Дело было во вторник, когда Матвей, сидя за ноутбуком, просматривал официальные сайты московских медицинских ВУЗов. Родители в соседней комнате смотрели телевизор. Обычный вечер буднего дня потревожил звонок в дверь. Матвей удивленно вздернул бровь. Странно. Кто это может быть? Почти одновременно со звонком в дверь на телефон парня пришла СМС от Сашки: «Не благодари меня, истеричка. Скажешь спасибо позже». Матвей, охуев от непонятной туманности друга, услышал окрик матери:

- Матвеюшка, к тебе тут кто-то пришел, - а голос у женщины странно дрогнул, надломился.

Матвей, предчувствуя полную жопу, вышел в коридор. И первое, что он увидел в дверях квартиры – это статную фигуру Яковлева. А потом взору предстал огромный букет роз.

========== Глава 23. ==========

- Какого?.. – Матвей осекся, вспоминая, что он, вообще-то, с Яковлевым не наедине.

Но сердце все равно замерло, нервно скакнув к горлу. В коридоре повисла гробовая тишина. В приглушенном свете Матвей видел лицо Михаила Александровича. Он за эти недели похудел, как-то осунулся, а из привлекательных серебристых глаз пропал привычный задорный блеск, оставляя место какой-то странной тёмной пустоте. Матвей мысленно поежился. Взгляд, направленный на него, не предвещал ничего хорошего, кроме возможных проблем. Одетый в джинсы, майку и клетчатую рубашку, являя собой образ а-ля «добродушный сосед-ковбой» Яковлев выглядел моложе своего возраста, что также было странно, ведь младше, чем есть, Михаил Александрович никогда не старался быть. Шестерняков сглотнул, с трудом переведя взгляд на ничего не понимающую мать, хлопающую ресницами, с удивлением посматривающую на огромный букет красных роз в руках незнакомца. Любимые цветы мамы, и Яковлев это будто бы знал.

- Анастасия Дмитриевна, - Матвей в который раз чуть не распрощался с отвисшей челюстью. Откуда он знает имя матери? – Этот букет Вам, - и мужчина протянул цветы женщине, взглянув мельком на ее сына, словно говоря: «А ты думал, что тебе?»

- Ох, спасибо, но… - мама Матвея, растерянно взяв охапку цветов, взглянула на Матвея, а потом внимательно посмотрела на Яковлева. – А Вы?..

- Я… - Михаил Александрович открыл рот, чтобы представиться.

И тут в голове Матвея пронеслось: «Я – парень Вашего сына» или еще похуже «Я – любовник, трахающий Вашего драгоценного ребенка». О, Боже! Конечно, Яковлев никогда бы подобное не сказал, но у Матвея все равно сердце ухнуло из горла куда-то в пятки. Еще несколько таких кульбитов и можно распрощаться с органом.

- Эй! – перебил Матвей готового ответить на вопрос Яковлева. Мама и гость повернулись к нему, одновременно глянув озадаченно, странно напряженно. – Мам, я на секундочку его уволоку, окей?

Сделав парочку больших шагов, не слушая ни возмущений, ни окриков, ни каких-либо вообще слов, схватив Яковлева за локоть, Матвей выволок мужчину на лестничную площадку, потом протащил в сторону по коридору к окну, чтобы никто их не смог ни услышать, ни увидеть. Михаил Александрович шел следом покорно, не говоря ни слова. Его отпустили лишь тогда, когда Матвей убедился, что они отошли на достаточное расстояние от квартиры, чтобы родители не смогли услышать разговор. Матвей, отшатнувшись в сторону и чуть назад, чтобы не было соблазна коснуться мужчины, сложил руки на груди, недовольно спросив:

- Ты совсем с крышей рассорился? Ты чего притащился?

Мужчина хмыкнул, и его губы тронула ироничная, но совсем не веселая улыбка. В глазах никакой насмешки, лишь пугающая решительность, которая сбивала столку так же, как и неожиданный визит с букетом цветов для матери. Что же Сашка наговорил Яковлеву?! Не иначе, как друг приложил ко всему руку, ведь откуда бы Михаил Александрович еще узнал имя мамы?! А про ее любимые цветы?! Нет, разумеется, с цветами можно было угадать, ведь если не знаешь, какие благоухающие ароматные букеты любит женщина, самыми оптимальными считаются королевские цветы. Но, ё-маё! Что-то мысль о вмешательстве Жарина не давала покоя, особенно после той престранной СМС-ки.

- У меня с головой все в полном порядке, - Яковлев развернулся полубоком к Матвею и, оперевшись задницей о низкий подоконник, искоса взглянул на парня. – А ты похудел.

- Как и ты, - окрысился Шестерняков, качнув головой, все еще не веря в происходящее. – Что ты здесь делаешь?

- Решаю нашу общую проблему, - пожал плечами Михаил Александрович. – И вместо того, чтобы обрадованно меня встретить, ты набрасываешься с вопросами.

- А ты хотел, чтобы я на твоей шее повис? – закатил глаза Матвей, хмыкнув. Он не смог сдержать улыбку, которая коснулась губ теплым росчерком. – Так все-таки, что ты здесь делаешь? Я не уверен, что правильно было приходить ко мне домой.

- Иначе я никак не выманю тебя, - фыркнул Яковлев.

Матвей открыл рот, чтобы возмущенно сказать, что это не так, но ни слова не сорвалось с его губ, потому что Шестерняков осознал в одно мгновение, что Яковлев-то прав. Возможно, встреча бы не состоялась, потому что Матвей не знал бы, что сказать, как объяснить мужчине, что он испытывает и думает по поводу их отношений. Стало проще, потому что Яковлев сам пришел, сам решил разрулить непростую ситуацию. Но возможный исход серьезного разговора Матвея совершенно не устраивал.

- И что ты хочешь? – Матвей нахмурился. – Сказать моим родителям, что трахаешь меня?

Шестерняков отлично отдавал себе отчет в том, что напрашивается на хорошую взбучку. Однако остановить свой дурацкий язык он не мог. Потому что было страшно. Потому что хотел, чтобы Яковлев разозлился на него за его трусость. Матвей понимал, что первым сделал шаг назад, отдалился от возлюбленного, тем самым пытаясь порвать с ним. Это было глупо, непристойно, до ужаса отстойно. И Михаил Александрович должен был злиться на него, но этого не было. Вместо подобных эмоций Яковлев словно испытывал щемящую нежность к такой отвратительной черте характера парня. Будто бы считал его ребенком, и умилялся этому. Это злило, выводило из себя, но и подхлестывало Матвея переставать быть мелким засранцем в чужих глазах. Но повредничать все еще желалось.

- Я скажу, что люблю тебя, - спокойно ответил Яковлев, делая шаг навстречу Матвею, который напрягся, замер, уставившись в серебристые глаза любовника. – Скажу, что не представляю свою жизнь без тебя. Скажу, что лучше со мной что-нибудь случится, нежели я расстанусь с тобой.

Щеки Матвея вспыхнули от смущения, внутреннего восторга, который помимо воли охватил все тело. Яковлев умел говорить красивые вещи искренне, без всякого подхалимничества, и Матвей покупался на подобное. Ему хотелось верить. И он верил. Боялся, но доверял.

Уперевшись лопатками в стену, Матвей замер, когда Михаил Александрович близко подошел к нему. Не отрывая взгляд от серых глаз, Шестерняков затаил дыхание, невольно поглядывая на чужие губы. Матвей так давно мечтал о них: поцеловать, ощутить вкус, вдохнуть чужой стон. Парень помнил об их мягкости, нежности, как они умеют ласкать. Закусив губу, Матвей специально опустил взгляд ниже, уткнувшись в грудь Яковлева. Интересно, у него так же быстро бьется сердце, как и у самого Матвея? Желание и невозможность коснуться чужого тела становилось настоящей адской пыткой. Все внутри скручивало, горело, влекло. Шестерняков не понимал, что с ним происходит, и от этого трусливый заяц, живущий глубоко в сердце, отбивал лапками трещотку, посматривая на голодного зверя перед собой.

Матвей не выдержал. Шагнув навстречу, он наплевал на собственные принципы; на то, что их могут застукать родители. Выдохнув, парень обнял Яковлева за шею. Руки мужчины в мгновение ока оплели талию Шестернякова, и Матвей оказался притиснут сильно-сильно к чужому телу. Горячее дыхание опалило шею. Да, сердце Михаила Александровича стучало быстро, нервно, перебивая такт сердца Матвея. Жар на щеках усилился. Непередаваемое чувство правильности происходящего затопило Шестернякова с головой.

- Ты – идиот, - пробормотал Матвей. – Ты знаешь, что может случиться?