Юу видел, что он едва сдерживался, чтобы не начать проявлять при нем следы жрущей за кишки паники — клоун часто дышал, поблескивал каплями испарины по скулам и на лбу; пусть пойманный мальчишка и весил всего ничего, но тащить продолжительное время лишние два-три десятка килограммов, когда пытаешься как можно быстрее и незаметнее сбежать, тоже было наверняка ни разу не легко. Еще Юу видел, что сколько бы они ни тащились вперед, преодолевая одну сотню метров за другой — местность нисколечко не менялась: всё те же изгибы, всё те же шумящие парные заклепки, всё тот же кровный цвет, бульканье и отдаленное журчание, сантехнический гул да вращение перемалывающих винтов-лопастей, будто двигаться приходилось даже не по обычным лабораторным пересечениям, а по чертовым трубным срезам, и чем дольше полусонный Юу об этом размышлял, тем нервознее становилось и ему. Одно дело, что этот идиот его все-таки умудрился украсть, а он не то чтобы собирался сопротивляться, потому что на самом деле до безумства того хотел, и совсем другое, что толку от этого поступка не окажется никакого, если они так и застрянут да сдохнут где-нибудь в водопроводе, потому что господин Уолкер поразительно туп, а Юу хоть и живуч, но — в глубине сердца он чувствовал это — вовсе не настолько бессмертен, чтобы подолгу балансировать на прилепившейся к заднице критической отметке.

— Послушай, придурок…

— М-м-м? — Уолкер — сосредоточенный, сконцентрированный, как кислород в анестетической подушке — приподнял голову, изогнул излёты бровей.

Шаг, сволочь такая, не сбавил, а только ускорил.

— Скажи уже, куда ты меня тащишь?

— К выходу, славный, — тут же отозвалась шрамованная морда, не побрезговав натянуть на резиновые губы сузившуюся, уменьшившуюся, просто-таки в упор переставшую налезать улыбку. — Куда же еще?

— Ага. Я понял. К выходу, значит… И ты что, знаешь, где он, этот чертов выход? Не подумай, будто я согласен куда-либо с тобой тащиться — я это просто так спрашиваю, — но…

— Знаю, конечно же, — теперь морда посерьезнела в обратную сторону, улыбку сплюнула на пол, но доверия при всех своих стараниях так и не внушила.

— И где он?

Юу смотрел в упор, практически сложив на груди упрямые ручонки, хоть и цепляясь пальцами за складки на чужой спине, скривив лицо и поджав нижнюю губу — задницей же чуял, что что-то во всём этом не то, каждой свей синтезированной клеткой, каждой кишкой, вообще неизвестно, присутствующей ли внутри него: никто никогда не говорил, будто строение Второго должно непременно повторять строение обычного человека в малейших господних подробностях. Скорее всего, ничего оно и не повторяло, если в том не было повальной необходимости, а какая может быть необходимость копировать чей-либо проблемный организм, если можно снять с того трафарет да приподнять до усовершенствованного уровня трафарета иного, то ли не увиденного, то ли в сердцах забракованного горделивым жестокосердным Богом?

Уолкер же, неопределенно передернув плечами, попытался натянуто, надтреснуто, сплошь идиотично хохотнуть. К счастью для Юу, ненавидящего его притворства всё больше и больше, не преуспел. Виновато покосился на мальчишку и, буркнув что-то сокрушительное о том, что если бы он знал наверняка, то никогда бы здесь не заблудился, неопределенно указал рукой куда-то наверх, снова изуродовав рожу не то ужимкой, не то угрожающим черт поймешь кому оскалом.

— Где-то выше, хороший мой. Выход где-то выше — по крайней мере, это я точно помню. Всё, что от нас требуется, это попробовать незамеченными подняться на верхние ярусы — я уверен, что прошел минимум через пятнадцать этажей, хоть и не додумался их сосчитать — и там уже поискать затерявшийся путь к спасению. — Юу с подобного немудреного ответа ни черта не впечатлился. Помрачнел, скребнул зубами, а когда попытался выдавить из пересохшей глотки хоть одно слово, услышал следующее назревшее седожопое: — Правда, у нас с тобой приключилась еще одна незначительная проблемка…

— Какая на этот раз, безнадежный ты идиот…? — обреченно выдохнул Второй, заранее готовясь и вытерпеть, и закатить глаза, и как следует долбануть бестолковому балбесу по башке — лучше бы, честное слово, не когти да Невинность свою хренову имел, а мозги, все в эту самую Невинность, кажется, и ушедшие.

Оскорбления Уолкер проигнорировал. Циничное пренебрежение, сквозящее в молоденьком голоске — тоже. Замявшись по своим клоунским причинам, помолчал. Покосился по сторонам, раздраженно прицокнул языком и, поведя плечом, попутно сбрасывая с того успевшей поналипнуть груз давящей хохотливой темноты, уже куда как серьезнее признался:

— Ты же видишь этот красный свет, который разлит здесь повсюду?

— Я не слепой, если ты об этом. Вижу, конечно!

Аллен проигнорировал и это, но кивнул. Помешкав с еще немного, осторожно как будто выговорил:

— Так вот, изначально я понес тебя той дорогой, которую приблизительно запомнил сам — не подумай, будто мне так уж не терпится тут застрять, славный: я бы хотел поскорее вырваться наружу, унести тебя подальше и забыть о том, что пришлось пережить. Но… где-то по прошествии получаса, если внутренности подсказывают мне правильно, твою пропажу, как я понимаю, заметили. Причем сделали это гораздо раньше, чем я понадеялся…

Юу, покусав нижнюю губу, неодобрительно нахмурился. Тоже серьезно, без малейшей попытки ущемить или осмеять, спросил:

— С чего ты это взял? Я не знаю точно, сколько ты меня тут таскаешь, но чую, что еще слишком рано, чтобы тащиться на их сраные опыты, и никто не должен был…

— Я понятия не имею, хороший мой. Может быть это просто совпадение, и у них произошло что-нибудь иное, но нормальное освещение нежданно-негаданно сменилось этим вот гадством, неподалеку пронесся второпях собранный отряд, кто-то прокричал про те тела, которые я оставил досыпать в каморках… Мне даже почудилось, будто я слышал сигнальную аларму, хоть и опять-таки не могу утверждать наверняка. В любом случае маршрут пришлось поспешно менять, я был вынужден нырнуть в первый попавшийся люк, выдрав в том крышку, и теперь мы, собственно, здесь. Остается надеяться, что никто не заметит, что присобаченная обратно решетка держится на откровенных соплях, потому что возиться с ней времени у меня не было. Я не знаю, что именно приключилось, но вариантов, собственно, не так и много: либо они заметили твою пропажу, либо отыскали те из тел, которые я распихал по клеткам этого гадюшника, либо остался вариант третий, никак нас с тобой не затрагивающий. И хорошо бы, окажись это он.

Юу надвинул на переносицу темные брови, но кричать да рычать, хоть и жутко хотелось, не стал. Вместо этого еще разок огляделся — уже внимательнее, уже тщательнее, понимая, что ему не померещилось, и они и впрямь оказались…

— Так мы сейчас, выходит, внутри…

— Труб, — рассеянно договорил за него Уолкер, беглым взглядом обдавая железо узких оглушающих стен, округлый арочный полуполоток, такой же громоздкий сферический пол, отдающийся от ног перепетиями гулких дребезжащих шагов. Наверху, в метрах двух от седой макушки, тянулись трубы тонкие, витиеватые, как разболтанные рельсы, пусть Юу и никогда не видел никаких рельсов вживую — изгибались головками человеческих телесных паразитов, ныряли выше и ниже, отливали тонкой сталью под красным сухим соком скудного освещения. Иногда их куски — отпиленные и оторванные — валялись на полу, и со срубов капала непонятная вязкая жидкость цвета еще более красного, еще более проточного, чем застоявшийся сырой воздух. Иногда обрубки и сколы выглядывали из проеденных норок под ногами, уводя черными пропастями в жестяную бездну, и шаг за шагом разило трясиной, плесенью, пролитой химией, плотной инертной массой, зализанной временной коррозией. — Я отдаю себе отчет, что место это не самое лучшее и не самое надежное, но, по крайней мере, здесь у нас с тобой куда больше шансов остаться незамеченными: края эти не выглядят так, будто в них хоть изредка кто-нибудь прогуливается, так что…