— Не спорю. Ну, ты собирайся, а мне пора. До свидания, Иккинг.

— До свидания.

Иккинг отключается; задумчиво смотрит в экран. Через секунд сорок уже набирает номер Астрид.

— Да?

— Когда у тебя спектакль по времени?

Слышно было, что Астрид завтракала. На долю секунд она растерялась от того, что ей позвонил Иккинг.

— Ну, в половину шестого. Но я буду ещё раньше в студию. Выступаю всё-таки.

— Окей… А приблизительно ты когда по времени будешь в студии?

— В пять. Плюс минус пятнадцать минут.

— Я просто так поразмыслил… Студия же находится на Твин Пике, да? Я недалеко оттуда буду ближе к четырём, мы могли бы заранее встретиться…

— Да… Да, конечно! — восклицает Астрид, аж вскакивает с места; благо парень этого не слышит и не видит, — Где именно ты будешь?

— На Савеж Гарден. Психотерапия, все дела.

— Поняла… Ну, отлично. Если что, созвонимся.

— Ага. Ну, до встречи?

— Да, до встречи, Иккинг.

Астрид начинает скакать по кухне, как угорелая. Минутный порыв эмоций стремительно закончился, но с лица девушки не исчезает улыбка. Неужто Иккинг…?

***

Я не помню ни твой голос, ни твои слова… Помнишь дом наш, помнишь море? Так вот, я сломал-Опомнись!

На часах два дня. Иккинг находится у своего психотерапевта, мистера Пастернака: лежит на полу, на мохнатом коврике, в абсолютной темноте. На полу рядом лежит мужчина, слушает подростка.

— И представляете, я понял, что в тот день они познакомились! И, получается, что после этого я разлюбил Астрид…

— Если бы ты любил, друг мой, ты так быстро бы не переключился на другую. Согласен?

— Не совсем, — возражает парень, тыкая пальцем в потолок, — Вот, представьте себе ситуацию: вы со своей супругой попадаете куда-нибудь на курорт, и вдруг, откуда не возьмись, на вас идёт красивая дама. Такая красивая, что прям аж оторвать взгляд нельзя! И вы быстро так влюбляетесь, прямо с первого взгляда! Такое было и у меня, понимаете? Я словно под гипнозом стал. Да таков и остался… Дурак, — с горечью завершает размышление Иккинг, опуская руку.

— Ну, вы, подростки, очень чувствительные, ветреные. Тебя, и подобных тебе, можно понять, — психотерапевт немного ёрзает, лёжа на коврике рядом с пациентом. Ему хочется встать и включить свет; но, что не сделаешь ради того, чтобы твоему клиенту было комфортно и душевно спокойно, правда? — В общем, ___ оказала на тебя сильное впечатление…

— Да. Очень сильное. И я, видимо, на неё тоже. Спросила мой номер, я её. Потом понеслось всё это, ну, вы сами знаете: конфеты, цветы, подарки… Поцелуи, объятья… Чёрт возьми.

— За половину года ты успел сильно привязаться к ней, Иккинг. Она не казалась тебе какой-нибудь подозрительной, нет?

— Ничуть, — говорит Иккинг, кладя под голову свои руки, — Ничего не замечал странного. На глазах как бельмо было. Слеп полностью. Да и если бы заподозрил что-то, промолчал бы.

— Почему?

— Я не хотел ущемлять её, ограничивать. Все девушки любят свободу в какой-то степени.

Мистер Пастернак горько усмехается, когда слышит это из уст Хэддока.

— Вроде ты и смышлёный парень, Иккинг, но всё же в некоторых аспектах ты не совсем прав, — мужчина всё же приподнимается, но не встаёт: сидит на пятой точке рядом с Икком, — В зависимости от ситуации и привязанности, нужно оценивать степень свободы. Возможно, если бы ты следил за ней, она бы не убежала от тебя так рано к неизвестному парню. Ты показал ей, что ты лоялен, и это, с одной стороны, ей нравилось, но с другой, ты показал свою слабость, что в тебе нет ничего такого, за что она могла бы уцепиться. Потому и ушла на сторону. Ты — пай-мальчик, которого можно обвести вокруг пальца. Что она и сделала. И ты сам это прекрасно понимаешь, — Иккинг несильно хмурится, когда слышит это из уст мужчины, лишь шумно вздыхает, — Наблюдая за тобой и твоей реакцией, когда мы обсуждали её персону, я сделал вывод, что ты очерствел. Хоть я и не знал тебя ранее, твой отец очень грамотно описал твой психологический портрет до произошедшего. Вы с ним в очень хороших отношениях, да?

— Можно и так сказать, — соглашается Хэддок, — Мамы у меня нет, друзей — с гулькин хрен. Мне просто не с кем общаться. Когда отец бывает дома, мы с ним подолгу разговариваем. Буквально сегодня ночью разговаривали по поводу Астрид и моего отношения к ней.

— Это хорошо. Общение с родными всегда идёт на пользу, — улыбается слабо Пастернак, — А теперь я попрошу тебя рассказать о твоей фобии, Иккинг. Я заметил, что она всё прогрессирует, судя по отчётам твоего школьного психолога…

— Я стал чаще видеть кошмары. Каждый раз один и тот же: стою в тёмной жиже непонятной и ко мне тянутся ладони.

— Помню, — кивает мужчина, — Тебе прописали новые препараты?

— Да, сегодня начал новый курс. Золофт и симбалта, — психотерапевт одобрительно кивает, — Сегодня вообще не спал. Не вышло как-то, как не пытался. Хандра настигла.

— Что за хандра, Иккинг?

— Ну, знаете… — Иккинг грустно вздыхает, немного приподнимается, — хоть у меня и фобия, я хочу… Я просто с самого детства привык, что мне нужно кого-то обнимать, касаться кого-нибудь. Тактильная привязанность. Сегодня вспоминал, как я держал в своих ладонях ладошки Астрид… Я так хочу, так хочу снова прикоснуться к ней, прижать к себе и не отпускать! — выделяет слова Иккинг, крушась; прикрывает ладонями глаза, что словно начали пылать огнём; с минуту молчит, — Но я не могу. Мне страшно. Не знаю, что с собой поделать. У меня появляется беспричинный страх, когда я вижу ладони перед собой. Когда кто-то касается меня, место касания зудит и колется. Голова кружится, становится очень плохо…

Пастернак понимающе кивает, и, как не парадоксально, хочет в этот момент положить свою ладонь парню на плечо, успокоить и поддержать.

— Я знаю одну методику, что поможет тебе справиться с гаптофобией. Как ты относишься к танцам?

Иккинг вскидывает бровями, с сомнением уставился на своего психотерапевта.

— Чего? — лишь говорит подросток.

— Ну, танцы, Иккинг. Когда музыка хорошая и подвижная, что ты делаешь?

— Ничего… Я вообще ничего не делаю, — он несколько смущён, не ожидав такой странный вопрос.

— Даже нет желания подвигаться?

— Не-а, — отрицает Хэддок.

— Ну-ну… Тогда будешь учиться. Есть знакомые, что ходят на танцы?

Хэддок вздыхает, сквозь зубы говорит:

— Да.

— Прекрасно. Советую записаться в «Топ Бразил», студия тут не далеко, на Твин Пике.

— Знаю… Туда Астрид ходит.

— О как… — задумчиво тянет Пастернак, — ты же туда собираешься, да? Ты говорил при встрече, что тебя пригласили на спектакль.

— Угу. Какое совпадение, не правда ли? — угрюмо отвечает Иккинг.

— Опять мрачнеешь, друг мой, — отмечает Пастернак; глядит на часы и понимает, что сеанс подходит к концу, — Ну, можем закругляться.

Икк облегчённо вздыхает, про себя благодарит Фортуну, что сеанс наконец окончен и он может быть свободен.

Хэддоку, с одной стороны, нравится общаться с Пастернаком. Точнее сказать, вообще ходить на психотерапию. Но, с другой стороны, спустя несколько часов общения с мужчиной у парнишки появляется желание с криками и воплями уйти куда подальше, при этом всё разгромив.

«Он ещё не оклимался», — так обычно говорит Цеппели, когда общается с Пастернаком и обсуждает с ним эмоциональные порывы Иккинга.

Иккинг знает одну тайну мистера Пастернака, поэтому дольше трёх часов он не может общаться со взрослым. Несмотря на то, что у мужчины жена и двое детей, причём ровесников Иккинга, психотерапевт на стороне мутит с мистером Цеппели. Да-да, так и есть. Они не только обсуждают состояние Иккинга, но и таким образом остаются наедине и занимаются своими «взрослыми делишками», как это сам Иккинг успел обозвать.