранялись магией или кем-то ещё, вроде эльфов. Гермиона тихо вздохнула, косясь на Малфоя.

Он вёл её вглубь сада, когда вдруг они вышли прямо к небольшому озеру.

Гермиона поражённо выдохнула, наблюдая, как на водной глади почти незаметно искрились кувшинки. Мягко переливаясь, их свет завораживал, заставляя сделать шаг к озеру, а Малфой вдруг отпустил её руку. Гермиона резко развернулась и глянула на него, снова напоровшись на усмешку.

Он не боится, что она попробует сбежать? Не похоже на то, потому что за каждым её шагом, за каждым движением его серые глаза следили. Казалось, они тоже светились, как и те кувшинки.

Гермиона вдруг почувствовала необъяснимый страх перед ним. Быстро отвернувшись, она сделала ещё пару нерешительных шагов вдоль берега озера, замечая, что Малфой не двинулся с места.

Медленно ступая по мягкому ковру из редких листьев, она не сводила взгляд с почти прозрачной водной глади, в которой отражался Драко, стоящий на месте и сложивший руки на груди. Гермиона направлялась дальше, касаясь ладонями редких камышей, делая вид, будто она любуется озером, хотя любоваться и вправду было чем: достаточно широкое, с прозрачной водой, сквозь которую отчётливо видно дно, где шустро плавает маленькая стая рыбок; волшебные кувшинки искрятся, вокруг них почти какая-то завораживающая аура, но девушка чувствовала внутри не восхищение красотой озера, а тревогу. Казалось, сердце стучит где-то в горле, норовя вот-вот выпрыгнуть прямо в эту чистую воду.

Сделав глубокий вдох, Гермиона вдруг сорвалась с места и помчала что есть духу вглубь деревьев. Кровь стучала в ушах, заглушая шум листьев, не давая понять, бежит за ней Малфой или нет.

Одно слово “бежать” стучало в голове, словно молоточек министра Визенгамота. Это её приговор — убегать, спасаться, дёргаясь от каждого шороха, каждого звука.

Пересохшие губы жадно ловили глотки воздуха, а лёгкие почти не успевали его перерабатывать, выплёвывали воздух на выдохе, на вдохе снова поглощая его. Несмотря на это, Гермиона начала задыхаться. Во рту пересохло, и грудь сдавило от стремительного бега.

Перед глазами мелькали голые деревья, Гермиона боялась запутаться в подоле и свалиться на землю, если она не врежется в одно из этих бесчисленных деревьев.

Губы уже растянулись в победной усмешке, когда она почти добежала до забора. Вот он — высокий, решётчатый, с багряным растением, перебросившимся на забор. Если взобраться по нему, то можно перелезть, а там дальше — свобода.