— Что прекратить?

— Делать это! Называть меня своим чертовым паскудным «малышом»! Я же сказал, что сам ты «малыш»! Мне не нравится! Не смей, понял?! Не смей так ко мне обращаться. Иначе я тебе вмажу!

Аллен не то чтобы испугался вполне осуществимой нетерпимой угрозы, но…

— Я бы, конечно, согласился, только… Надо же мне как-нибудь тебя называть, верно? Если не нравится «малыш», то назови мне, пожалуйста, свое имя.

Просьба была далеко не сложной, не намеревающейся задеть или обидеть, а мальчоныш, сверкнув грозой испражняющих пучки глаз, опять остался недоволен, ощерив в боевом щенячьем оскале зубастый неугомонный рот.

— Нет. Не скажу я тебе ничего, не надейся.

— Почему это?

— Просто потому что! Бесишь ты меня, вот почему!

— Хм… но в таком случае, боюсь, ты не оставляешь мне выбора, — с притворным сожалением развел руками Аллен, теперь отчаянно старающийся не пропустить на губы дурацкую каверзную улыбку, застрявшую где-то под языком. — Видимо, мне и дальше придется звать тебя «малышом». И, видимо, он тебе все-таки нравится, раз ты…

— Да нет же! — забывая о собственном табу, взрычал-взревел вполне себе предсказуемый мальчишка мальчишкой, готовый, кажется, то ли вот-вот бросаться с кулаками на тупоумного седого кретина, не понимающего простых честных слов, не то прикладываться лбом о красный под брызгами камень. — Не нравится мне! Я же сказал! Черт… черт же… Чего ты ко мне привязался? Чего тебе от меня нужно? Я… меня… сучоныш такой… чтоб тебе подавиться и сдохнуть… Меня зовут…

— Юу? — осторожно, на пробу, до конца не будучи уверенным, спросил Аллен, не желая ни в коем случае задеть и на этот раз, а просто пытаясь помочь, раз уж интересное, привлекающее, но по понятным причинам упрямое холодное имя никак не хотело сходить с прикушенных губ самостоятельно. — Тебя зовут Юу, верно?

Мальчонка, помешкав, сбито кивнул. Ругнулся. Притопнул ногой, все-таки пнув старый каменный столб, а оттого лишь сильнее вгрызшись в несчастную ротовую плоть передними зубенками.

Еще немножко покатал в пальцах тишину, а после, украдкой покосившись на дожидающегося чего угодно Уолкера, выхватил застигнутыми врасплох пороком любопытства глазами всё это время не оставляющие в покое когти, выбормотав с напускным, трескающимся по швам, фарсическим безразличием:

— Что у тебя такое с левой рукой, придурочный Уолкер?

Аллен удивленно вскинул брови, ощущая, как в грудь заползает весенняя, приятная, согревающая лётная лестность — всего один раз ведь услышал, вскользь услышал, а запомнил его, оброненное чужими губами имя. Приподнял нужную руку, задумчиво поглядел на нее и, не чувствуя со стороны мальчонки-Юу никакого отвращения или привычного страха, уселся на корточки, медленно выпростав впереди себя прокаженную Невинностью конечность.

Хитро подмигнув, пригласил:

— Ты сам можешь проверить, если тебе интересно.

Кажется, Юу было не просто интересно, а под самое горло, пусть природная гордость да такое же природное звериное недоверие и пытались тянуть за волосы и держать подле себя, никуда не отпуская.

Мальчонка покусался, погрызся голосистым сомнением, поругался — не то на самого себя, не то на совращающего седого, но, в итоге сдавшись, и впрямь поплелся навстречу, пугливо останавливаясь в непосредственной близости от поблескивающих в тусклом морозном свету наконечников грозных когтей.

Аллен отчетливо видел, что потрогать ему хотелось до безумия: мысль об этом, обретя ореол наваждения, высветилась в посветлевших глазах, растянулась на смягчившихся губах, задрожала на кончиках пальцев, и он, не сдержав беззлобного смешка, прошептал с ласковой улыбкой на донышках высеренных отогретых глаз:

— Не бойся. Я же вижу, что тебе хочется. Кого-кого, а тебя я точно не обижу, поэтому трогай смело, мал… Юу.

Мальчонка заместо ожидаемых криков тихо и неразборчиво забормотал себе под нос. Покрылся очаровательным румянцем припухлых щек, шмыгнул носом, поспорил со своей упертостью, но, так и не отыскав сил и слов для должного сопротивления, и впрямь протянул руку, чутко притрагиваясь подушечками пальцев к длинным, опасным, острым хищным стержням, с отразившимся на дне зрачков восхищенным удовольствием сменяя те ладошкой.

Провел до самого основания, задел черную ладонь. Сам того не зная, пропустил по уродливой грубой коже тепловой импульс, вынудивший Уолкера чуть приподнять ресницы, немножечко иным взглядом посмотреть на вроде бы ребенка перед собой, а вроде бы уже слишком многое повидавшее и понявшее существо: не хватало знаний, не хватало опыта или нажитого быта, но отними их у любого иного человека — и он тоже станет обескураживающе беззащитен перед ликом навалившейся каменной стопой беспощадной реальности.

— Эй…

Голос почему-то прозвучал чересчур неожиданно, и Аллен, тряхнув поплывшей куда-то не туда головой, с легким смятением встретился глазами в глаза, чувствуя, как в ушах, не спрашивая его на то дозволения, громыхнуло взбудораженное сердце.

Нежная маленькая ладошка, одаряющая по-своему незнакомой, а оттого еще более неожидаемой лаской, застыла на среднем из когтей, неуверенно сглаживая с режущей стали налетевший голубоватый морозец.

— М-м-м…?

— Они есть у тебя, эти когти, потому что ты экзорцист? — насупленно спросил мальчонка, глядя так серьезно, как еще ни разу до этого не глядел. — Хэнк… тот паршивый урод с очками, который пытался тебя выпроводить, сказал, что ты экзорцист. Это правда?

Аллен, помешкав, кивнул. Поймал на мочках ушей очень странное, необъяснимое даже для него самого желание протянуть руку правую и накрыть ладонью мальчишеские пальцы, не то сгорая от прихоти их капельку согреть, не то надеясь согреться самому. Правда, делать этого было категорически нельзя — без вопросов спугнет, прогонит, потеряет только-только протянувшуюся между ними волосяную нитку, испортит всё, что еще мог в своей жизни испортить.

— Правда, Юу. Я экзорцист. И это — моя Невинность. Она не всегда выглядела так и даже сейчас не всегда выглядит именно так, но…

Мальчишка, оборвав на полуфразе, резко отпрянул, отнял руку, оставив за собой укусившую пустоту, вернувшийся холод, сожаление и едва придавленный в зачатке стон. Цыкнув, с обидой отвернулся, растерянно уставился себе под ноги. Отпрянул на пару шагов, вместо новых возмущений и попыток убежать усаживаясь прямиком на тощий зад, подтягивая к груди колени, утыкаясь в те подбородком и тихо говоря:

— Я ненавижу ее, эту чертову Невинность…

— Почему…? — Аллен не удивлялся, Аллен и так всё слишком хорошо понимал, спрашивая только ради вопроса, ради возможности продолжить хоть какую-нибудь беседу. Деактивизировал Клоуна, подполз на корточках поближе, тоже усаживаясь напротив сжавшегося мальчишки, чуть склоняя к плечу поднывающую от усталости голову. — Из-за того, что тебя насильно заставляют с ней синхронизироваться?

Юу, чуть помедлив, согласился.

— Я никакой им не экзорцист. Надеюсь, хоть ты это понимаешь…? — сказал не то с горечью, не то с проеденной дымом смиренностью. — Я вообще по-ихнему не рождался и нет у меня предрасположенности. Лучше бы искали тех, кто может по-настоящему, а не вытаскивали бы ее крохи из сдохших тел и не впихивали в меня — из-за этого я ее ненавижу, а раз ненавижу — черта с два она меня когда-нибудь примет. Сраный Сирлинс вот постоянно говорит, что ее де нужно любить, тогда всё получится, а с какого хрена я им ее стану любить? Больные, что ли? Не хочу я быть экзорцистом. Не хочу никого спасать. Можно подумать, меня самого кто-нибудь захочет спасать… Так почему я должен стараться для них…?

Наверное, когда-то в иное время, еще с жалкий год назад, Аллен ответил бы иначе. Наверное, он сам не заметил, как и когда вырос, потерял прежние взгляды, упустил прежнего себя, и теперь, с тоской вглядываясь в ссутуленное тельце, тихо, успокаивающе вышептал:

— Ты никому ничего не должен, малыш, — запрещенный «малыш» лез сам, не спрашиваясь, а мальчонка на сей раз как будто даже и не заметил. — Я ведь сказал, что если бы ты согласился… Впрочем, ответь-ка мне сейчас на капельку иной вопрос, — тут же сменил русло разговора он, как только заметил пробежавшее сквозь тощее сжавшееся существо электрическое напряжение.