Определить, какое время показывали эти часы, расположенные в людных местах, было невероятно сложно. «Многие вглядывались и говорили – ага, все понятно, но потом соображали, что понимают далеко не все: они воспринимали циферблат как 20-часовой формат времени, а не 10-часовой. За сутки часовая стрелка совершала не два, а один оборот».
Пока мы беседовали, энергичная увлеченность Рут Эван временем не снизилась ни на градус. Она как раз взялась за работу в качестве художницы в Кембридже, где, наряду со специалистами по растениям, анализировала знаменитые цветочные часы Карла Линнея 1751 года. Линней, шведский ботаник, предложил глубоко продуманную композицию из растений, расположенных в виде циферблата. Они должны были раскрывать и закрывать свои цветки в естественное для них время суток и обеспечивать (хотя бы приблизительно) представление о времени дня или ночи. Под влиянием освещения, температуры, дождей и влажности растения, выбранные Линнеем, не расцветают в Уппсале (60° с. ш.) так, как он предполагал, поэтому его часы – как показали многие попытки практической демонстрации – оставались в XIX веке преимущественно теоретической моделью. Но это был век перерождения и переосмысления, и названия их компонентов создают примерно такую же сладкозвучную атмосферу, как названия дней, придуманных во Франции 40 лет спустя: козлобородник луговой (цветы распускаются в 3 часа утра), скерда двулетняя (в 4 утра), цикорий обыкновенный (в 4–5 утра), пазник стержнекорневой (в 6 утра), бодяк болотный (в 7 утра), ноготки (в 3 часа пополудни).
Художник, решивший создать новое времяисчисление, сталкивается с дилеммой, незнакомой, например, художнику по тканям или керамисту. Самым сложным в календаре Эван «Назад в поля» оказалось приобрести малоизвестные растения и предметы, которые более чем за два века утратили былую популярность. «Сначала я думала, что в интернете можно приобрести все что угодно, – признавалась Эван. – Но теперь поняла, что это не так». Последним объектом, необходимым для экспозиции, оказалась ручная веялка, нечто типа корзинки. «Не так давно они, наверное, были повсюду, но найти мы смогли лишь одну, и то в частной коллекции корзин одного профессора из Оксфорда. Такую можно увидеть на одной из картин Милле. Ее в буквальном смысле использовали для отсеивания зерна от плевел».
Среди посетителей экспозиции Эван в Центре искусств Кэмдена был человек, который больше других знал о попытках дислокации времяисчисления. Мэттью Шоу, куратор Британской библиотеки, защитил диссертацию по послереволюционной Франции и на ее основе опубликовал книгу, а потом еще и составил 45-минутную лекцию-экскурсию, которую начинал с оптимизмом Вордсворта[13]: «Блаженством было встретить тот рассвет, но встретить молодым – райское блаженство!». Шоу объяснял, что этот календарь был попыткой вырвать всю нацию из существующей приземленной хронологии, начать историю заново и дать каждому гражданину общую и конечную память; это был хороший способ навести порядок в стране, где царили разброд и шатания.
Шоу исследовал светские элементы календаря (из него исключались религиозные праздники и дни поминовения святых) и подчеркивал его внутреннюю трудовую этику – способ новой организации времени для того, чтобы доиндустриальная Франция оказалась более успешной на сельскохозяйственных полях и полях сражений. Месяц делился на три десятидневки – décades, таким образом выходной приходился лишь на каждый десятый день, а не на седьмой, как раньше. С отменой субботы население обнаружило, что новый день отдыха несет с собой много деятельных обязательств. «Самые наблюдательные из вас могут заметить систему, – говорил Шоу экскурсантам. – Каждый пятый и десятый день слегка выпадают из последовательности – они названы либо животным, либо утварью. На десятый день полагается собираться всей деревней, петь патриотические песни, читать вслух законы, устраивать большую совместную трапезу – и знакомиться с киркомотыгой».
Возможно, это отчасти объясняет итоговую несостоятельность календаря. Но были и другие причины, астрономического свойства – такие, как смещение равноденствия. К тому же этот календарь был больше чем календарь: он был политическим, радикально аграрным и обладал своим весомым историческим смыслом. Кроме того, как отмечал Шоу, «по нему было весьма сложно управлять империей». Чтобы усложнить ситуацию еще больше, 12 месяцев получили новые названия, которые придумал эксцентричный поэт и драматург Фабр д’Эглантин (вскоре его отправили на гильотину за мелкие финансовые прегрешения и связь с Робеспьером; он скончался в день латука). Brumaire (Туман) длился с 22 октября (день яблока) до 20 ноября (день валика), а месяц Nivôse (Снег) длился с 21 декабря (день торфа) до 19 января (день сита). Все очень просто, если вдуматься, но мало кто из французских граждан это делал или хотя бы проявлял желание.
Шоу завершал экскурсию, и публика начинала расходиться, покачивая головами. Он останавливался у 15 февраля, представленного фундуком. «Очень кстати, поскольку мы только что узнали, что Микеле Ферреро[14] скончался в возрасте 89 лет, а свое состояние он сделал на Nutella». Предпоследнюю остановку в зале Шоу делал у 10-го термидора. В республиканском календаре это макушка лета и день казни Робеспьера (28 июля 1794 г.). Террор пожирал своих детей. День в календаре был представлен лейкой[15].
Безумный и удивительный в своем роде, утопический календарь Французской республики находился, пожалуй, вне времени. Глядя из наших дней, с учетом глобализации и свободного обращения валюты, он кажется абсурдом, но только практика и само время позволяют нам сделать такое заключение. На планете существует множество календарей, у каждого – своя система, в каждом есть своя логика, своя связь с естествознанием и своя субъективность. Календарная система времяисчисления, которая наделяет нашу жизнь неким подобием прогресса и, возможно, даже содержательным смыслом, – отнюдь не то, что можно убедительно доказать или на что можно опираться. Однажды мы можем проснуться, как жители Оверни или Аквитании, и обнаружить, что четверг не там, где ему полагается быть, а октября вообще не существует.
Республиканский календарь был необычен и еще в одном смысле. Он стал историческим переворотом, поскольку был совершенно не похож на то, что существовало до него. Он уничтожил то, что историки календаря любят называть «полной стабильностью» всех прежних концепций[16]. Ранее (по крайней мере нам так хочется думать) календари Европы и цивилизованного античного мира постепенно совершенствовались согласно новым астрономическим наблюдениям и математическим вычислениям. Религиозные календари тоже были связаны между собой и имели общими основаниями такие явления, как солнцестояние, равноденствие и затмения. Но было бы несправедливо утверждать, что французский республиканский календарь первым придал политическую окраску каждому дню года. Все календари в разной степени вносят порядок и контроль и все в определенном смысле имеют политический оттенок (в особенности религиозные).
Например, календарь древних майя – совершенно прекрасное и загадочное творение, искусно отражающее параллельно два года – один из 365 дней, а другой – из 260. 260-дневный цикл, или Священный Круг, содержал 20 названий дней, например Маник, Ик, Бен, Этцнаб и другие. Они располагались по периметру круга из 13 чисел, и год заканчивался на 13-м Ахау. Календарь из 365 дней содержал 18 месяцев по 20 дней, но поскольку в сумме это давало лишь 360 и не совпадало с солнечным и лунным циклами, недостающие пять дней считались «несчастливыми», и в этот период майя предпочитали оставаться в жилищах и молиться богам, чтобы избежать больших неприятностей. С этими днями были связаны страшные религиозные предсказания, указывающие на великую власть жрецов.
