Она решительно распахнула дверь, но, прежде чем покинуть бар, в последний раз взглянула на Тома. Он перехватил ее взгляд, и между ними промелькнула искра, неожиданная и пугающая, которую можно объяснить лишь мгновенно вспыхнувшим взаимным влечением.

26 января

Джоуи взглянула на мужа: тот сидел на кровати, скрестив ноги по-турецки, на коленях покачивался открытый ноутбук. Вернувшись в Англию, Альфи безжалостно обкорнал длинные рыжие кудри, отчего его голова стала непропорционально маленькой. Щеки и подбородок были покрыты четырехдневной порослью, из одежды – поношенные трусы-боксеры и серый жилет с широкими проймами, сквозь которые видны татуировки. Альфи просто огромный, настоящая глыба; даже сидя на манерной кровати, он похож на кельтского воина, забывшего одеться.

Джоуи придирчиво оглядела мощное молодое тело Альфи, потом вспомнила Тома Фицуильяма и его намечающийся животик, свидетельствующий о возрасте. Как будет выглядеть ее муж лет через двадцать? Обрастет жирком или весь высохнет? По-прежнему останется Альфи Баттером, хреновым гитаристом, великолепным обнимальщиком, бездарным художником-оформителем, добросердечным романтиком и чутким любовником, или изменится? Почему нельзя узнать заранее? Надо полагаться на судьбу и надеяться, что все сложится благополучно? Как же так?

От этих мыслей у Джоуи разболелась голова. Ей вспомнились уродская униформа «Чики-дрики», запах жареных наггетсов, туалет для мальчиков, а затем – Том Фицуильям, щелканье шариковой ручки и вожделение, нахлынувшее в баре и не проходящее до самого вечера. Джоуи подумала о маме, заново почувствовала боль утраты и с ужасом поняла, что вот-вот расплачется.

– Что случилось? – забеспокоился Альфи.

– М-м, ничего.

– Точно?

– Точно. – Джоуи вымученно улыбнулась. – Просто легкий кризис. Работа – дерьмо, скучаю по Ибице, только и всего.

– Иди ко мне, – Альфи широко развел усыпанные веснушками руки. – Сейчас обниму, и все пройдет.

«Обнимашки делу не помогут», – хотела возразить Джоуи, однако, очутившись в объятиях мужа и почувствовав макушкой его теплое дыхание, подумала: может, не помогут, но и не помешают.

Следующим вечером по пути домой Джоуи завернула в магазинчик на углу. Первый день на новой работе подошел к концу; она чувствовала себя как выжатый лимон – родители хамят, дети вопят, света белого не видишь, каждый час – целая вечность. Хотелось поскорее вернуться домой, принять душ, переодеться в толстовку и треники и выпить чаю. А лучше – вина, да побольше.

В винном отделе Джоуи заметила жену Тома Фицуильяма. Как там ее зовут? Джек упоминал; вроде как-то на «Н». Она доставала минеральную воду из холодильника. Раскрасневшаяся, с мокрыми от пота волосами, в блестящих черных легинсах и спортивном топе, открывающем накачанные мышцы. На запястье – ярко-розовый фитнес-браслет, на ногах – белоснежные кроссовки.

Заметив взгляд Джоуи, миссис Фицуильям холодно улыбнулась, прошла на кассу и заговорила с кассиршей – хорошо поставленным голосом, с легким северным акцентом. Она поведала, что после длительного перерыва вновь начала заниматься бегом – перелом лодыжки вывел ее из строя почти на год. Как здорово снова почувствовать асфальт под ногами: когда не бегаешь, будто и не живешь. Две мили в день – и в голове проясняется, шестеренки начинают крутиться быстрее.

Притаившись за стеллажом с крупами, Джоуи исподтишка разглядывала женщину, которую Том Фицуильям выбрал себе в жены. Легкая, почти невесомая, словно фея, с тонкими чертами, будто прорисованными острым карандашом. Джоуи не отличалась большим ростом, но жена Тома – и вовсе как кукла: волосы тоньше паутины, небольшой изящный носик. Джоуи представила, как эти крошечные ручки обнимают Тома за чуть располневшую талию. Интересно, он ей изменяет? Они часто занимаются сексом? Перед глазами встал неожиданно яркий образ: миниатюрная женщина, запрокинув голову, оседлала своего высокого красивого мужа.

Джоуи взяла самую дешевую бутылку с винтовой пробкой, поспешно расплатилась и побрела по дороге, ведущей к разноцветным особнякам. Впереди шла жена Тома, ссутулившись под напором январского ветра.

Высоко на холме в окне верхнего этажа дома Фицуильямов мелькнул луч света, шевельнулась чья-то тень. Через пару мгновений опустилась тяжелая штора, и коттедж погрузился во мрак.

27 января

Фредди Фицуильям выключил цифровой бинокль, опустил штору и отъехал на офисном кресле от окна к компьютеру. От многократных поездок туда и обратно на ковре остался лоснящийся след. Здесь, на чердаке с роскошным видом на деревню, реку и поля, Фредди чувствовал себя капитаном корабля. Родители подарили на Рождество цифровой бинокль, и с тех пор жизнь кардинально изменилась. Теперь ему хорошо видна дорога к дому Дженны Трипп и окно с матовым стеклом в ванной Бесс Ридли – временами в нем мерцает теплый свет, наводя на мысли об обнаженном теле. Каждое утро Фредди наблюдает, как Бесс подходит к дому Дженны, а потом они вместе идут в школу, держатся за руки, слушают музыку, сплетничают. Какая же у них вульгарная форма: на дворе январь, а девчонки в коротких юбках и с голыми ногами. В бинокль можно разглядеть даже марку чипсов, которые они едят.

Фредди ходит не в государственную школу, где работает его отец, а в частное заведение для мальчиков на другом конце города, в получасе ходьбы от дома. Раньше он с родителями жил в Молде; как-то утром Фредди проснулся и узнал, что на следующей неделе они переезжают в Бристоль. С тех пор прошел год и один месяц. Отец Фредди – важная шишка в системе образования. Министерство посылает его в проблемные школы, которые находятся на грани закрытия. В этой такое творилось, что предыдущего директора турнули пинком под зад: вроде он запустил лапу в школьную кассу.

Фредди тошнит от нового места. Школа – полный отстой; настоящая тюрьма, воняет как в каталажке. Учителя – сплошь старперы, да еще и британцы до мозга костей, не то что в прежней школе; там преподавали в основном европейцы, они как-то пободрее. Европейских учителей легко задобрить, поговорив с ними на их родном языке. Можно отмазаться хоть от убийства, если сказать преподу пару слов по-испански.

Фредди говорил на шести языках: французском, испанском, немецком, итальянском, китайском и валлийском. Валлийский он учил в Молде, остальные – самоучкой. А еще он способен подделывать двенадцать разных акцентов, да так, что даже местные принимают его за своего. После университета Фредди устроится в МИ-5[2]. Родители говорят, государству нужны шустрые башковитые ребята вроде него, и он с ними полностью согласен. Надо же куда-то применить свои выдающиеся мозги, хранилище многочисленных фактов, и острый разум, фонтанирующий идеями. Цифровой бинокль, а также шпионские смарт-часы с камерой, шпионские очки и шпионские приложения на смартфоне отлично вписываются в историю о будущем гениальном шпионе, которую Фредди с родителями пишут почти пятнадцать лет.

Фредди успешно использовал это оборудование по назначению.

Не имея друзей и не горя желанием их заводить, он целый год составлял досье под названием «Мелвиллское дело», нечто вроде бюллетеня о жизни поселка. В нем он документировал все события и происшествия Нижнего Мелвилла, которые сумел разглядеть из своей комнаты на верхнем этаже. Фредди регистрировал посетителей отеля «Мелвилл» (однажды даже видел Кейт Бланшетт; оказывается, она очень невысокая, а так и не скажешь), собачников («Седой старик с цвергшнауцером вышел из дома в 8 вечера, вернулся в 8.27») и бегунов («Две толстозадые тетки вышли из дома в 7.30, вернулись в 8.45, купили дорогущие чипсы в гастрономе»). Он протоколировал мелкие нарушения закона – хозяин забыл убрать за собакой, многочисленные эпизоды парковки вторым рядом или в неположенном месте у перехода, как минимум три магазинные кражи, причем один раз продавец гнался за вором через весь поселок, так что едва не заработал сердечный приступ.