По взгляду и лицу Морриса становилось все ясно. Действительно, он об этом размышлял, просто не хотел объяснять. Адалрик сам все понял, и Филиппу это не понравилось. Он вообще не понимал, зачем все еще приходит на эти сеансы. Пустые и глупые разговоры. Филипп добился своего — через врача, объяснившего суть ситуации, Эмиль узнал о нем. Любопытство Морриса, которого заинтересовал необычный врач-психотерапевт, также было удовлетворено. Он больше не видел перспектив от данных встреч, тем более слова Майера, глядящего в саму суть, вызывали чувство досады.

Филипп ничего не ответил на слова Адалрика, лишь хмыкнул, закинув ногу на ногу и уставившись куда-то в сторону, словно самоустраняясь, но не уходя, давая шанс врачу на объяснения.

— Я понимаю, что тебя гложет обида, — продолжил мягко увещевать Майер. — Эмиль прожил треть жизни, не зная о тебе. Более того, ты много раз выручал его, защищал, ведь именно ты выступал буфером в опасных ситуациях для жизни. И тебе неприятно, что Джонс забыл обо всем, но, Филипп, пожалуйста, — Адалрик выделил последнее слово, тем самым привлекая к себе внимание мужчины, — подумай о том, что ты действительно хочешь от Эмиля и какие чувства к нему испытываешь.

— Я его ненавижу, — по слогам процедил Фил, оскалившись, всем видом выражая раздражение.

— Правда? — спокойно, сдерживая эмоции, спросил Майер. — А мне кажется, ты боишься признаться себе, что Эмиль для тебя, словно младший брат. Неловкий и глупый, которого хочется иногда ткнуть за то, что ему дано в жизни больше, но все равно любимый.

Моррис вскочил с места, явно намереваясь что-то сказать, возмутиться, но ни слова не сорвалось с его губ. Он как-то обессиленно опустился обратно в кресло, утонув в его глубине, откинувшись на спинку. Майер попал в точку, проник в самую глубь.

Врач рисковал, начав продавливать свое мнение, однако не прогадал со своими действиями. Филипп задумался, сдвинув брови, из-за чего между ними появилась глубокая складка. Он действительно стал размышлять, что испытывает по отношению к Эмилю. Авторитет и уважение Адалрика сыграли свою роль.

— Мне жаль этого пацана, — глухо отозвался Филипп. — У него не было нормальной семьи, даже бабка воспитывала его в строгости, не позволяя себе нежности и жалости по отношению к внуку. Но, должен признаться, Эмиль вырос чертовски неплохим, хоть и нелепым парнем, — Моррис хмыкнул, скривив губы. — Меня он бесит, но я хочу, чтобы он выздоровел, чтобы перестал бояться самого себя и своих поступков.

— Чтобы стал чуть больше походить на тебя? — тихо поинтересовался Адалрик.

— Хм-м-м… Думаю, да, — кивнул Филипп.

Майер ликовал. Это был один из первых шагов на пути к становлению единой личностью. Врач не сдержался, нетерпеливо поерзав на месте. Нужно было продолжать убеждать Филиппа, дожимать тот результат, который получался.

— Филипп, тогда позволь Эмилю стать сильней, дай ему частичку той энергии и крепости духа, что у тебя есть. Я знаю, что как это непросто, но чтобы вылечиться, Эмилю просто необходима твоя помощь, — Адалрик сам не заметил, как подался вперед. — Я хочу, чтобы он начал вспоминать свое прошлое, и для этого ты мне необходим.

Моррис надолго задумался, и в кабинете повисла тишина. Мужчина ничего не сказал — он лишь резко встал, бросил: «Я подумаю», и вышел из кабинета, как и в прошлый раз, оставляя после себя звенящую тишину и недовольство Адалрика, решившего, что он перегнул палку, настояв на том, к чему Филипп пока что не был готов.

***

Томас сладко сопел, почему-то калачиком свернувшись на диване. Филипп, присев рядом, с мягкой, несвойственной ему полуулыбкой, провел ладонью по рыжеватым прядям.

На душе Морриса было неспокойно. А все из-за разговора с врачом. Адалрик даже не подозревал, насколько крупное зерно сомнения он посеял в почву сознания Филиппа.

Тот действительно на полном серьезе задумался о своем отношении к Эмилю.

С одной стороны мальчишка его раздражал своей нелепостью, порой чрезмерной зависимостью от окружающих, но Филипп прекрасно осознавал, что подобные черты характера возникли у него из-за его травматического детства. Собственно, если бы не боль прошлых обид, то Филипп вообще бы не появился. И на этом строилась жалость Морриса в отношении Джонса.

С другой стороны, Филипп совершенно не был согласен с тем фактом, что Эмиль — главное действующее лицо, ведь мужчина считал, что обладает собственной душой. Да, черт побери, он даже выглядит совершенно по-другому!

Что-то внутри, где-то глубоко-глубоко, до чего нельзя было дотронуться и осознать, шептало, что Эмилю нужно помочь, что он в таком случае станет гораздо крепче по характеру, много сильней, и примет свое прошлое, в котором Филипп сыграл не последнюю роль.

Моррис в очередной раз провел кончиками пальцев по лицу Томаса. Тот заворочался, сладко причмокнув, что невероятно умилило Фила. Он, склонившись, уткнулся носом в щеку Грина, тихо шепнув:

— Детка, ты дорог мне… Люблю, — последнее слово прозвучало как-то надрывно, и Филипп быстро отстранился, встав с места.

Решение относительно Эмиля до конца все еще не было принято, но все-таки Филипп склонялся к тому, чтобы согласиться с тем фактом, что Джонсу помочь стоит. Хотя бы ради того, чтобы он вспомнил свое прошлое и причины, породившие раскол личности.

Филипп написал Томасу записку, в которой попросил прощения за свой уход, и добавил, что постарается вернуться в скором времени. Сам Моррис направился туда, откуда ушел два дня назад. Он старался не думать о Луисе, отключил сотовый Эмиля, но ноги сами несли к месту, где остался Кронви, в нетерпении ожидающий своего возлюбленного.

***

Луис практический извелся за двое прошедших суток, в тревоге за Эмиля, и болезненно раненый словами Филиппа. Он беспорядочно занимался домашними делами, приводил в порядок конспектные файлы в ноутбуке, вычистил из системы все ненужное — это хоть немного отвлекало.

Звонили друзья из Окленда, но Кронви не способен был с ними нормально говорить: часто зависал, делал паузы, не мог собраться с мыслями. В конце концов, его оставили в покое, подумав, что он поссорился со своей второй половинкой и оттого не в духе. В каком-то смысле они были правы.

Лу еле сдерживался, чтобы не начать забрасывать доктора Майера сообщениями, настолько ему было не по себе и хотелось поговорить хоть с кем-то, кто знает о ситуации. Но парень отчетливо понимал, что у Адалрика куча работы, и не стоит отвлекать его.

Луис принялся готовить очень многообразное и заковыристое блюдо, чтобы загрузить чем-то сознание и руки. Нужно было замариновать мясо и рыбу, сделать соусы, гарнир и еще как-то украсить, как было на картинке в интернете. Кронви решил сделать так же — чем сложнее, тем лучше.

Он уже успел очень многое и даже пришел в неплохое расположение духа, потому что работа, как не странно, спорилась; Лу решил, что обязательно сделает фото и отправит своему японскому другу, чтобы тот оценил.

Оставалось только потушить овощи, всыпать орехи и украсить зеленью. Аппетитный запах дразнил обоняние, Луис потянулся за глубокой сковородой для тушения, когда прозвучал звонок.

Пронзительная трель прошила от копчика до затылка, на миг стало страшно, и Кронви схватился за краешек стола. Он очень сильно, до дрожи в коленках и пелены перед глазами надеялся, что тот, кто стоит по ту сторону двери — Эмиль.

Но его ожидания оправдались лишь частично — за дверью стоял не Эмиль, а Филипп, решивший, что ссориться с Луисом особо не стоит, хотя бы той простой причине, что помощь его еще потребуется. Филипп хмыкнул, когда ощутил запах еды, защекотавший чувствительные рецепторы.

— Привет, — осторожно поздоровался Лу, стараясь сохранять спокойствие и обуздывая желание схватить блондина в охапку и сжать в объятиях. Сердце билось так сильно, что могло бы выпрыгнуть из груди.

— Ага, и тебе, — Филипп протиснулся мимо Кронви, довольно потянувшись.

Мужчина осмотрелся по сторонам, вдохнул аромат пищи, кинул взгляд на Луиса, все еще стоявшего в дверях, и с ухмылкой поинтересовался: