– Валера, я же не знал… – пробормотал растерянно Кузя, и беспомощно огляделся вокруг. – Почему ты не предупредил?

– Почему, почему! Да потому, что я, видите ли, гордый! Потому что я идиот! – И Валера постучал себя пальцем по виску. – Потому что я, видите ли, хотел дождаться, когда выйдет моя книжка, когда решится моя литературная судьба, и уж после этого… ах, черт!.. неужели не ясно? А с Люсей я – просто так, назло. Прости меня, Люся. Да, я стыдился быть женихом-неудачником, вот в чем причина!

– Мой милый, мой любимый!.. – прошептала Вика, приближаясь к нему, – ты так страдаешь… а я… господи, я ведь чуть было не совершила величайшую глупость в своей жизни!.. Валера, да если б я знала! Валера, я всегда, всегда, всегда тебя любила! Ты только пальцем помани, Валера! Ты только свистни… – И она зарыдала, и прижалась к нему, обхватив его плечи.

– Вика… а я… как же я?.. – бормотал Кузя, стоя рядом с ними и глядя на них с испугом.

– Прости, Кузя… милый, прости. Я всегда любила только Валеру… прости, я не хотела тебя обидеть, так вышло… – всхлипывала еле слышно Вика.

А Валера – поглаживал ее по спине – и улыбался.

Увидев мой растерянный взгляд, он вдруг подмигнул.

И тут я сразу все поняла.

– Ладно, хватит, – сказал, наконец, Валера, отталкивая всхлипывающую Вику. – Спектакль закончен. Занавес!

Я смотрела на него с ужасом.

– Кончай хныкать, – сердито бросил он Вике. – И ты успокойся, сентиментальный теленок. Слышь, Кузя, я к тебе обращаюсь!

И Валера развалился в кресле, и закурил.

– То есть… как это?.. что ты хочешь сказать? – совсем растерялся Кузя.

– Я сыграл свою роль, и эта роль меня утомила, – картинно держа наотлет сигарету, сказал Валера. – Я доказал тебе, дорогой брат, сомнительность твоего выбора. Я доказал неверность твоей невесты. Потенциальную неверность. Ну что, Кузьма? Я ее, разумеется, не люблю, твою ненаглядную Вику… я пошутил. Так что – можешь идти в загс, играть свадьбу… ведь ничего же не изменилось?.. Или – как? Эй, Кузя!.. да ты что, братишка?!..

А Кузя – побледнел, рванулся к нему, вскинул обе руки, промычал что-то неразборчивое… и не смог ничего произнести – и рухнул на пол.

Вика прижалась к стене и смотрела, смотрела, не мигая, на Валеру.

– Ах ты, боже мой, – сказал Валера с притворной усмешкой. – Это ж надо – он в обморок упал. Прямо девятнадцатый век… Эй, люди! Спешите видеть! Чемпион каратэ – в нокауте. Эффект телекинеза! Одним взглядом я повергаю противника на пол! Спешите, спешите! Поверженный милиционер! Только одно представление!.. Ах, Кузя, Кузя… тебе нельзя служить в милиции. Ведь ты – типичный гнилой интеллигент. Тургеневский лишний человек – вот ты кто.

– Не понимаю… значит, ты обманул?.. – шептала Вика. – А зачем?.. Ничего не понимаю…

– Нет, вы только полюбуйтесь! – рассмеялся Валера, и повернулся ко мне. – Люся, ты только посмотри – как я с ними разделался.

– Ненавижу тебя, – сказала я. – Ненавижу. Ненавижу.

Он перестал смеяться.

– Даже так? – сказал он, притворяясь спокойным. – Значит, ты так вопрос ставишь? А может, ты это сгоряча? Может, просто обмолвилась? Может, совсем не то хотела сказать?

– Ненавижу, – повторила я.

– Дура! Неужели ты не понимаешь – я же все это ради Кузи!..

– Ох, ненавижу… – прошептала я, стараясь не смотреть на него.

В эту минуту я впервые захотела его убить.

Он меня прогнал.

Пока я упаковывала свой чемодан, он мне много еще чего наговорил. И мещанкой называл, и сентиментальной коровой, и о том, что я плохая любовница, а в постели веду себя как полено – об этом тоже сказал, не постеснялся. Несколько раз повторял: "паразитка!", "пиявка!", "ты мой мозг иссушила!" – и тому подобные ужасные фразы.

– Присосалась, пиявка, не оторвешь… Ничего. Поживи на свободе. Поплавай одна в житейском океане!..

(Сейчас мне кажется, что он лучше меня знал – чем всё кончится…)

И вот я оказалась… свободной.

Устроилась в том же общежитии. Вроде, все хорошо, начинай жить сначала…

Но с первого же дня я с пугающей тоской обнаружила: НЕ МОГУ БЕЗ НЕГО. Никакой любви, вроде, не осталось – а без него все равно не могу. Вспоминаю о нем с ненавистью и злобой – а не могу не вспоминать. Зачем работать, есть, спать… жить… – если без него?

Хотя, конечно, – свобода. Свобода…

А что это такое – свобода? Зачем она мне? Она мне совсем не нужна. Мне нужен человек, без которого я не могу обойтись. Мне нужно быть постоянно возле него… любит, не любит – не так уж важно… хотя важно, конечно… но мне – лишь бы с ним, без отрыва, всегда, навсегда.

Свобода – красивое слово. Его придумали мужчины.

Красивое и пустое слово.

Все красивые слова придуманы мужчинами. Для обмана, что ли?

Мужчины держатся за свою "свободу", боятся ее потерять… – не понимаю. И сейчас не понимаю. И не пойму никогда. Мне не нужна никакая свобода.

И вот так я томилась, болела, изнемогала.

Я страстно желала его увидеть. Ждала, когда позовет (ведь может же найти на него такой каприз?), ждала случайной встречи, любого повода.

Если б он умер – мне стало бы легче. Но я знала: он живет, дышит, курит, пьет вино, смеется, актерствует, шутит, а может быть, с кем-нибудь спит… это уж точно! – не будет же он обходиться без женщины ("обаяшка!.." – о, господи, как это мерзко и невыносимо…).

И при этих мыслях я глухо стонала, и ладони мои взмокали от пота.

По ночам терзала бессонница, и я шептала-умоляла-молилась, кусая подушку: позови, позвони, снизойди, смилуйся, сжалься.

Однажды ночью, уже под утро, когда я заснула, измученная бесконечной пыткой, мне приснилось, что я стою возле его дома, и вижу – он вбегает в подъезд. Я бегу за ним, кричу: "Валера! Валера!.." – а он взлетает по лестнице, и сверху доносится его безжалостный смех. Я бегу, задыхаюсь – второй этаж, пятый… я знаю: в доме шесть этажей… седьмой! десятый!.. как же так?! – всё бегу и бегу и бегу, не могу догнать, а сердце бьется и разбухает в груди, и я задыхаюсь, не могу кричать, – пятнадцатый этаж, двадцатый… – и я все бегу, а сверху доносится недосягаемый жестокий смех.

– Валера! – кричу, спотыкаясь и падая на ступеньки, и просыпаюсь в слезах и поту, и вижу – испуганные лица девчонок-подружек, склонившихся над моей кроватью.

– Ты чего? – спрашивают они.

– Нет, ничего, – пытаюсь я улыбнуться, и не могу отдышаться от кошмарного бега. – Приснилось что-то страшное…

– А мы думали – бредишь… хотели уж "скорую" вызывать.

Девочки стали за мной присматривать – боялись, как бы я чего с собой не сделала. Пытались развлечь – уводили в кино, в клуб, на танцы, рассказывали всевозможные сплетни.

А в тот день, помню – затащили меня в "красный уголок", смотреть телевизор. Ладно, сижу, смотрю.

Это было как раз тогда, когда наши космонавты с американцами впервые вместе летали… ну, стыковку делали. "Союз"-"Аполлон". В общаге у нас все только об этом и говорили. Все, кроме меня.

Сижу, значит, смотрю, слушаю – диктор комментирует полет, хвалит космонавтов за четкость работы и так далее, расписывает разнообразное космическое меню:

– …а для третьего дня полета командир корабля "Союз" Леонов отобрал себе на первый завтрак – бекон рубленый, хлеб бородинский, цукаты и кофе с молоком; второй завтрак – творог с клюквенным пюре, коврижка медовая и кофе с молоком; обед – суп харчо, индейка, хлеб столовый, чернослив с орехами и черносмородиновый сок… на ужин – пюре мясное, сыр "Лель"…

У меня закружилась голова, холодный пот выступил на лбу.