Боль, что была во сне, казалась ласковым поглаживанием по сравнению с тем, что Гермиона пережила наяву. Такое ощущение, будто с каждым ударом он снимал с неё кожу. И это продолжалось почти вечность: замах, свист, удар, крик. И боль, Гермиона стала сплошным комком боли. Плеть рассекала нежную кожу, оставляя кровоточащие рубцы.
Боль приносит удовольствие? Кому?! Ей, срывающей голосовые связки, глотающей слёзы?
Да будь он трижды проклят!
Гермиона с силой ударила по деревянной раме и отшатнулась, прижимая к себе руку, давясь рыданиями и сотрясаясь в злобе. Отойдя на шаг назад от окна, она вдруг метнулась к тумбе, хватая и сбрасывая с неё ночник, который, жалобно звякнув, разлетелся на обломки, осыпая ими пол и ковёр. Резко потянув на себя отвратительное тёмно-бордовое покрывало, она принялась рвать его. Ткань оказалась тонкой, поэтому от усердия Гермионы с продолжительным треском разорвалась. Откинув от себя тёмную тряпку, девушка метнулась к картине, попутно поднимая с пола уцелевший кусок ночника и замахиваясь. Она не целилась, поэтому попала чуть ниже. Зеркало звякнуло и несколько осколков осыпалось на трюмо. Гермиона подлетела к нему, ударяя ладонью по стеклу, скользя вниз, царапая кожу неровностями и выступающими, острыми краями осколков, оставляя после себя красные разводы. Слёзы уже беспорядочно катились по щекам, а тело содрогалось в рыданиях. Ноги не выдержали, и Гермиона осела на пол, чувствуя сквозь ткань упирающиеся в колени осколки. Прижав к себе руку, пачкая светлое платье кровавыми пятнами, девушка согнулась так, что волосы каскадом упали на её лицо.
Звук распахивающейся двери заставил вздрогнуть и обернуться. Когда Драко, лицо которого выражало еле сдерживаемую ярость, подошёл к Гермионе, она вдруг отскочила от него, забиваясь в угол, между распахнутой рамой окна и трюмо. Лицо девушки исказила гримаса боли, страха и злости, а судорожные всхлипы так и не удавалось остановить.
— Грейнджер! — прорычал он, отталкивая раму окна, морщась от боли.
Гермиона сжала зубы, трясясь, как ненормальная. Рыдания уже давно переросли в истерику, а без того большие глаза распахнулись ещё больше, глядя на его лицо.
— Нет! — заверещала она, когда Драко сделал шаг к ней.
Гермиона зажмурилась, спускаясь спиной по стене, сжимаясь, обхватывая руками свои ноги и утыкаясь лицом в колени.
— Нет, нет, нет! Не подходи! Не трогай меня! — кричала она, когда Драко схватил её руки, пытаясь поднять её.
— Грейнджер! — зарычал он, дёргая руку так, случайно задевая ранку, отчего Гермиона зашипела и вскинула на него заплаканное лицо.
Пощёчина отзывается болью, и голова Гермионы резко отворачивается. На бледной коже, слегка покрасневшей от слёз, явственно растекается алое пятно. Искусанные губы распахиваются, поражённо втягивая воздух. Гермиона пару раз моргает, приходя в себя, а затем медленно поворачивается к Драко. Злость ещё не успела охватить её, как он вдруг резко поднимает её и с силой впечатывает в стену, выбивая весь воздух из лёгких.
Ещё не окончательно пришедшая в себя Грейнджер поражённо глотает воздух открытым ртом, как вдруг Драко встряхивает её, и она ударяется затылком, морщась.
— Что это, блять, такое?! — кричит он, а Гермиона борется с желанием сказать, что она и без того всё прекрасно слышит.
И вдруг — осознание.
Гермиона медленно переводит взгляд на его побелевшие пальцы, сильно сжимающие её плечи. Поднимает глаза на его лицо, замечая крайнюю степень ярости. И вдруг эта ярость захлёстывает и её, потому что какого чёрта?!
Руки резко отталкивают его, что не ожидавший такой реакции Драко отшатывается назад, восстанавливая равновесие. Желваки двигаются на его скулах, когда крик Грейнджер режет слух.
— Какого чёрта ты делаешь?! — кричит она, делая два шага к нему.
— Грейнджер… — предостерегающе шипит он, выставляя вперёд руку, но она не слышит его, оглушённая стуком крови в ушах.
— Ты отхлестал меня плетью! — грёбаная констатация факта звучит, как пощёчина, и Драко непроизвольно отшатывается, сощуриваясь, борясь с диким желанием применить силу к этой зарвавшейся дуре.
Ставшие такими ненавистными за последнее время слёзы снова скатываются по щекам, и Драко разрывается от противоречия своих желаний. Он хочет стереть эти дорожки от слёз губами, прижимая к себе хрупкое тело, также сильно хочет впечатать её в стену, заставив заткнуться и не орать на него, хотя бы потому, что она не имеет на это права. Но он стоит на месте, будто прирос к этому ковру, и смотрит, вглядывается в её лицо, словно видит впервые. Наверное, это от того, что он в первый раз видит её в таком состоянии.
Она распинается, кричит что-то прямо в его лицо, сжимая кулаки в бессильной злости, а он не слышит. Просто не слышит ни единого звука, потому что замечает кровь на её ладони. Взгляд медленно находит разбитое зеркало, на котором видны кровавые следы, а потом также медленно возвращается на её раскрасневшееся лицо, по которому вновь текут слёзы.
Какого чёрта с ним происходит? — любимый его вопрос, на который он никак не может найти ответ.
Наверное, это от эмоций, охвативших его. Сначала Нарцисса и её снова стеклянный взгляд, запах алкоголя, что доносило её дыхание, заставило тогда осознать всю свою беспомощность, а Драко ненавидел быть беспомощным. Потом трясущийся Принни, сообщающий о том, что “мисс снова в истерике”. Сжимающиеся кулаки и мгновение для того, чтобы распахнуть дверь её спальни и замереть на месте. Разорванное покрывало, разбитый ночник, зеркало, осыпавшееся осколками на ковёр, и Грейнджер, трясущаяся и рыдающая, словно маленький, безумно одинокий и обиженный на весь свет ребёнок.
Драко закрывает глаза, считая до трёх, пытаясь успокоиться, но на счёте “два” он с выдохом распахивает глаза и подаётся вперёд.
Грейнджер застывает, когда его мягкие губы затыкают её.
I never said that I want this,
This burden came to me,
And it’s made it’s home inside.
***
I’m only a man with a chamber who’s got me,
I’m taking a stand to escape what’s inside me.
A monster, a monster,
I’ve turned into a monster,
A monster, a monster,
And it keeps getting stronger.
========== Глава 20 ==========
Уверенные руки отталкивают его, и Гермиона начинает что-то кричать. Так яростно, будто он виноват во всех грехах, хотя… В этом есть доля правды.
Гермиона Грейнджер обвиняет Малфоя в своём теперешнем положении, она называет его гадкими словами, которые вспоминает из нецензурных изречений Рона, она бьёт его кулаками в грудь.
Где-то внутри, там, где осталась прежняя рациональность, также бьётся мысль: “Почему он не перехватывает её руки, а позволяет лупить себя по груди?”.
Гермиона трясётся от злобы, обиды, боли, что он причинил ей. Слёзы уже не льются по лицу, они уступили место бешеной чеканке текста, сбивчивого, порой совсем невнятного, но Малфой не слушает её.
Стоит, не сводя напряжённого взгляда с её раскрасневшегося лица. Наблюдает за ней, прослеживает нежный контур её слегка вздёрнутого носа, смотрит на длинные, пушистые ресницы, что обрамляют такие невероятно огромные глаза. Драко думает, что ни у кого нет таких огромных глаз. Они словно большое море цвета насыщенного коньяка, только кое-где на радужке есть золотые крапинки.
Драко переводит взгляд на красные искусанные губы, не слишком пухлые, но и не тонкие. Такие, как надо, почти правильные и такие мягкие, хоть и немного шершавые, самую малость. Они широко распахиваются, из её такого — внезапно и до чёртиков неправильно! — желаемого рта вылетают какие-то слова, совершенно ненужные, лишние, даже грязные и отвратительные. Драко думает, что её рот не предназначен для таких слов, совсем грубых и таких не её.
Он спускается взглядом ниже, осматривая острый подбородок, который выдаёт её норов, и который он совсем недавно хотел вырвать к чертям.
Останавливается глазами на самых кончиках её волос, что даже сейчас — тем более, сейчас — больше похожи на воронье гнездо, а от былой причёски, что поразила его в Большом Зале, не осталось и следа. Они разметались по плечам, спадая на высоко вздымающуюся грудь, что обтянута тонкой тканью, прорисовывая все холмы и извилины, будоражащие всё его существо.
