Эмиль от слов Майера весь подобрался, во все глаза уставившись на врача. Тот медлил, потирая подбородок, раздумывая, как подойти к сути.

— Эмиль, как сам знаешь, ты прошел несколько обследований, сдал анализы, которые не показали никакой патологии, — начал издалека врач, наблюдая за реакцией Джонса, который осторожно кивнул, слегка нервничая из-за серьезности врача. — Скажи мне, пожалуйста, ты когда-нибудь слышал о диссоциативном расстройстве идентичности?

Блондин покачал головой, снова поерзав на месте, не зная, как ему вообще реагировать на слова Адалрика, который время от времени кидал взгляды на видавший виды диктофон.

— Что ж, — врач встал с места, подойдя к окну, несколько раз поднялся на носки и опустился на пятки, сцепив руки в замок на спине. Он явно подбирал нужные слова, после чего, повернувшись, снова сел в кресло, покопался в столе и достал какой-то листок, но показывать его Эмилю не стал. — Это состояние… Честно говоря, у меня язык не поворачивается назвать его болезнью. По моему скромному мнению, это явление встречается настолько редко, что проценты сложно назвать. Может быть, около одного процента на несколько тысяч людей. То есть так мало, что из тысячи подобное будет лишь у одного человека, — Адалрик покачал головой, проведя пальцем по крышке диктофона.

— То есть это… Это состояние у меня? — не понял Эмиль, судорожно прикусив губу. — И оно объясняет, что со мной происходит?

Майер вздохнул. Он взял листок и протянул его Эмилю, чуть наклонившись вперед, передавая через стол. Джонс, приняв белоснежный лист, недоуменно посмотрел на врача, и перевернул по кивку Майера.

Перед Эмилем предстал изображенный карандашом очень симпатичный мужчина. Его глаза словно пронзили юношу, приковав взгляд к лицу, и сердце Джонса странно забилось внутри. Он не смотрел ни на что, кроме лица незнакомца. Надпись карандашом, которую оставил Филипп, Адалрик предусмотрительно стер, чтобы Эмиль не впал в панику от прочитанного.

Блондин стиснул пальцы на уголке бумаги, всматриваясь в рисунок, одновременно восхищаясь и поражаясь таланту художника. Смутный образ словно напоминал кого-то, но Эмилю не удавалось понять, кого именно. Как бы он не вглядывался, никак не мог поймать мысль, где мог видеть этого, без сомнений, красивого человека. Прикусив губу, Джонс поднял взгляд на Адалрика, вернув ему листок.

— Тебе не знаком этот человек? — поинтересовался врач, словно что-то проверяя, но Эмиль ожидаемо покачал головой.

— Но талант художника изумителен. Он словно оживил рисунок, — произнес юноша.

— Ты прав, — вздохнул врач в очередной раз. — Да, Эмиль, у тебя диссоциативное расстройство идентичности. Как я уже говорил, это редкое явление. Если собрать все твои симптомы вместе, то они входят в рамки данного диагноза. Но даже я сомневался, прав или нет, пока не познакомился с человеком, изображенным на этом листе, — Майер пальцем постучал по рисунку. — Его зовут Филипп Моррис.

— Филипп Моррис? — Эмиль все еще не мог сообразить, к чему клонит Адалрик, и очередной виток беспокойства взбаламутил внутренние переживания. — Кто он? Послушайте, доктор, я не понимаю… К чему вы клоните? Мое… состояние… Оно лечится?

— Да, лечится, но требуется много времени, — Майер видел, как терпение Эмиля истекает. — Видишь ли, этот человек… Он — причина твоих провалов в памяти, амнезии на детство, и резких изменений в поведении, как это заметил Луис.

— Я… Я не понимаю, — во рту у Эмиля пересохло.

Он начинал догадываться — Адалрик это видел по чуть расширившимся глазам, по недоуменно сведенным бровям, по слегка задрожавшим пальцам, лежащим на коленях. Майер не знал, каким еще образом он мог бы сообщить информацию Эмилю. Таким был единственный способ: шокирующий, неожиданно болезненный, ведь никто никогда не готов к тому, что ему скажут, как он отличается от других. Но и наиболее действенный по сравнению с тем, если бы Адалрик тянул время, надеясь, будто каким-то образом Филипп исчезнет сам, что было, разумеется, невозможно.

— Филипп Моррис — это твоя вторая личность, Эмиль, — спокойно, но достаточно быстро проговорил Адалрик. — Диссоциативное расстройство идентичности в некоторых странах также называют множественным расстройством личности. То есть состоянием, когда в теле человека живет еще одна личность. Индивидуальная, не похожая на основную, обладающая чертами, не свойственными тебе. Иногда эту личность называют альтер-эго. Их бывает несколько, но у тебя состояние еще более редкое — у тебя всего одна*.

Глаза Эмиля широко распахнулись.

— Вы шутите, — хрипло прошептал Джонс, которого всерьез начало потряхивать от ужаса.

Но нет, по плотно сжатым тонким губам Майера становилось ясно, что это не так. Мужчина стиснул в руках ручку, наблюдая за реакцией Эмиля. Тот мотал головой, повторяя: «Нет, нет, нет… Такого не может быть…».

— Я вам не верю, — вдруг серьезно заявил парень, прямо уставившись в лицо Адалрика.

— Знаю, — с готовностью согласился врач. — Это сложно. Я прекрасно понимаю, что ты ощущаешь, Эмиль. Эта новость похожа на конец света, словно через минуту на планету упадет метеорит, и мы все умрем. Но я общался с Филиппом, я узнал от него достаточно многое, что поможет тебе не только понять свое альтер-эго, которое хочет, чтобы ты узнал про него, но и выяснить, что было в твоем прошлом. Это очень важно для дальнейшего лечения, Эмиль, — с нажимом сказал врач. — Я не могу тебя всю жизнь лечить антидепрессантами, к которым высоко привыкание, и уж тем более я не могу обещать, что одна психофармакотерапия вытащит тебя из проблем.

Эмиль опустил взгляд. Ему хотелось убежать. Прямо сейчас. Встать и мигом уйти. Но его тело словно что-то сковало, заставляя сидеть на месте. Он хотел бы закрыть уши, но пальцы, которые переплелись между собой, вообще не двигались. Все, что оставалось Джонсу — это через силу слушать врача.

— Послушай, Эмиль, я хочу тебе помочь. Всегда хотел, и буду хотеть, — Адалрик чуть нахмурился. — Но мне нужно, чтобы ты услышал меня. Наше сотрудничество, как и сотрудничество с Филиппом — это важный шаг на путь излечения. Ты меня понимаешь?

— Да, — пробормотал Джонс, слыша собственный голос, словно сквозь вату.

— Хорошо, — Майер несколько секунд помолчал. — Я пообщался с Филиппом, встретился несколько раз. И в нашу прошлую встречу я попросил его записать наш диалог, чтобы ты услышал его. Думаю, после этого ты поверишь мне.

Адалрик взял в руки диктофон и, повертев его несколько секунд, нажал на круглую кнопочку в верхней панели, положив вещь на стол и подтолкнув ее чуть ближе к Эмилю.

Раздался голос Майера, заполняющий повисшую тишину в кабинете. Джонс поежился, стиснул зубы, уставившись на «говорящую» вещицу таким взглядом, словно готов был ее испепелить.

Психиатр назвал дату и время, и Эмиль на секунду удивленно вздернул брови. Несколько дней назад. И в это время он, вроде, спал.

«— Для начала, пожалуйста, представься и расскажи что-то, что знаешь только ты и Эмиль», — тембр Адалрика из динамиков звучал удивительно взбудоражено и напряженно, что поразило Джонса.

«— Что ж, привет, Эмиль, — хрипловатый глубокий тенор вслед за голосом Адалрика, оказался незнакомым, но Джонс весь задрожал, а в глазах появились ничем не объяснимые слезы. — Странно говорить с самим собой, но, к сожалению, ты обладаешь крайне дырявой памятью, поэтому не знаешь обо мне ничего. Меня зовут Филипп Моррис. Мне тридцать лет и я делю с тобой одно тело. Наверняка док попытается до тебя донести суть нашей с тобой проблемки, однако я должен как-то доказать, что мы с тобой связаны, да? Ты ведь потерял память. Х-м-м… О, знаю! Я расскажу только то, что знаешь ты, Луис и я!

— Филипп…» — прозвучал укор голосом Адалрика.

Послышалось едва различимое фырканье.

«— Ладно, отставим тему вашей с Луисом сексуальной жизни. На счет бабули Анны. Уверен, ты никому не рассказывал об этом, но это-то ты точно должен знать. Две вещи: ты крайне редко заходишь в комнату своей строгой бабки, потому что, как-то раз она тебя очень сильно отругала за это, помнишь? А вторая вещь… Вспомни, кофейный столик в гостиной и имя, написанное на столешнице, которое Анна не стерла. Смекаешь? Я написал свое имя, когда тебе было двенадцать. Тогда я еще всеми силами хотел, чтобы ты знал, что я рядом с тобой. Но ты не понял, забыл, как, собственно, и обо всем. Так что, парень, приятно познакомиться!»