В кармане Матвея зазвонил телефон, мелодия которого сообщила, что пытается до него достучаться Сашка. Разговаривать с другом не хотелось, но Яковлев все же отстранился ненамного, вопросительно вглядываясь в лицо Матвея, которое все горело от жара румянца.

- Еще, - хрипло выдохнул парень, совсем не соображая, потянувшись к Михаилу Александровичу, ловя его губы, чтобы снова утянуть в жаркий танец.

Губы уже начинали болеть, и Яковлев отстранился, прокладывая дорожку поцелуев до шеи Матвея, поддевая нежную кожу, оставляя поцелуи-укусы. Руки мужчины скользили от поясницы к бедрам, попутно сжимая аппетитные полукружья ягодиц, затянутые плотной джинсовой тканью штанов. Шестерняков для удобства спустил одну ногу вниз, свесив ее с софы, чем и воспользовался Яковлев, устраиваясь поудобней. Матвей ощутил всю прелесть чужого возбуждения, что уперлось в него полувставшим членом преподавателя. Подобное слегка отрезвило. Открыв глаза, Шестерняков уставился взглядом в потолок, слушая тяжелое мужское дыхание, ощущая на шее касания мужчины. Это возбуждало. Особенно горячее дыхание на коже, но Матвей решил рационально посмотреть на происходящее. Он – парень, лежит под мужиком, активно стонет, совсем не против того, что его лапают за задницу. Выходит, в нем все это время скрывались гейские наклонности?! То есть, он не против, чтобы его трахнули?! Брови парня поползли вверх, и он чуть напрягся, что не почувствовал Яковлев, опьяненный не только алкоголем, но и близостью страстного Шестернякова. Так, стоп, или Михаил Александрович любит быть снизу? Матвей чуть не заржал, подавив ухмылку, готовую расползтись на губах. Представить Яковлева в роли девушки в постели нереально. Выходит, он сверху. Значит, роль пассива…

Матвей прикусил губу, сдержав стон, когда Михаил Александрович прикусил кожу с бьющейся под ней жилкой, зализывая укус, словно извиняясь. Шестерняков и помыслить не мог, что у него есть такие чувствительные места, отзывающиеся на каждое прикосновение горячей волной вдоль позвоночника. Кайфовать, конечно, классно, но и поразмышлять Матвей любил. Он снова вернулся к мыслям, кто какую роль занимает в кровати. И со своей ролью нижнего соглашаться парень никак не собирался. Вообще, почему он, собственно, думает о сексе с Яковлевым?!

Когда губы Михаила Александровича коснулись рта Матвея, целуя сначала в уголок губ, парень оказался вовсе не против очередной серии поцелуев, но зазвонил его телефон. И на этот звонок нужно было ответить. Уперевшись ладонями в грудь мужчины, Матвей его отодвинул от себя, ловя затуманенный, но вопросительный взгляд.

- Мне надо ответить, - голос совсем осип, а губы опухли, чуть покалывая, но Матвей нашел в себе силы сопротивляться магии Яковлева, манящего продолжить приятное времяпрепровождение.

Михаил Александрович кивнул, сам доставая из кармана прифигевшего Матвея телефон, протягивая звонящий аппарат. Покосившись на Яковлева, Шестерняков подумал: «А слезть с меня не хочешь? Вообще-то, не очень комфортно чувствовать твой член, прижимающийся ко мне». Однако говорить ничего вслух парень не стал, лишь радуясь где-то в глубине души, что его вернули с небес на землю, заставляя перестать купаться в неге наслаждения.

- Матвеюшка, ты сегодня домой вернешься? – в динамике послышался волнующийся голос матери, и Матвей невольно взглянул на время, показывающее почти час ночи.

- Прости, мам, я… Эмм…

Яковлев что-то зажестикулировал, привлекая к себе внимание. Матвей не понял, приподняв бровь, уставившись на мужчину снизу вверх. Странно смотреть на человека, с которым только что обжимался, более-менее трезво, оценивая всю «прелесть» ситуации.

- Оставайся у меня, - пробормотал крайне тихо мужчина, чтобы мама Матвея его не услышала. – Время позднее, а добираться тебе долго отсюда.

- Мне завтра на пару, - выдохнул Матвей, прикрыв рукой трубку. – А вещей у меня с собой нет.

Михаил Александрович нахмурился. Матвею на секунду почудилось, что он увидел обиду и недовольство, что проскользнули в серебристых глазах. Что за детский сад на выезде?

- Я одолжу тебе халат, - отмахнулся Яковлев, будто упрашивая парня провести с ним время.

Матвей прищурился, вздохнул, принимая свое поражение. Он вспомнил причину раздрая мужчины и что за этим последовало.

- Но никакого секса, - прошептал парень.

Яковлев усмехнулся, но согласно кивнул, и Матвей успокоился, сообщив маме, что переночует у Сашки. Родительница попросила не засиживаться допоздна и ложиться спать, ведь завтра на учебу и, пообещав ей, что все будет в порядке, Шестерняков оборвал связь, переводя взгляд на Яковлева.

- С Вас завтра с утра завтрак, и Ваш халат я не возьму. Все равно с утра поеду домой, - оповестил Матвей.

- Ты даже не знаешь, умею ли я готовить, - удивился Михаил Александрович.

- У Вас холодильник забит едой, - оповестил Матвей, видя, как вытягивается лицо Яковлева от изумления. – Я заметил, когда брал оттуда бутылку. А полный холодильник – это значит, что хозяин любит и умеет готовить. Так что не отвертитесь, Михаил Александрович.

Неожиданно Яковлев засмеялся. Тихо, едва слышно, Бархатистый, глубокий и искренний смех так шел мужчине. Матвей замер, как кролик, вслушиваясь в приятные слуху звуки. Рядом с ним Михаил Александрович расслабился, позволил своим эмоциям выйти наружу из скорлупы холодного равнодушия ко всему окружающему. Сердце Матвея забилось сильней, и он вдруг понял, что улыбается, рассматривая мужчину. И этого красивого во всех смыслах человека посмел обидеть тот, кого Яковлев когда-то любил. Немыслимо.

- Хорошо, с меня завтрак, Шестерняков, а сейчас мне нужно кое-что сделать, - мужчина встал с софы.

- Что именно? – не понял Матвей.

- Исправить «это», - и недвусмысленный взгляд на собственную ширинку стал ответом лучше каких-либо слов.

Матвей вспыхнул до самых кончиков волос. Сквозь штаны Михаила Александровича отлично прорисовывались очертания вставшего члена. Оторвав взгляд от топорщащейся ширинки, Матвей вытянул из-под головы подушку, закрыв лицо, кричащее румянцем о смущении. Яковлев снова рассмеялся, а через минуту послышался щелкающий звук открывающейся двери. Спустя время из ванной послышались звуки включившегося душа. Не надо быть Вангой, чтобы понять, чем именно занялся наедине мужчина. И это настолько смущало, что Матвею становилось не по себе. Вообще вся ситуация выходила из ряда вон. Остаться ночевать в чужой квартире с собственным преподавателем – это верх идиотизма.

Простонав в подушку, Матвей откинул от себя вещь, вставая с места. Он вдруг осознал, что кроме софы никакой больше мебели, на которой можно провести ночь, нет. И это поразило так, что Матвей не сдержался от того, чтобы не ругнуться. Он не подумал о том, где будет спать! И все обернулось так, что ночь ему придется провести в чужих объятиях, теснясь на диване! Просто «шикарно».

Ругая себя, на чем свет стоит, Шестерняков решил осмотреться. Возле плазмы обнаружился небольшой столик с одиноко и как-то сиротливо стоящим на нем цветком в вазе. Раньше, только зайдя в комнату, подобную невзрачную мелочь Матвей не обнаружил. Подойдя ближе, он заметил фотографию, стоящую в рамке. Одна фотография, но в ней столько эмоций, что Шестерняков не смог пропустить ее, оторвать от нее взгляд. Взяв рамку в руки, Матвей уставился на двух людей, изображенных на фото. Двое мужчин стояли в обнимку. Один из них обнимал другого за плечи, будучи выше ростом. В нем Матвей узнал Яковлева: более молодого, счастливого, без своей маски неприступности на лице. Другой был смазлив, слишком идеален, но чем-то смутно напоминающий Матвею самого себя. Такие же темные волосы, карие глаза, чем-то похожая улыбка. Шестернякову стало ясно, что это именно тот бывший, о схожести с которым говорил Яковлев. И, видимо, именно этот тип разбил сердце мужчины. Было в нем что-то противное, скользкое. Казалось, что он не искренен, будучи заключенным в объятия. Матвею этот тип не понравился совсем, особенно его начала раздражать их с ним схожесть.