Когда Салават, наконец, очнулся, то не мог пошевелиться и открыть глаза. С огромным трудом повернул голову вправо – она, тяжелая, словно чугунная, загудела. С усилием разлепил веки и обомлел: потолок, стены, занавески, кровати, одеяла и подушки – все вокруг было ослепительно белым. Взглянул на свои руки – они тоже были белоснежными, словно сахар-рафинад…
Вскоре предметы приняли обычный вид. Но Салават сделал важное для себя открытие: оказывается, цвет смерти – белый… Он посмотрел на оперированную ногу – она опухла и стала как кадка. Вопросительно уставился на пришедшую сделать укол медсестру. Она кивнула:
– Да, Байгазин, плохи дела: неудачная получилась операция – не смогли вставить твою бедренную кость на место.
Вдруг Салават вскрикнул от острой боли, внезапно пронзившей все тело. Нечто, натянутое как тетива, будто оборвалось вдруг около паха и «выстрелило» до самого кончика ноги – будто ударило мощным разрядом электротока. Через несколько минут «выстрел» повторился. Вызвали врача. Николай Михайлович лишь пожал плечами:
– Похоже, мы потянули твою ногу сильнее чем нужно, задели нерв… – Врач не успел договорить, нерв снова «выстрелил», заставив Салавата оцепенеть от боли.
– Ы-ы-ы! И что, теперь этот нерв всю жизнь меня будет мучить?..
– Успокойся, пройдет потихоньку …
Военврач велел вколоть Салавату морфий и вышел из палаты. Однако наркотик не помог, задетый нерв продолжал «постреливать» время от времени. И невозможно было предугадать, когда он шарахнет снова, причиняя нестерпимую боль. Салават нашел способ избавления от боли: разорвав полотенце на полосы, сплел веревку, обхватил ею ногу на уровне паха и взял концы в руку. Лишь только чувствовал, что нерв начинает «стрелять», мгновенно сжимал веревкой ногу и не давал «выстрелить».
Пролежав вот так, «обуздывая» нерв, двое суток, он наконец забылся беспокойным сном. И тут же привиделся человек с изувеченным лицом, закованный в кандалы. На этот раз он стоял на скалистом берегу бушующего моря и что-то кричал ему. Но Салават не мог его расслышать слов из-за шума волн. Вскоре он пропал из виду и вновь показался младенец в люльке, висящей на ветке дерева…
Сознание Салавата возвратилось в канал. Его снова заставили встать на колени и коснуться лбом пола. Он повторив вчерашние мольбы о прощении грехов, попросил и за маму. Затем трижды произнеся «аминь», открыл глаза и сел на диван.
– Нынче опять кое-что сообщили, – начала Лилит. – Передали, что будут чистить, пока не придешь к полному покаянию. Предупреждают, что темные силы вновь попытаются сбить тебя с пути с помощью выпивки и распущенных женщин. Они всегда стараются препятствовать духовному росту людей, толкая их на грехи.
Когда я спросила: «Что будет, если он после покаяния опять погрязнет в грехах?», предупредили: «В таком случае потеряет все, что ему дорого – тебя, детей и свой талант». Я ужаснулась столь жестокому наказанию, но мне ответили: «Избранным людям достается и кара суровая».
Во время сеанса перед тобой стоял белобородый старец в белых одеждах. Это знак, что тебя готовят к посвящению…
* * *
У российского коммерсанта почти нет выходных и праздников. Магазины нужно держать под ежедневным контролем. Стоит чуть ослабить вожжи – продавцы тут же норовят отбиться от рук.
Когда Салават беспробудно пил после семейных разборок из-за связи с Зульфией, дела его понесли значительный урон. После той сумятицы он с трудом восстановил бизнес.
Вот и сегодня, несмотря на воскресный день, он объехал магазины и немного отдохнув, встал под канал.
Несколько минут слушал музыку. Затем стал непроизвольно двигаться. Чуть погодя, плавно перешёл к дыхательным упражнениям. Его заставляли дышать по-разному: делать по пять-шесть коротких и резких вдохов, а на седьмой раз – глубокий длинный вдох. Салават прежде где-то читал, что йоги и тибетские монахи тоже практикуют дыхательные упражнения.
Вот его мягко понудили выполнить упражнения на растяжку рук и ног, затем, начиная с плеч и груди, звонко похлопывать по всему телу ладонями. Потом заставили растирать руками все тело от макушки до пяток.
Немного погодя его заставили наклониться и он стал имитировать, будто зачерпывает ладонью воду из родника, и омывает ею лицо, голову, шею.
Выпрямившись, Салават приметил пылающий цветок, который потихоньку превратился в огонь. «Не огненный ли это цветок зороастризма?» подумал. Очень размыто показали Иисуса Христа, промелькнул образ Мариам-ана – Девы Марии.
Желая вновь увидеть птицу Хумай, Салават пытался ее представить. Но тщетно. Отчего-то заставили долго тереть руками шею в области горла. Салават истолковал это так: Когда он путался с Зульфией, то пристрастился к спиртному – вот от этого его и лечат…
Заставив похлопать себя правой рукой по груди, дали намек на его некоторое тщеславие.
Похоже, сегодня был сеанс замечаний – несколько раз заставив его поводить ладонью по животу, покритиковали за излишний аппетит.
Салавата, конечно, не назовешь обжорой, да и полнотой он не страдает. Но, пожалуй, они знают лучше, на что указать. Что ни говори, нафс, жадность человеческая, тоже низменная страсть.
По поводу пищи он согласен с бабушкой Гульфаризой: каждый человек съест за свою жизнь столько, сколько предначертано. У каждого – свой ризык. Иссякнет предназначенная пища – человек уходит в иной мир.
Снова вспомнилась госпиталь.
«Выстрелы» нерва, наконец, прекратились. Во время очередного обхода заведующий отделением задал Николаю Михайловичу вопрос:
– Как там Байгазин?
– Кисть руки восстанавливается, левое бедро потихоньку вытягиваем. Но до сих пор не можем вставить на место правую бедренную кость в области осколочного перелома, а время идет…
– Что предлагаешь?
– Надо сделать еще одну операцию – забить штырь в центр бедренной кости со стороны таза.
Подумав немного, заведующий согласился с лечащим врачом Салавата:
– Готовьте к операции.
Военврач дал отмашку медсестре:
– Возьмите общие анализы.
Через пару дней Николай Михайлович заявил Салавату: – Штырь вбивать не будем, анализы плоховаты. – Внимательно посмотрев рентгеновские снимки, как бы утешая, добавил: – Ладно, не волнуйся, установим аппарат Илизарова и вставим кость на место.
Наверное, к лучшему, что не стали вбивать штырь. Уж очень сложна эта операция. Для этого нужно разрезать плоть и вбить железяку со стороны таза в центр бедренной кости, чтобы вдеть на сталь и нижнюю часть бедра как на шампур, тем самым соединив конечность на месте перелома.
Установка аппарата Илизарова тоже оказалось делом нелегким. Салавата прикатили в операционный блок и уложили на стол, куда помещались лишь спина и голова. Под сломанный таз подвели и привинтили конструкцию размером с велосипедное сиденье. Широко раздвинув ноги, прикрепили стопы ремнями к специальным приспособлениям. Развели по сторонам руки и привязали. Ноги остались висеть в воздухе.
Вводя через капельницу наркоз в вену, врач-анестезиолог с целью оценки его самочувствия перекинулся с ним парой фраз:
– Как себя чувствуешь, Байгазин?
– Нормально.
– Ноги не болят?
– Нет… – ответил Салават и потерял сознание.
Когда очнулся, лампы на потолке показались тусклыми пятнами. Помаленьку они становились все отчетливее и стали в итоге ослепительно яркими. У Салавата дико устала спина, еще сильнее ныли кости таза. Не было мочи терпеть. Попробовав подвигать руками и ногами, он вспомнил, что конечности связаны. Чуть приподняв голову, увидел: военврач Николай Михайлович с коллегой насквозь просверлил ногу электродрелью, пропустил через дырку спицу и стал крепить к корпусу аппарата Илизарова. Хирурги завинчивали гайки, будто заправские сантехники. С обоих пот тек ручьями. Салават поглядел на ногу, проткнутую спицами и напоминающую ежа, из груди его вырвался стон. Бросив на него быстрый взгляд, Николай Михайлович сказал напарнику: