Двери мэрии распахнулись, сначала вышел мэр со своей семьей, все в траурных нарядах, следом Силвер, довольный собой, и замыкающий процессию Бен. Когда победитель оказался на сцене, из толпы послышались недовольные возгласы.
Стилл не пользовался большой популярностью на родине, однако люди видели в нем защитника, напоминание о том, что и у их детей есть шанс, верили, что он будет их голосом. Роль, отведенная ему после Игр, всегда казалась Бену тяжелой ношей, но сегодня груз ответственности стал прямо-таки непосильным. В который раз его принуждают стать разрушителем чужих надежд и ходячим разочарованием.
Из-за спин жителей Двенадцатого к сцене приближался конвой, окруженный стражами порядка. Вместо одного Ленца, чью внушительную фигуру Бен узнал сразу же, за ним следовало еще пять человек с мешками на голове. Дыхание Стилла участилось, он повернул вопросительный взгляд в сторону главного миротворца, но в ответ тот лишь злорадно усмехнулся.
Не в силах противостоять глупому страху, сковавшему его горло, Бенджен начал лихорадочно метаться взглядом по толпе, выискивая лица родных.
Мать и отец из-за внушительного роста попали на глаза сразу же. К Лорен и Менсер взгляд притянули их угольно-черные наряды. Лорен смотрела на брата с тем же непониманием и испугом, а Ленц глядела куда-то сквозь, не улавливая суть происходящего и, кажется, с трудом держа себя на ногах.
Силвер незаметно толкнул его локтем, и Бен заставил себя приблизиться к микрофону. Толпа затихла. Стилл развернул лист бумаги и, ни на секунду не отрывая от него взгляда, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что он не имеет ни малейшего отношения к тому, что сейчас вылетает из его рта, начал:
— Панем пережил тяжелые времена. Теперь все ужасы войны позади. Благодаря защите Капитолия, мы с уверенностью смотрим в завтрашний день. Но мир — заслуга каждого из Двенадцати Дистриктов, только с всеобщей поддержкой мы сохраним то, что получили ценой жизни миллионов граждан. Люди, которые выступают против Панема, ставят под угрозу всё, что мы обрели. Голод, отчаяние, кровь и смерть — вот что ждет нас, если мы будем бездействовать.
Кашель, сдавливающий грудь, вырвался наружу. Бенджен прикрыл рот кулаком, старясь подавить накатывающую тошноту, и отвернулся в сторону. Его побледневшие костяшки вцепились в прохладную поверхность кафедры. Казалось, он больше не сможет выдавить из себя и слова.
Люди молчали, смотря на него с непониманием и отчаянием, когда он предпочел бы, чтобы они выкрикивали ругательства. Его взгляд встретился с стеклянными глазами Менсер. Она не плакала, не смотрела на униженного отца, не ненавидела того, по чьей вине единственный родной ей человек оказался там. Все жизненные силы, которые в ней остались, она тратила на то, чтобы сохранять самообладание, чтобы показать таким, как Ричард Силвер, что ее не сломить. Озябшие плечи, чуть растрепавшиеся на ветру волосы, чье пламя сейчас как-будто немного померкло, полный уверенности и надежды взгляд. Ее неиссякаемая энергия передалась и ему. Если ей хватает сил, чтобы делать, что должно, то и он найдет их в себе. Бен расправил плечи и наклонился к микрофону.
— Эти предатели не разделяют наши ценности, для них собственная жизнь стоит выше жизней миллионов. Их взгляды отравлены. С того момента, как они стали на ложную сторону, они больше не ваши соседи, не ваши мужья, не ваши дети. Они — предатели, убийцы и насильники.
На последних словах Стилла миротворцы начали срывать мешки с приговоренным к смерти. Каждое новое лицо сопровождалось вскриком отчаяния из толпы. Бен видел, как десятки рук стараются дотянутся до Менсер, чтобы в ободряющем жесте выразить ей свою поддержку и сочувствие. Девушка чуть покачнулась, глядя на отца, и Лорен крепко вцепилась в ее локоть, наклонилась и начала нашептывать слова утешения. Лишь бы никто больше не пострадал, лишь бы толпа не решилась на отчаянный акт сопротивления.
— Мы все должны воспринимать их смерть, как акт справедливости и милосердия. К будущим поколениям и своим согражданам, у которых они пытались отнять мирное небо над головой.
Один из миротворцев подошел к первому человеку и перезарядил оружие. Бенджен пытался не думать о том, кем может быть этот невинный, но стыд и ненависть к себе полностью поглотили его сознание. Он отошел от кафедры и виновато склонил голову. Отвернулся и, мгновенно почувствовав толчок, ощутил на себе взгляд Силвера. Бенджен завел руки за спину, сцепив их в замок, и, подняв голову, повернулся к развернувшейся сцене «вершения правосудия». Господи, совершенно посторонние люди, не имеющие ни малейшего отношения ни к покушению на президента, ни к восстанию, ни к бегству Маргариты Батлер. Пять невинных жизней.
Раздался первый выстрел. Бенджен резко вздохнул, но не отвернулся. Человек, издав предсмертный вопль, повалился набок. Миротворец перешел к следующему. Бен услышал тихое звучание гимна, пафосная симфония казалась кошмарно неуместной.
Второй выстрел. Третий. Четвертый.
Бенджен встретился взглядом с Фредериком Ленцем.
Беззвучное: «Не вини себя, парень».
Как же он похож на свою дочь.
Бен почувствовал, как от недостатка кислорода легкие начало жечь, а на плечи словно опустились мозолистые руки отца. И он готов был поклясться, что в тот момент, когда пистолет поднесли к виску Ленца, он услышал четкое «смотри» родом откуда-то из детства, почти такого же мрачного, как этот день.
========== Глава 15 ==========
Жизнь в Двенадцатом возвращалась в прежнее русло понемногу: она всё еще была далека от идеальной, но представлялась уже куда более сносной. В Дистрикте возобновили поставку продовольственных товаров, прилавки пополнились свежей едой — большей части населения она по-прежнему была не по карману, но появился шанс получать остатки, — сняли запрет на работу рынков и отменили комендантский час.
Люди вздохнули с облегчением — и вместе с этим груз вины, давившей на Стилла, стал немного легче.
Первый снег приятно трещал под ногами. Бен любил холода, потому что теперь они ассоциировались с недавно приобретенным чувством защищенности, которую он подарил семье. Он в кои-то веки чувствовал себя полезным. Особенно, когда рубил дрова и топил камин.
— Нет, прошу вас, не стоит, я могу заплатить, — Менсер с благодарностью улыбается, прячет овощи в сумку и передает торговцу деньги. — Я очень благодарна за ваше сочувствие, если помощь понадобится, обязательно обращусь.
Сколько они идут по рынку, столько люди пытаются всучить ей хоть что-нибудь, несмотря на то, еда появилась в Двенадцатом только на прошлой неделе, и все они наверняка едва сводили концы с концами всё это время. Бенджена удивляло такое самоотречение, но еще больше то, что никто из этих людей не думал, что если напоминать девушке о ее утрате каждые две минуты — легче ей станет не скоро.
Менсер тосковала по отцу, но даже это она делала иначе, чем все остальные. Она не устраивала истерик, не винила всех вокруг и даже тех, кто это заслужил, не плакала и не высказывала слабость, не корила себя. Еще один пункт, доказывающий, что Бенджен ей и в подметки не годится.
— Сумки уже тяжелые, давайте я возьму. — Переборов желание отказаться, Менсер все-таки отдала пакеты в его руки. Девушка поправила зеленый шарф, кончиками пальцев убрала с ресниц пушистые снежинки и взяла Бена под локоть.
— Давай будем обходиться без «вы», все вокруг относятся ко мне с этим отрешенным уважением, а я так от этого устала, Бенджен.
— Как пожелаешь.
— Поужинаешь со мной?
— Конечно.
В ее голосе скользнуло что-то на грани просьбы и мольбы. Бен перевел на девушку взгляд, полный вопросов, которые он не решился произнести вслух.
— Не люблю оставаться одна вечерами.
— Твой дом и правда слишком большой.
— Когда папа покупал его, я была еще совсем маленькой, они с мамой ждали второго ребенка. Он был большим и для нас двоих, а теперь… — Она замолчала, прикусив язык, и, кажется, мгновенно почувствовала себя виноватой за то, что начала жаловаться.
