========== Глава 1. Тот, кого нет ==========
Он пришел за тобой, и теперь не ной,
и не спрашивай — кто, мол, откуда здесь.
Он пришёл не с миром и не с войной,
не любить тебя нежно такой, как есть,
не кататься к морю, не вить гнездо —
в глубине тебя отыскать тайник.
Он пришел за тобой — так иди, не стой,
это твой отчаянный проводник.
© Каитана
— Выносливость среднестатистического человека приблизительно равна выносливости среднестатистического голубя: если сравнить пропорции организмов, получается, что и человек, и птица погибают от примерно одинакового количества нагрузки… Что, в принципе, и требовалось так давно доказать.
— Замолкнул бы ты, Сирлинс. Думаешь, кому-нибудь захочется выслушивать твои чертовы гениальные умозаключения, после всего, что… После, господи боже, всего?
Аллен Уолкер, молодой двадцатилетний экзорцист, на первый взгляд бесцельно шатающийся по технологическому этажу и так же бесцельно и нервно косящийся то на капсулы с жидким азотом, то на измерители андерграундовых волн, то на застекленные в пробирке сердца куриных эмбрионов или мышиных зародышей, выуженных из материнской матки и подвергшихся моментальной глубинной заморозке, приподнял голову, с настороженным удивлением прислушавшись к донесшимся голосам.
— Вот потому я и говорю, что все вы здесь — одни сплошные голуби, раз не можете справиться даже с маленьким беспомощным ребенком…
— Да закрой же ты, наконец, свой рот! Просто закрой его, старый безумец.
— Это ты закрой свой рот: не забывай, кто кому здесь начальник. С каким бы снисхождением и симпатией я к тебе ни относился, перво-наперво ты все равно остаешься моим подчиненным, глупый мальчишка.
— Я этого и не оспариваю. Только сейчас ты ведешь себя не как начальник, а как проклятый, скабрезный и полностью выживший из ума актуариус. Старый глухой Книгочей!.. Не притворяйся идиотом, я тебя умоляю! Прекрасно ведь знаешь, о каком именно ребенке идет речь.
— О самом обыкновенном, я пола…
— Черт возьми… Прекращай ты уже! Просто прекращай. То-то ты сам избегаешь лишний раз сталкиваться с ним, с этим «самым обыкновенным» ребенком.
Аллен, недоуменно нахмурив брови, попятился. Бегло оглядевшись, приметил неподалеку обитый железными пластами коридорный рукав с длинным веретеном поперечных срезов конденсирующих люков и, не понимая, почему бы просто не остаться стоять, где стоял, да попросить долгожданной подмоги с замучившим безвылазным лабиринтом, в котором он безнадежно застрял, бесшумной крысой отпрянул под укромную тень. Преодолел несколько шагов, нырнул за огромный алюминиевый термос пустующего — он, по крайней мере, на это понадеялся — дьюара и в ту же секунду углядел две показавшиеся из-за винтового поворота тени: одну — высокую, квадратную в плечах и бородатую, другую — более низкую, щуплую, скованную зажатыми взвинченными движениями.
Если поначалу Уолкер принял Азиатское подразделение за немного причудливое, конечно, но вполне безобидное местечко, оставаясь при этом обманчивом мнении все недолгие две недели, в течение которых проходила его внеочередная реанимация, то теперь, опрометчиво заверив персонал, что и сам отыщет выход, выхода не отыскав, заблудившись да случайно спустившись куда-то на закрытые низшие этажи, больше его таковым не считал: окучивающий пространство морозный воздух ложился на плечи чугунными мурашками, в машинных чанах булькало сжиженным газом под экстремальной отметкой ревущего давления, отовсюду наносило цианистым калием, накаленной окисью, кровью.
Иногда запах становился настолько острым и кислым, что Аллена настойчиво дергало за свернувшиеся в узел кишки: казалось, что кто-то справил половую нужду прямо в этих самых коридорах, справил не раз и не два, небрежно подтер следы подошвой и притаился за одной из вездесущих дверей, глумливо хихикая в резиновый полиэфир испачканной врачебной перчатки.
— И ты снова не прав, мой мальчик: я точно так же сталкиваюсь с ним, как и вы все, и вовсе не избегаю этого делать. Каждый день мы проводим вместе приблизительно по два часа, после чего я спокойно, без всех тех происшествий, о которых ты постоянно твердишь, возвращаю его в его же комнату. Этот ребенок на самом деле не настолько и…
— Конечно! Давай, скажи еще, что он, мол, сущий ангел, а мы здесь слетели с катушек и навыдумывали себе в его адрес невесть чего, да? — не унималась тень низкая, прыгучая, подвижная, будто причудливая обезьянка-гиббон с зеленых мадагаскарских островов.
Еще через четыре шага оба они — и плечистый высокий старик, и бледный юнец с пшеничными волосами, собранными у затылка в реденький хвостик — полностью проявились в пролете, точно нарочно замедлив шаг. Рассеянно покосились в сторону облюбованного Алленом тоннельчика, перепугав до зашевелившейся в желудке холодной тошноты, но, так ничего подозрительного и не заметив, отправились дальше, отскакивая от сопряженных герметических стен эхом перебивающих друг друга шагов.
— Честное слово, Сирлинс. Обычно ты имеешь с ним дело только тогда, когда он умирает да воскресает вновь, что само по себе ненормально. Это, надеюсь, ты понимаешь? Когда он задыхается кровью и корчится болью в наново пришитых конечностях — разумеется, ему не до того, чтобы бросаться на своего контролера, да и то ты постоянно находишься при этом за чужими спинами, поэтому уверен, что тебе ничего не грозит, но в любое другое время…
Аллен, потеснее привалившись спиной к дышащей зимостью стене, растерянно повторил в голове услышанное, окончательно переставая понимать, что ему со всем этим следует делать дальше: притвориться, будто ничего не произошло, и как можно скорее отсюда убраться или не притворяться и попытаться забраться поглубже, чтобы узнать, кто таков этот странный ребенок, о котором двое белохалатников вели разговор.
— Послушай меня внимательно, Эдгар. Ничего страшного не случится, если он в некотором смысле выйдет из-под контроля и перегрызет-таки глотку паре-тройке нерасторопных новичков. В конце концов, он сейчас просто-напросто щенок, и для его возраста и положения это вполне нормальное поведение. Прекращай уже хандрить по всяким пустякам. Иначе, помяни мое слово, заработаешь мигрень. Или что-нибудь похуже. Бессонницу, например.
— Да как у тебя язык поворачивается…
— А так и поворачивается, что я-то знаю, что наш с тобой мир живет без оглядки на чьи-либо смерти, мой друг. Так всегда было и всегда будет; мне думалось, что ты уже достаточно вырос, чтобы хорошенько распробовать это правило на вкус. Маленький зверенок ведь именно для этих целей и создавался — возмужать, заматереть и стать очередной машиной для безупречного убийства. Идеальным солдатом, идеальным оружием, идеальной шахматной пешкой в направляющих и предопределяющих каждый шаг руках… Разве никто не объяснял тебе этого прежде?
— Объяснял, но… я не хотел… не хочу… не могу поверить, что всё это… правда. Спасителем, святым апостолом, знамением спустившегося небесного ангела, вестником Господа и Его воли на Земле — вот кем ему должно было стать… Тем, кто приносит людям тепло и надежду, когда их собственный огонь погас, и выживает, сколько бы раз смерть ни пыталась забрать с собой. Он должен был родиться непорочным на сердце, самоотверженным, беспристрастным, храбрым, справедливым и хладнокровным ко всем своим жизненным передрягам, твердо знать, для чего появился на свет и где его ждут, но никак не нести людям же страх или, не допусти Пастырь, смерть…
— Вот как…? Не нести людям смерть, говоришь…? А как же, к примеру, я не знаю… Акума? Они ведь тоже когда-то были людьми. Они даже сейчас, если верить тому, что нам наговорил Уолкер, в какой-то мере ими остаются. Так где же, по-твоему, проходит эта тонкая грань? Их он тоже не должен убивать, а должен излечивать мнимым господним светом? Или их убийство не засчитывается, потому что ты жаждешь смотреть через призму собственного обманутого восприятия и вскруживших голову красивых сказок? Что, скажи, пожалуйста, в таком случае ты вообще здесь забыл?
