До соснового парка добрались без приключений. Когда машина свернула на длинную парковку, Матвей заметил лишь парочку машин, стоящих тесно друг к другу. Ставить Форд можно было где угодно, столько свободных оказалось мест. Выйдя из автомобиля, попутно застегивая куртку, Матвей сладко потянулся, вдыхая воздух, пропитанный запахом влаги и сосен. Непередаваемый аромат будоражил чувствительные рецепторы. Величественные деревья возвышались над головой, чуть покачивая верхушками от дуновения ветра. С парковки асфальтированная дорога, прегражденная шлагбаумом, чтобы машины не заезжали, вела в сам парк, разветвляясь на многие узкие тропинки. То тут, то там стояли небольшие забегаловки в виде киосков быстрого питания или прокатных магазинчиков, где при большом желании в аренду можно было взять ролики или велосипед. Разумеется, не шло и речи об отсутствии фонарей, освещающих дорожки, придавая окружающему еще больше таинственности и волшебства, подсвечивая своим светом каждый камешек. Пусть трава еще не зазеленела, и кое-где из-за прохладных деньков лежал снег, но красота места все равно вызывала восторг.

— Красиво, — раздался с боку голос Яковлева, который протянул Матвею его недопитый кофе и пакет с круасанами. — Ты уверен, что здесь можно вечером гулять?

— Можно, — Шестерняков хлебнул остывающий напиток в стакане. — Конечно, взять велики на прокат мы не сможем, но просто посидеть на скамейке или погулять по самому парку — запросто.

Яковлев глубоко вдохнул, зажмурился, после чего поставил Форд на сигнализацию. Матвей кивнул в сторону парка, заметив, что благодаря установившейся на сегодня безоблачности, на небе красиво сверкали далекие звезды. Они отправились в парк, где бродили по тропинкам, поедая круасаны. Матвей так и норовил отхапать побольше выпечки, а Яковлев его не останавливал, лишь подтрунивал, что кое-кто обжора. Шестерняков только отмахивался, поедая наивкуснейшие сладости. Тем более, не он ведь за них платил в конечном счете. Они еще некоторое время погуляли, иногда обсуждая свои увлечения. Оба занимались в свободное время в качалке. Потом они обсуждали работу самого Матвея в больнице (парень рассказал много курьезных случаев, над которыми оба посмеялись). Однако весной ночью все еще было достаточно прохладно, и вскоре Матвей начал замерзать. Парень зашмыгал носом, и Яковлев поспешил вернуться к машине.

— Не так уж я и замерз, — возмущался Матвей. — Всего лишь ветерок прохладный дунул.

— Ага, и именно поэтому у тебя скоро сопли пойдут, — ответил Яковлев, заталкивая недовольного парня в машину. — Если ты заболеешь, то это будет моя вина. Сам знаешь, что на шестом курсе пары лучше не прогуливать.

Матвей побурчал, что, вообще-то, уже взрослый мальчик, но с Михаилом Александровичем не мог не согласиться. Свидание подошло к концу, и у Шестернякова в голове зазвучал набатом разговор с Сашкой о соблазнении Яковлева. Тот пока что возился с кнопками, настраивая температуру в салоне, чтобы побыстрей согреться, а Матвей, пользуясь моментом, без зазрения совести рассматривал мужчину. Время, проведенное с ним, Шестернякову очень понравилось. Более того, кажется, никогда такого приятного свидания на памяти Матвея у него не было. Яковлев не приставал, не лез с поцелуями, пытаясь намекнуть, что не прочь провести время в постели. Вообще, вел себя крайне галантно. До зубного скрежета правильно. И это начинало раздражать. Матвею-то, собственно, было приятно такое отношение, но и прикосновений, неожиданно, стало не хватать.

Яковлев, наконец, выпрямился, повернувшись к Матвею, чтобы что-то ему сказать, но тот быстро потянул его на себя, прижимаясь губами к чужому рту. В результате, они больно ударились носами, когда Яковлев от неожиданности дернулся, а Матвей придачу ко всему еще и губу прикусил.

— Ау! — вскрикнул Шестерняков, касаясь заболевшей губы.

— Мне тоже больно, между прочим, — возмутился Яковлев, потерев нос. — Что ты вообще делаешь?!

— Как это «что»?! — обиженно надулся Матвей. — Соблазняю тебя!

========== Глава 13. ==========

- Ч-чего? – Яковлев потерял дар речи, но потянулся вперед, отодвигая ладонь Матвея в сторону, осматривая место укуса. – Что это значит?

Матвей от досады расстроился. Да уж, герой-любовник, ей Богу! Не мог по-нормальному соблазнить мужика. Вместо этого получилась до глупости ужасная ситуация.

Парень поморщился от прикосновения Михаила Александровича. Тот закопался в бардачке, доставая оттуда влажные спиртовые салфетки. На немой вопрос Шестернякова, мужчина спокойно ответил:

- Привычка всегда возить с собой антисептик, - от дурацкого выражения удивления мужчина не избавился даже тогда, когда начал бережно стирать капельки крови с нежной кожи губы Матвея. – Так поясни, что значит твое поведение?

- А что оно значит? – насупился парень, ойкая, когда пропитанная спиртом салфетка касалась кожи. – Это когда… Ну… Это… Не знаю, как у вас там геев…

- Хватит уже говорить «у нас у геев», Матвей, - строго заметил Михаил Александрович. – Ты про секс?

- Про него, - буркнул парень, перехватывая руку Яковлева, сжимая его запястье. – Достаточно. Кровь уже не идет.

Мужчина вздохнул, убрал салфетку, скомкав ее, и снова повернулся к парню, с каким-то выражением умиления в глазах смотря на Матвея. Шестерняков замешкался, опустил глаза, вздохнул пару раз, отодвинулся обратно, ровно сев на свое место и повернулся лицом к окну. Лицо полыхало. Что за фиговое окончание свидания?! Никогда еще Матвей не попадал в такие нелепые до идиотизма ситуации. Было всякое, конечно, но так, чтобы лохануться самому. Подстава высших похвал.

- Кажется, у нас проблемы с пониманием друг друга, - со вздохом объявил Яковлев. – Давай договоримся. В следующий раз говори о своих желаниях, хорошо? Захотел, чтобы я поцеловал тебя, то скажи об этом, вместо того, чтобы нападать на меня. С реакцией, к счастью, у меня все хорошо. Занимался боксом несколько лет.

«Именно поэтому у него нос с небольшой горбинкой. Видимо, ломал несколько раз» - пронеслось в голове Матвея, который до безумия стеснялся повернуться к мужчине, видя лишь его отражение в стекле.

- Мне бы не хотелось покалечить тебя, если ты вдруг неожиданно попытаешься что-нибудь сделать, - продолжил Михаил Александрович.

- Это будет странно, если я стану озвучивать все, что придет на ум, - пробурчал Матвей. – Если я захочу чего-то покруче поцелуев, то и это мне тоже предложить? Забавно будет звучать: «Миш, ты знаешь, а я минет хочу», - Матвей поморщился от того, как это прозвучало в его кривом просительном исполнении.

Губа саднила, настроение из-за собственной тупости немного упало. Парень почувствовал себя настоящим придурком. Он все еще не разобрался, что испытывает по отношению к Яковлеву, а уже так досадно лажает.

- А ты хочешь минет? – голос Яковлева прозвучал как-то хрипло, отдавая глубокими нотками, вызывая приступ необъяснимого жара, прошедшего волной возбуждения в теле Матвея.

Только через пару секунд парень сообразил, что он всего несколько секунд назад ляпнул. Обалдев от еще одного собственного идиотизма, парень, обернулся к мужчине, едва ли не вскричав:

- Нет! Я это к примеру! То есть… Я… - начал заикаться Шестерняков, заглядывая в неожиданно потемневшие глаза Яковлева. – Это… Бля… Я-то, возможно, не против, - пробурчал, сдаваясь во власть собственной тупости, Матвей. – Но я это сказал, чтобы дать понять, как глупо мои озвученные желания будут звучать.

Яковлев снова засмеялся. И от этого приятного слуху звука Матвей, как и в первый раз, замер, вслушиваясь, пропуская через себя, глубоко внутри улыбаясь в ответ на искренние эмоции мужчины. Михаил Александрович протянул руку, погладив парня по голове, зарываясь пальцами в волосы на затылке.

- Я не говорю, что ты должен предупреждать постоянно. По крайней мере, не делай этого настолько непредсказуемо, хотя бы первое время, пока мы не узнали друг друга достаточно, чтобы понимать действия каждого из нас, - мужчина потянулся вперед и поцеловал Матвея в уголок губ. – Из-за твоей раны, боец, я теперь не могу поцеловать тебя.