– Он же… пленный!..

Старшина сверкнул глазами:

– Ну и что?! Нам теперь из-за него головами своими рисковать?! Байгазин, выполняй приказ!

Опешившие солдаты уставились на них.

– Он же пленный!.. – повторил Салават. У него внезапно пересохло в горле.

– Выполняй приказ! – Командир направил на него дуло автомата. После тягостного молчания, Салават твердо ответил:

– Не имеем права убивать пленного!

– Байгазин, не выполнишь команду – загремишь под трибунал! – Старшина Копытов от ярости закашлялся. Наконец, смачно сплюнул и, прицелившись в Салавата, грозно предупредил: – Байгазин! Не повинуешься приказу, расстреляю тебя безо всякого трибунала! – Копытов хорошо понимал: не заставит подчиниться – уронит авторитет перед солдатами. Потому так и вскипел. Салават тоже вышел из себя: обеими руками разорвав на груди тельняшку, уставился на Копытова с налившимися кровью глазами и грозно зарычал:

– Думаешь, напугал?! На, стреляй!!!

Копытов, не отводя от него горящего лютой злобой взгляда, процедил:

– Не расстреляю, но под трибунал – обязательно пойдешь! – Резко повернувшись, он с силой ударил пленного прикладом по голове и скомандовал: – Швырните в пропасть!

Солдаты поспешили сбросить дергающегося в предсмертных конвульсиях пленного со скалы. В этот момент послышались звуки выстрелов: их начал атаковать довольно большой отряд душманов.

– Дождались, таки… – Старшина грязно выругался и стал отдавать приказ за приказом: – Занять позицию! Приготовиться к бою! Огонь!

Мощный огонь вынудил душманов затаиться за камнями. Воспользовавшись краткой передышкой, Салават крикнул Копытову:

– Старшина! Уводи группу, я прикрою!

Копытов посмотрел на него с ненавистью и криво ухмыльнулся:

– Слушайте мою команду: открываем по врагу дружный огонь и уходим! Байгазин, остаешься в прикрытии!

После кратковременного обстрела душманов все, кроме Копытова, кто дружеским кивком, кто помахав рукой, попрощались с Салаватом и группа покинула позицию. Почуяв, что огонь противника ослаб, душманы зашевелились, громкими окриками подбадривая друг друга поднялись и пошли в атаку. Салават длинными очередями опустошил рожок, положил автомат рядом и начал метать гранаты. После взрывов быстренько схватив автомат, вставил новый рожок. Вдруг все перед ним вспыхнуло ярко-красным пламенем, мощная и горячая воздушная волна смахнула его с земли как пушинку и отбросила на голые камни.

В сознании Салавата снова заметались мысли: «Считается ли мое участие в афганском кровопролитии убийством? Нарушал ли я божественную заповедь «Не убий!», или нет?..

А ведь в детстве я был чист и безгрешен… Всевышний, молю, прости мне грехи мои тяжкие!»

Из закрытых глаз Салавата текли слезы.

На четвертый день подготовки к посвящению вновь пришлось весь день носиться с привычными для предпринимателя хлопотами.

Вернувшись домой лишь после девяти вечера, Салават быстро умылся и встал под канал. Сегодня над ним снова долго работали, заставив держать правую руку наполовину приподнятой. Рука порядком устала, но он терпел, понимая, что таким образом его очищают.

Вот он начал непроизвольно делать различные движения. Сегодняшние упражнения немного отличались от вчерашних. Обе руки сами собой завертелись с быстротой пропеллера. Время от времени в зажмуренные глаза бил свет, как от электросварки. В какой-то миг промелькнула бабушка Гульфариза. Потом снова пронеслись перед глазами события, связанные с Афганистаном.

…Салават очнулся в вертолете. Присмотревшись, увидел: руки и ноги как кровавое месиво – сломанная кость правого бедра прорвала не только плоть и кожу, но и хэбэшные штаны и вылезла наружу, левая нога была вывихнута у колена и неестественно вывернута, кисть левой руки повисла как плеть. Но жуткая боль исходила не из разодранных конечностей, а с правой стороны спины.

– Ы-ы, воды-ы… – простонал Салават, облизнув пересохшие губы. Ему дали глотнуть воды из фляжки и вкололи «наркотик войны» – промедол. Салават снова потерял сознание.

Когда очнулся, услышал противный гул. Наверное, от этого гудения и пришел в себя. С удивлением увидел, что его ногу сверлят обыкновенной электродрелью, даже дым идет. Заметив синеватый дымок, врач сбавил обороты машинки. А Салават попытался сморщить разодранный нос, почувствовав жженый запах, исходивший от задымившейся под воздействием сверла кости ноги. Оказалось, его успели привезти в отделение реанимации госпиталя. Продырявив ноги, продели сквозь них стальную проволоку и положили на вытяжку, чтобы поставить на место бедро с открытым переломом. Чтоб соединить расколотый таз (разрыв симфиза), нижнюю часть тела поместили в гамак. Сухожилия ног и нерв малой берцовой кости были разорваны. Из-за сильной боли в правой стороне спины он думал, что порвалась какая-то мышца, оказалось, поврежден позвоночный столб.

А еще были разодраны ноздри (к тому времени врачи успели их пришить), огненные осколки исполосовали ему лоб и обе щеки.

Салават провел первую ночь в полусне-полуяви в реанимации, изнывая от боли. Чуть забудется – и перед глазами встает человек с изуродованным до жути лицом, с закованными в кандалы руками и ногами. Он вроде бы далеко, и в то же время до него рукой подать. Ночью ему несколько раз кололи сильный наркотик, однако унять боли не смогли.

Врачи не сильно верили в выздоровление Салавата, но борьбу за его жизнь не прекращали: ему по шесть раз на дню ставили капельницы, кололи различные лекарства.

Пытаясь поставить на место бедренную кость, на его правую ногу навесили гирь на четырнадцать килограммов: ему показалось, что подошвы ног отрываются и горят огнем. Однако сломанную ногу вправить не удалось. Зато деформировали правую сторону расколовшегося пополам таза. Вообщем, наделали делов…

Раз уж не помер Салават, как прогнозировали здешние эскулапы, они решили от него избавиться. Подсуетились и отправили в ташкентский госпиталь.

– Что наделали, ветеринары?! – вышел из себя заведующий травматологией, майор военно-медицинской службы Муфазал Галиевич Мухаметкулов, взглянув на рентгеновские снимки Салавата. – Правую часть тазовой конструкции вытянули вниз на пять сантиметров! – Он вытер выступивший на лбу пот.

Посовещавшись, военврачи пробуравили Салавату и левую ногу, на нее повесили гири, чтобы как-то выровнять смещенную конструкцию таза…

Через неделю лечащий военврач, капитан Николай Михайлович Васильев, внимательно посмотрев новый рентгеновский снимок, обеспокоенно обратился к заведующему: – Бедро никак не встает на место…

– Что предлагаешь?

– А если попробуем под общим наркозом потянуть и поставить бедренную кость вручную?

Заведующий отделением пожал плечами:

– Решай сам…

Первую операцию Салават перенес очень тяжело. Долго не приходил в сознание после общего наркоза, бредил. Ему снилось, будто он лежит в какой-то белой пещере. Рядом с ним возятся белолицые инопланетяне в белоснежных халатах. Вот один из них, держа пальцами обеих рук какую-то белую нить, начал протягивать её сквозь голову Салавата. А сам без конца повторяет непонятное, режущее слух, отвратительное слово: батарабаракара, батарабаракара, батарабаракара… Кажется, оно звучало так. Вдруг Салават очутился, будто в трубе, внутри этой нити. В ней так душно и тесно! Но как бы ни было тяжко, он должен добраться до самого конца этого длиннющего и узкого тоннеля и выбраться из него. Собрав последние силы, он полз вперед. Мучился долго, но в конце концов выбрался наружу, освободился… На краткий миг Салават пришел в сознание. Губы и горло пересохли, язык прилип к нёбу. Так хотелось пить… Но нет сил отодрать язык от неба и попросить воды. Слава Всевышнему, к губам приложили намоченный кусок бинта. Эта влажная марля была для него как глоток воды зам-зам[28], протянутой изнемогавшему от жажды путнику в пустыне. Он вновь впал в забытье…