- Шестерняков? – позвал Михаил Александрович совершенно спокойным тоном, заставив Матвея обернуться, вскинув вверх брови. – Скажи-ка, пожалуйста, а что ты сам делал в гей-клубе почти в двенадцать ночи? Или ты, как Золушка? Преображаешься с приходом полуночи? Но, что более интересно, откуда ты знаешь отлично делающего минет Диди? – и узкие губы растянулись в ухмылке.

Матвея ударило в жар. Щеки опалило румянцем мгновенно. Парень вообще достаточно редко краснел, но тут его застали врасплох, и он не нашелся, что ответить.

- Я… Ну… Я… - Матвей неожиданно для самого себя заблеял что-то невразумительное, пытаясь найти оправдание.

Если он скажет, что забирал пьяного в хлам друга, то Яковлев без всяких подсказок спокойно может догадаться, что речь идет о Сашке Жарине. Понятным становилось, что эти двое – друзья только лишь по одному взгляду на них. Бухой студент в гей-клубе поздно ночью – это проблема. Очень большая проблема, если преподаватель узнает. Палить друга не было никакого желания, но и придумать достаточно быстро более вескую отмазку Матвей не смог, продолжая мямлить.

Яковлев громко хмыкнул, направляясь к нему. Шестерняков застыл, уставившись на лицо Михаила Александровича, утопая в его глазах, ощущая себя кроликом перед большим злобным волком.

- Должно быть, мы в одинаковом положении, да, Шестерняков? – ухмыльнулся еще шире Яковлев, резко стукнув ладонью по двери прямо у лица парня сбоку, перекрывая тем самым путь к отступлению. – Логичный вопрос я задал. Так, что ты делал в клубе?

Подобного нахального, дерзкого и прущего, как танк, защищающего себя, Яковлева Матвей еще не видел, теряясь от подобного наезда. Ладонь соскользнула с ручки двери, и Шестерняков весь сжался, не шевелясь. Он никогда не боялся драк, хоть и пытался разумно их избежать, и уж тем более никогда не лез в словарь, чтобы сказать что-нибудь дерзкое. Однако перед Михаилом Александровичем Матвей растерялся, теряя все свое обладание. Серые глаза гипнотизировали, выбивали почву из-под ног, заставляя сердце биться где-то на уровне шеи. Можно же придумать какое-то оправдание! Но в голову, как назло, ничего не лезло. Мысли превратились в белый шум где-то там далеко на уровне подсознания, оставляя Матвея тет-а-тет с чужим пронзительным взглядом. Кажется, даже дышать стало тяжело. Да что это такое?

- Я… Я не гей! – выдавил из себя нечто на подобии писка Матвей, прокашлявшись. – У меня… У меня там были дела.

- Да ну? – хмыкнул Яковлев, продолжая напирать, но не собираясь сокращать и так маленькое расстояние между их лицами, из-за чего Матвей почувствовал мятный аромат жвачки, которую Михаил Александрович, видимо, недавно жевал. – Такие же дела, как и у меня, видимо? А то, что ты, якобы, не гей, твое присутствие там не доказывает, а наоборот – противоречит твоим же словам.

Матвей открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашел ничего лучше, как хмыкнуть, тем самым пытаясь снова встать в оборону, заявляя:

- Вы же сказали, что не собираетесь обсуждать свою личную жизнь со мной.

- Может, тогда тебе стоит стать частью моей личной жизни? – издевательски вскинул вверх бровь преподаватель.

- Чего?! – опешил Матвей, охреневая почти так же, как и вчера.

- А что? – пожал плечами Яковлев. – Ты вполне себе такой симпатичный. Как я понял, оба мы свободны, обоим нравятся парни. Почему нет?

- Совсем сдурели?! – обалдел Матвей, хлопая ресницами, а когда Яковлев еще и начал наклоняться к нему, тем самым сокращая расстояние, парню пришлось руками упереться ему в грудь. – Я, блять, не гомосяо!

Яковлев поморщился от ругательства и странного переименования слова «гей», что вырвалось изо рта Матвея. Чужой халат под пальцами студента оказался плотным, сделанным из качественного материала. Видно сразу, что дорогая вещь, но Шестернякова больше озаботила другая сторона своего порыва оттолкнуть наглеца – какого черта он не отталкивает?! Яковлев отодвинулся сам, отчего-то так громко фыркнув, как кот, что дало Матвею понять – он так смеется.

- Прекрати трястись за свою сокровенную задницу, Шестерняков. Ты не в моем вкусе, - а вот это задело, почему-то неприятно осев где-то глубоко внутри. – Какими бы упругими твои ягодицы ни были, меня ты не интересуешь. Не завожу романов со студентами, знаешь ли.

Михаил Александрович отступил, и Матвей расслабленно выдохнул, продолжая ощущать кожей ткань чужого халата. Что за черт?! Почему его это так задело?!

- И держи рот на замке о том, что ты видел меня в том клубе. Я выпил тогда лишнего, и сам не понял, как меня понесло в то заведение, - откровение было лишним, но Яковлев словно оправдывался. – А Диди твоего я почти не трогал.

- Он не мой, - огрызнулся Матвей. – Я уже сказал, что не гей.

- Да-да, как и я, - кивнул Михаил Александрович, пожалуй, вовсе не веря заверениям парня. – А теперь брысь отсюда, Шестерняков. И помни, я всегда могу покуситься на твою невинность.

Яковлев, видимо, пошутил, но на Матвея подобное заявление подействовало, как спусковой крючок. Он пулей вылетел из кабинета, все еще ощущая, как пылают его щеки от бешеного румянца. Что только что было?! И почему он краснеет, как девчонка? Сегодня ему раскрылись новые грани характера Яковлева. Он не такая холодная ледышка. Умеет шутить, подначивать, отлично отвечает на колкости, способен победить в споре, найдя отличные выходы из ситуации, прекрасно понимая, как надавить на человека. И оставалось не ясным, то ли он действительно не поверил, что Матвей не гей, то ли сделал вид, что это не так.

***

- Я похож на того, кто трахается с мужиками? – скучающе протянул Матвей, сидя на лекции того же дня.

Саша выронил из пальцев ручку, которая звонко упала на парту, привлекая к себе внимание соседей. Стоп-кадр – ошарашенный Жарин с выпученными зелеными глазами. Оставалось только сфотографировать и сделать мем. Друг все пытался допытаться до Матвея, как прошел разговор с Яковлевым, но парень упрямо молчал. А теперь такое интересное заявление.

- Ты с практической точки зрения спрашиваешь или с теоретической? – отмер Саша, возвращая на место ручку, чтобы продолжить записывать хотя бы обрывки лекций про синдромы хронических болей у пациентов.

- А есть разница? – недовольно рыкнул Матвей, рисуя в своей тетради какую-то кракозябру.

- С теоретической точки зрения любого можно представить в гомо-отношениях, - пожал плечами Жарин, усердно пытаясь понять, к чему задает сей странный вопрос лучший друг. – Так что и тебя, в принципе, можно свести с парнем. С практической же точки зрения все куда сложней.

- Это еще почему? – Матвей перестал рисовать, уставившись на друга.

- Потому что с парнем ты целовался, - без намеков ответил Саша. – У тебя встало. Но, возможно, это была физиология, - перебил начавшего было уже возмущаться Шестернякова парень. – Да-да, все я знаю. Кровь наполняет кавернозные и пещеристые тела полового члена, и это не остановишь. Я помню анатомию, Шестерняков. Я не об этом. У тебя встало, - Матвей на этот раз не стал сопротивляться очевидному. – Но смог бы ты потрахаться с мужчиной – это вопрос хороший.

Шестерняков кивнул, устало подперев щеку рукой. Действительно, что его так задело в словах Яковлева? Разговор с преподавателем все никак не шел из головы, и Матвей прокручивал его и так, и этак, не зная, как объяснить самому себе, что его больше всего задело в словах мужчины.

- А на гея я вообще похож? – через минут пять раздумий задал гениальнейший вопрос парень, гипнотизируя профиль друга.

- Так, - прошептал Саша, неожиданно строго взглянув на Матвея, - что происходит, а? С чего такие вопросы после разговора с Яковлевым?

- Ничего такого, - невинно улыбнулся Шестерняков. – Мне вдруг стало любопытно.

- Тебя годами не интересовали гей-отношения, Матвей, - строго, тоном учительницы, объявил Жарин. – Твое любопытство было чем-то подкреплено.

- Ты ответишь на вопрос?

- Нет, ни хрена не отвечу, пока не пойму, с чего ты начал подумывать о том, чтобы трахнуться с парнем, - прошипел заинтригованный Жарин.