В изголовье громоздилось нечто, что по форме напоминало фонарь, только увеличенный до гиперизма, с ровными окулярами семи прожекторных стекол под выключенной сейчас подсветкой и присосками десяти трубчатых проводов, прикрепленных к продолговатой боковине заднего корпуса. Пол — витая кружевная салфетка грубого голого камня, стены — почти выровненный на квадраты белый материал, точно именно здесь заканчивались все прежние предположения и начиналась зона пугающей душевной клиники. Вдоль стен разбросались антресоли и пирамиды дряхлых шкафов, буфетов, секций, тумбочек, застекленных и нет, заставленных баночками, колбочками, емкостями, пузырьками, коробочками с таблетками, шприцами, разноцветными жидкостями, подписанными летным шрифтом игольчатыми транквилизаторами.
Но забирающей главный приз короной, пожалуй, было окно — монструозный проем на всю торцовую стену, беспросветный пласт дышащего озимого стекла, пропасть в вены самой смерти, и Аллену даже померещилось, будто с той его изнанки плавают на грани видимости не принадлежащие этому миру тени, похожие на улиток в белых фраках или безобразных голых мидий в стеклянных саркофагах…
Юу, цепко перехватив его взгляд, скривился, неодобрительно цыкнул этой своей очаровательной нахохленной особенностью. Не обращая внимания на расцветающее в шутовских зрачках непонимание, прошлепал внутрь помещения, ловко перепрыгивая через разбросанные по полу связки толстых красных проводов и труб. Забрался с ногами на стол, укутавшись в хлорковую простыню, и, махнув рукой по направлению оконного провала, с отточенным безразличием проговорил:
— Не волнуйся насчет этого — они только запугивают, что, мол, наблюдают через него круглые сутки, поэтому я, видите ли, должен всегда вести себя хорошо. Сраные сказки для сраных детей. На самом деле я уже бывал на той стороне и прекрасно понял, что ничего через него не видно, как ты ни лупись: то ли накрылось, то ли еще не придумали, как заставить его заработать, так что можешь торчать тут спокойно — никто тебя не засечет. Вот там висят часы, кстати, — он кивком указал на стену, где над заваленным медицинским барахлом худосочным поджарым шкафчиком болтался небольшой пожелтевший циферблат бесшумно тикающих стрелок. — За мной приходят в девять, в четыре, снова в девять, иногда задерживаются после, но это бывает редко и если вдруг что-нибудь случается. В остальное время сюда обычно не суются, поэтому ты можешь где-нибудь здесь шататься и что-нибудь пытаться делать, хоть я и не знаю, что. Обычно я не остаюсь тут, сижу в родильной, а тебе туда идти не советую, поэтому…
— Погоди! Погоди… немножко. Я не успеваю за тобой, малыш, — Аллен просяще вскинул ладонь, с щекочущей неприязнью осмотрелся повторно, понимая лишь то, что помещение мурчит синевато-коричневым, похоже на агат-болдер, а в подтоне вьется запах цибетина, разбрызганного триацетона и эфемерной амбры.
— Чего ты там не успеваешь? — недовольно отозвались с проклятого анатомического стола, сидя на том так, будто это опять нормально, будто все в этом чертовом ненормальном месте может быть хоть сколько-то нормально.
— Ты… неужели ты хочешь сказать, что это и есть… твоя так называемая… комната? — с хрустким никелем выговорили в десятый раз за час подряхлевшие губы.
Глаза поймали самый что ни на есть утвердительный кивок.
— Ну да. Она самая, — пожал плечами Юу. — Что тебя не устраивает? Я тебя оставаться не приглашал, так что если не нравится — можешь валить обратно на свою… поверхность.
Кажется, теперь такой расклад радости ему уже не приносил: мальчишка отвернулся, обиженно поболтал в воздухе ножонками, сплюнул на пол — туда же, где краснели холодящие зимней комой пятна да лужи намертво въевшейся бесконечной крови.
Заметно дернулся, когда Аллен, отлипнув от околдовавшего места, вялой, но вместе с тем твердой походкой направился к нему, слишком быстро вырастая перед, опуская на плечи воспаленные руки, заставляя повернуть голову и заглянуть снизу вверх в требовательные глаза.
— Нет, — в невозможном симбиозе скалистого и отделочно-мягкого прошептал упрямый солдатский рот, в то время как взгляд, став грустной снежной змеей, гипнотизировал, а пальцы на плечах, огладив остряши выступающих бугорками косточек, переместились чуть ближе к шее, принимаясь ту медленно и методично массировать большими кончиками, отчего тощее юное тельце содрогнулось, вжалось животом и выпрямилось по струнчатой спине. — Кроме того, что это никакая не комната, а сплошное чертово издевательство, меня всё устраивает. Раз ты продолжаешь оставаться здесь, значит, останусь и я. Ничего страшного со мной не случится: в конце концов, в Ордене комнаты не то чтобы намного лучше, если уж говорить по сердцам…
Уолкер наглядно видел, что детеныш очень и очень хотел спросить, очень и очень старался не спрашивать, но поражение перед самим собой потерпел так быстро, что седой экзорцист не успел удержать проскользившей по кромке губ торжественной улыбки.
— В «Ордене»…? Что еще за «Орден» такой?
— А тебе разве никогда не говорили? — удивился Аллен. Поймал надутое отрицательное качание головой. Выдохнув, примирительно приподнял уголки рта и, оглядевшись, приметив возле стены низенький обшарпанный табуретик в белых разводах, быстро тот подтащил, уселся напротив Юу, обласкал взглядом марганцевые забинтованные голени да бедра, через силу подавив желание к тем прикоснуться. Облизнув губы, на пробу проговорил: — Черный Орден — это то место, куда возвращаются все экзорцисты.
— Возвращаются…? Откуда? — Синие глаза-васильки потерялись, заблудились, уставились так, будто странный белоголовый человек то ли собирался, то ли пока только потенциально раздумывал нанести им удар топором в спину, перерубая пополам всё успевшее завязаться между ними сомнительное доверие.
Аллен от этого их взгляда сорвался, не утерпел: чертыхнулся, мысленно попросил прощения, протянул беспокойную руку. Пытаясь успокоить и самого мальчишку, и себя, погладил подушечками по израненной, приковывающей все мысли и стремления голени…
Обнаружив вдруг, что мальчонка как будто и не возражает, как будто разрешает, не придает даже значения.
— С разных частей света. Где-нибудь находится новая потерянная Невинность, Невинности угрожают пронюхавшие о ней же Акума…
— Это те твари, которых экзорцисты должны убивать?
Аллен согласно кивнул.
— Верховное руководство отправляет на ее поиски экзорцистов и искателей, а после завершения миссии, удалось получить Невинность или нет, экзорцисты возвращаются в Орден. Он разбит на штабы, почти на каждом материке есть свое подразделение, и с учетом, что иного дома ни у кого из нас нет все равно, то оно рано или поздно становится местом, куда тебе по-своему хочется вернуться… Пусть и не всем и, наверное, не навсегда.
Юу отчего-то похмурнел. Взбрыкнул тощей лапкой, но приласкавшей руки не сбросил. Поежился лишь, облизнулся и, поковыряв пальцем развязавшийся бинт на коленке, тихонько пробормотал:
— И ты тоже там, получается, живешь? В этом… Ордене?
— И я тоже там живу, да.
— И никому не покажется странным, если ты вдруг исчезнешь и вовремя не вернешься? — с неожиданной серьезностью уточнил детский припухший рот, на что Уолкер, вновь не сдержавшись, беззлобно рассмеялся, бережно потеребив смущенно поджавшуюся ногу.
— Так вот что тебя, оказывается, смущает? Нет, можешь не волноваться: конечно, рано или поздно моей пропажей обеспокоятся, но уж точно не так скоро, чтобы немедленно бить воздушную тревогу — я никому не говорил, когда планирую возвращаться. В Азиатское подразделение я попал из-за некоторой… назовем это травмой, а о состоянии моего здоровья извещен один лишь Комуи, на которого, уверен, можно положиться: тому, кому не надо, он не сболтнет ничего лишнего, так что я смело могу позволить себе побыть здесь с тобой, пока ты не…
— Хватит уже это повторять! Бесит. Я же сказал, что никуда с тобой не пойду. Идиот ты непонятливый… Лучше скажи, что это за чертов Комуи такой?
