Нашлись и чашки, старинные, может быть, даже из китайского фарфора, во всяком случае, когда их вымыли, они засверкали чудесной белизной и нежным рисунком на тонких прозрачных стенках.

Спустя некоторое время три феи сидели вокруг довольно чистого низкого стола, накрытого скатертью, на тяжёлых деревянных стульях с высокими спинками и медленно, с наслаждением пили чай маленькими глоточками, обжигаясь и дуя в чашечки. И очень скоро их лица порозовели и стали, действительно, прекрасными, это были именно феи, никто бы не посмел сейчас назвать их фуриями.

– Ну, как хотите, а я всё-таки чувствую весну! – сказала одна из фей и с чувством собственного достоинства посмотрела на подруг. – Я вспоминаю картину одного старинного художника, кажется, итальянского, там был чудесный пейзаж: нежная зелень, дерево на переднем плане, на ветке сидит маленькая птичка и поёт, и я прямо слышу сейчас, как она поёт!

– Когда я была маленькая, я помню, сама нарисовала картинку со скворечником, все говорили, что это весенняя картинка, в ней есть настроение! – задумчиво сказала вторая.

– Раз уж весна, давайте превратимся кто в кого хочет! Нельзя же всё время оставаться феями! – предложила третья.

– Согласна! Сейчас превращусь в маленькую чёрную собаку! – воскликнула одна из них, самая экспансивная. – Знаете, бывают такие смешные собаки с длинными ушами, когда бегут, уши – до земли!

– Как ты можешь? – сказала вторая. – Ты красавица и вдруг станешь собакой? Нет, это невозможно!

– Если я красавица, мне не страшно на минуточку стать собакой или кем-то ещё! – гордо сказала экспансивная.

И она тут же стала потряхивать длинной чёрной кудрявой шерстью.

Вторая молча превратилась в стройную хрустальную вазочку с едва заметной трещинкой, и вазочка очень украсила собой скромную скатерть на столе.

Третья стала цветком царственного вида, правда, без нескольких лепестков.

Они побыли некоторое время в новом обличии, с любопытством поглядывая друг на друга, потом самая умная из них сказала:

– Хватит, много нельзя!

И они снова стали феями.

– А может, нам подумать о чём-нибудь важном? Или о ком-то дорогом? – произнесла одна из фей.

– Я могу думать только о Млечном Пути, сверкающем на зимнем морозном небе! – вскричала вторая.

– А я о никому неизвестной мушмуле, цветущей в горах! – сказала третья.

– А я вот, действительно, могу подумать о ком-то дорогом, – сказала первая.

– Не забывай, дорогая, что все, о ком мы можем подумать, – просто люди, они слепые, и, значит, они нам не ровня! – назидательно сказала третья.

– Да! – с важностью подтвердила третья.

– Но ведь в каком-то смысле мы тоже люди! – запротестовала одна из них. – Я, например, всё время думаю, что будет с нашими детьми!

– И с племянницами! – вздохнула вторая.

– И с теми, кто родится от них! – сказала третья.

Все трое опять уставились друг на друга.

– Что будет, то будет! – сказала самая умная из них. – Мы не можем прожить за них их жизнь! Пусть проживут так, как смогут! Как сумеют!

– Но, может, помолиться за них? – робко спросила первая из них.

– Молись, если веришь, что тебя услышат! – сказала самая суровая.

И они опять замолчали. Может, они и молились, кто знает!

– Московское время – семнадцать часов! – сказал ещё один голос. – Говорит радиостанция «Юность».

И заиграла музыка. Феи мгновенно вскочили, засуетились, вымыли под краном чашки, убрали сахар и печенье, подмели мастерскую, выключили воду, газ, вынули из сумочек пудреницы, навели порядок на лицах, махнули пуховками, провели помадой по губам, захлопнули сумочки, поправили шарфики, береты, платки, открыли тяжёлую дверь и чинно спустились по широкой лестнице на первый этаж, прошли мимо изумлённой вахтёрши-лифтёрши и очутились на улице.

Быстро и молча зашагали к станции метро, с треском выбили пятикопеечные монеты из крепких автоматов, стоящих в вестибюле, благополучно прошли через турникет, спустились по эскалатору, нашли свои направления и одна за другой прыгнули в разные вагоны, увозящие их в разные стороны столицы. Вечером, однако, созвонились.

– Дорогая, я всё-таки чувствую весну! – сказала первая.

– И я! – призналась вторая.

– И я! – сказала третья.

– Какое счастье! – сказали все три феи хором.

Армянская поэтесса Маро Маркарян, автор десятка поэтических книг, мать двух одарённых детей, бабушка трёх красивых внучат, летела трансатлантическим рейсом из Еревана в Нью-Йорк вместе с двадцатью девятью другими армянами – писателями, учёными, артистами, которые были приглашены американскими коллегами на дружескую встречу при содействии Советского общества по связям с зарубежными армянами, разумеется.

Самолёт, в котором летела Маро, представлял собой чудо техники: в нём были телефон, телевизор, бар, ресторан, сауна и другие достижения современной цивилизации… Тем не менее через час после вылета похожая на «Мисс Америку» стюардесса хорошо поставленным мелодичным голосом произнесла на русском, английском и армянском языках: «Пожалуйста, наденьте спасательные жилеты. Наш самолёт терпит аварию. Под нами океан».

И через несколько мгновений Маро Маркарян вместе с другими членами армянской делегации вылетела через запасной люк из самолёта и понеслась над волнами Атлантического океана, сверкавшего в лучах осеннего солнца.

– Какая красота! – восхитилась Маро, увидев перед собой необозримые волны Атлантики и необъятное голубое небо. – Разве из окна самолёта можно увидеть такое?

Но тут она коснулась ногами поверхности океана и ушла под воду. Вынырнула, беспорядочно забила руками, ногами по воде и поплыла куда глаза глядят…

– Как быстро промелькнула жизнь! – подумала Маро. – Неужели придётся расстаться с ней здесь, в этом безликом пространстве, вдали от родных мест?.. А что будет с рукописью, сданной в издательство? Кто её вычитает? Этот мерзавец Томзян воспользуется случаем и испоганит её!

И она энергично забила по воде руками.

Потом она вспомнила дочь Анаит, которая порхает по театрам, музеям, выставкам и гостям, а когда до сдачи романа, который она переводит, остаётся неделя, сидит ночами, глотая кофе. Разве это нормально? А сын Ашот? Увлёкся абстрактной живописью, в картинах одни цифры, знаки, сплошные пересечения линий. А ведь может, может создать прекрасную человеческую, всем понятную картину! Нет, надо ещё раз с ним поговорить. Потом Маро вспомнила внука Агу. Не может он осилить эту проклятую математику, не может, не может! Что же делать? Почему не все учителя так прекрасны, как этот Амонишвили, которого недавно показывали по телевизору? Или Шаталов, Ильин?

Маро поплыла быстрее. В стороне она увидела физика Вартана, который вынырнул из воды, бросил прощальный взгляд вокруг себя и снова погрузился в океан. Маро поспешила к нему и, дождавшись, когда он снова появится на поверхности, обратилась к физику с проникновенной речью.

– Вартан! – сказала она. – Ты что, решил остаться здесь? Жена твоя ждет тебя с подарками, детям ты обещал привезти какую-то электронную игру из Америки… Забыл?

Вартан задумался, кивнул и, решительно выбросив руки в стороны, поплыл каким-то доселе невиданным стилем…

Маро поспешила к подруге Шохик, которая беспомощно покачивалась на воде, бросая вокруг отчаянные, умоляющие взгляды…

– Шохик, ты не застудишь горло? – спросила, подплывая ближе, Маро. – Не забывай, тебе выступать в «Метрополитен-опера», слушать тебя будут не только армяне!

Шохик с изумлением посмотрела на Маро, потом прокашлялась, взяла верхнюю ноту, улыбнулась и сказала: «Не беспокойся, Маро, горло у меня в порядке…», и кокетливо поворачиваясь всем телом влево и вправо, грациозно поплыла вперёд.

Тут Маро заметила писателя-историка Рубена, этот лежал на спине и вяло перебирал руками, ногами.

– Отдыхаешь, Рубен? – спросила Маро. – Написал три романа и думаешь, хватит? Сделал своё дело? Должна тебе сказать – главной своей книги ты ещё не написал!