Этим пониманием «работы» я руководствовался на разных работах и в разных должностях. Не то чтобы я всегда осознавал эти принципы или формулировал их для себя, просто для меня заработная плата всегда оказывалась на последнем месте. И, если остальные занимались тем, что выторговывали себе премии перед начальством, раздувая свои обязанности и свою важность, я просто делал дела, зачастую выполняя чужие обязанности, принимая на себя лишнюю ответственность и проявляя явно излишнюю инициативность, которая, как водится, меня часто за это наказывала.

Однако жизнь все расставляла по своим местам, даже вопреки моему желанию и воле. Я много работал, очень много. Двенадцать часов в день в ритме, предполагающем одновременное совмещение нескольких действий. Если я проводил переговоры, то одновременно что-то просматривал или печатал на ноутбуке, что зачастую раздражало собеседника. За рулем автомобиля я все время, от старта и до полной остановки, разговаривал по мобильному телефону, специально сдвигая на это время все телефонные переговоры. Это, конечно, не очень правильно с точки зрения безопасности дорожного движения, но я не мог себе позволить просто ехать. Ведь у меня есть голос, который не участвует в дорожном движении, есть слух, который если и участвует в управлении автомобилем, то совсем чуть-чуть, поэтому совмещение передвижения на авто с телефонными переговорами мне казалось идеальным. В кабинете зачастую я разговаривал по двум трубкам одновременно: поначалу было неудобно, но я быстро приспособился. И вот так – двенадцать часов, день за днем, год за годом.

Я слишком увлекся работой, реальными делами, реальным развитием компании и саморазвитием в ней. Я увлекся настолько, что не заметил, как стал руководителем компании – производственной фирмы среднего размаха, присутствующей в нескольких российских городах. Все еще занимая средние позиции с размытыми обязанностями и полномочиями, я стал руководителем фактическим, отчетливо понимая, что, как никто другой, влияю на управление и развитие фирмы. Спустя короткое время фактическое руководство компанией подтвердилось и моим номинальным назначением на должность.

Со временем фирма стала неплохо работать и даже зарабатывать. Механизм управления и функционирования наладился, работы поубавилось, я отдыхал по выходным и даже сходил в отпуск. Будущее выглядело не просто стабильным, но и вполне себе даже радужным. Руководитель успешной компании с хорошей зарплатой, всякими там бонусами и прочими привилегиями. При этом теперь уже не так сильно занятый своей работой, а имеющий достаточно свободного времени, чтобы тратить хорошую зарплату, всякие там бонусы и прочие привилегии. Этакая мечта всякого карьериста, в том числе и моя мечта периода полового созревания.

Казалось бы, чего еще надо? Но в этом и заключалась моя основная проблема: мне ничего больше было не надо, а жить так я не мог. Стало скучно. Где-то внутри было ощущение завершенности, ощущение, что я сделал то, что должен был сделать. И в один прекрасный солнечный день я все понял! Я понял, что я должен уйти. Я не знаю, как я это понял. Первопричины этого желания, как и анализ возможных последствий, для меня тогда были загадкой. Я понимал безумство своего поступка, понимал, что, возможно, уже никогда в своей жизни я не смогу вновь дорасти до такой позиции и вновь достичь своей мечты периода полового созревания.

На очередном собрании учредителей я просто объявил, что хочу уволиться. Все сосредоточенно смотрели на меня, а я просто улыбался. Пауза тянулась слишком долго, взгляды вокруг меня становились все пронзительнее, а я с трудом ограничивал себя улыбкой, потому что мне хотелось просто заржать. Потом, естественно, были вопросы и долгие нудные разговоры. Я не мог ничего сказать и толком что-то объяснить, потому что и сам плохо понимал, что я делаю и зачем мне это нужно. Загадочность и нелепость ситуации ущемляла моих собеседников, и всем обязательно мерещился скрытый смысл моего увольнения, непременно связанный с предстоящей коммерческой деятельностью, поэтому переговоры с желанием «расколоть» меня и выявить истинные причины моего ухода продолжались вновь и вновь. Уже потом, вспоминая эту ситуацию, я подумал, что надо было просто честно признаться во всем. Признаться, что ухожу, потому что у меня есть вопрос, на который я должен ответить. Я должен узнать: кому я должен. Ну, подумаешь, приняли бы меня за сумасшедшего: перетрудился парень, бывает.

Я изменил для себя ситуацию, в которой работал исключительно за деньги – за очень хорошие деньги, – при этом абсолютно не ощущая удовлетворенности и чувства реальной значимости. И я понял, что только теперь я готов для жизни, готов для понимания и познания жизни. Готов ответить на мой главный вопрос: кому я должен?

Моя семья, состоящая из трех вполне себе воспитанных, хотя и очень даже вполне себе оголтелых детей, а также красавицы жены (да-да, будучи почти десять лет женатым, я все еще считаю ее красавицей), первой ощутила на себе прелести моего очередного сумасшествия. Впрочем, кажется, что им к этому не привыкать. Будучи степенным и довольно-таки консервативным снаружи, я был неугомонным где-то внутри, но это «внутри» открывалось далеко не каждому, поэтому мои близкие были довольно привычны к моим быстрым решениям и скорым переменам. В переменах значилась сама суть, поскольку ощутимой выгоды за переменами обычно не следовало, но в этом было движение и жизнь. Поэтому моя семья всегда была готова быстро… Впрочем, и здесь я опять тороплюсь. Степенней, степенней. Сперва, как обычно, чуть-чуть прелюдий и моей теории…

Семья. Что есть семья? Начнем с традиционных определений о группе лиц, в основе которой – кровное родство или же заключение брака. Особые эстеты непременно добавят словосочетание «связанные моральной ответственностью» и, пожалуй, будут правы. Для большинства семей эта ответственность непременно присутствует, хотя и является достаточно размытой в отношениях. В иных семьях дети с пятнадцати лет подрабатывают и помогают родителям, потому что в этом их ответственность, в других – пожилые родители до сорока лет содержат свое детище, накапливая чаду на машинку и прочие игрушки и ощущая в этом свою ответственность. Муж ходит на работу, а жена варит щи, или наоборот, или вместе ходят на работу, а потом вместе варят щи, – все это не имеет значения, покуда в мотивации хоть сколько присутствует «моральная ответственность». И, покуда присутствует эта ответственность, можно говорить о семье, но никакие родственные связи или даже брак не смогут создать семью, если моральная ответственность не имеет места быть.

Отсюда выходит и более широкое распространение семейных уз. Моральная ответственность за человека или окружающих людей может как исключить из «семьи» кровных родственников, так и добавить в нее неограниченное количество абсолютно неродственных людей. Неспроста же говорят, что все люди – братья. И это зависит не от каких-то людей, а от одного конкретного человека. То есть по тому, как лично этот человек воспринимает других по отношению к себе и насколько он чувствует моральную ответственность по отношению к этим людям, и определяется круг его семьи. Поэтому для особо морально ответственных людей семьей действительно могут быть все люди. А для особых эгоистов и кровные родственники вряд ли станут семьей. Бывают, бывают, конечно, исключения, а точнее, даже не исключения, а счастливые совпадения, когда группа лиц, связанная кровным родством, вдобавок несет еще друг перед другом моральную ответственность, образуя настоящую семью.

Идем дальше. Все чаще в определении семьи проскальзывает необходимость совместного ведения хозяйством и материальная ответственность. Наверное, и в этом есть определенный резон, хотя так и хочется говорить о бесконечной бескорыстности и настоящей романтике. Конечно, родители должны материально обеспечивать своих детей, конечно, мужчины, несмотря на растущую эмансипацию и всякие педерастические настроения, все еще являются главенствующими в семье, а посему несут обязанность содержать семьи. Но несмотря ни на что, я не готов материальную составляющую возносить во главу определения семьи. Возможно, моя последующая жизнь и поиски ее смысла заставят меня изменить и свое отношение к семье, но не сейчас. Сейчас все только начинается. А потому говорю, что семья никак не связана с материальной ответственностью. Я много кого могу содержать время от времени (не будем останавливаться на этом), но при этом не считаю их семьей. Но могу не содержать свою семью собственную, при этом непременно продолжая считать их семьей. Да, конечно. Ну подумаешь, не приношу в семью деньги, зато чувствую моральную ответственность, а значит, я – настоящий семьянин. Удобно, правда? Но ведь так оно и есть на самом деле, так и определяется семья. Можно ежегодно перечислять в семью миллиончик, отчисляя, таким образом, процентик от дохода, но и это не имеет отношения к семье, а скорее, похоже на обязательство и алименты. А можно отдавать пару сотен долларов в месяц, но это будет сто процентов от заработанного тяжелым трудом. Конечно, все это крайности и довольно утрированные примеры, но, во всяком случае, они отражают мое отношение к определению семьи и неприязнь к материальной ответственности внутри нее.