– Кто это? – пролепетала я.

– О, это очень интересный молодой поэт! – жарко зашептала Вика. – Такой талантливый, такой оригинальный… Валерий Поляков. Валера. Он уже давно и безуспешно толчется по всем редакциям… все его знают, похваливают, а стихи – не печатают. Надо же – Бармалаев его пригласил! Значит, повезло… наконец-то.

– Ты его знаешь?

– Еще бы! – И Вика многозначительно вздохнула. – Я его очень даже хорошо знаю. Он жесток, как и все поэты. Но ужасно мил… Обаяшка!

– Что? Как ты сказала?

– Обаяшка, – повторила она. – Жестокий обаяшка.

А белокурый красавец опять налил полную рюмку коньяку – и так же томительно-томно выпил, прикрыв глаза.

Я подумала, что он больше похож на актера, чем на поэта.

– А он, случайно, не этот… не голубой? – тихо спросила я.

– Чего? – И Вика уставилась на меня, потом расхохоталась. – Ну, ты, подруга, и скажешь… Пошли!

Она потащила меня к столу.

– Валера, привет, – сказала Вика.

Он что-то буркнул, посмотрел на нее, потом на меня, кивнул снисходительно и лениво, поставил рюмку. Вытер мизинцем с подбородка золотистую коньячную каплю.

– Так на чем мы остановились? – внезапно спросил Валерий.

И голос его тоже был красив и странен, с легкой хрипотцой и гибкой модуляцией – словно он репетировал роль из какой-то неведомой пьесы, а мы для него – просто плохие партнеры, статисты.

– Валера, познакомься. Это моя подруга – Люся.

Мне вдруг почему-то захотелось встать и сделать книксен, или как это там называется. Разумеется, я сдержалась, но он, вероятно, что-то такое почувствовал.

– Забавно, – сказал он.

– Что? – смутилась я.

– Да так… Так на чем мы остановились? – повторил он нелепый вопрос.

Я пожала плечами, посмотрела на Вику.

– Ваши волосы – крашеные? – и он ткнул в меня пальцем.

– Н-нет.

– Неужели? Трудно поверить. Такой редкий цвет… коричневый, с красноватым оттенком… С чем бы его сравнить? – И он снова налил себе полную рюмку.

(Сейчас я совсем седая, а тогда, в семьдесят пятом, у меня были темно-каштановые волосы. Не то, что теперь).

– А ну, сознавайтесь – у вас есть на плечах веснушки? – быстро спросил он меня.

– Да, – прошептала я, и почувствовала, что краснею. – Ну и что?..

Мне вдруг показалось, что платье слетело с меня, и я стыдливо передернулась.

– Еще бы самую малость, еще чуть-чуть… и была бы просто рыжая, ей-богу, – сказал он. – Вот я о чем, дорогая Лариса.

– Меня зовут Люся.

– Не все ли равно?

– Ну что ты, Валера, обижаешь девушку, – заступилась за меня Вика. – Лучше расскажи – как твои дела.

– Мои дела вполне блестящи, – заявил он. – Даже если захочешь сглазить – не выйдет. Получил аванс за книжку. Теперь уж – без обмана. Вам остается только ждать, милые барышни. Ждите. Книга стихов – "Соло на трубе".

– Ой, как здорово! – искренне обрадовалась Вика. – Ну, наконец-то. Все-таки, первая книга… дебют! Я так рада за тебя, честное слово.

Он внимательно посмотрел на Вику.

– А ведь ты не врешь, не притворяешься, – сказал он с насмешливой грустью. – Ты и впрямь рада. Ах, Вика, ты славная барышня, добрая, бескорыстная, ну, почти бескорыстная… и так далее… но есть у тебя один недостаток. Даже не недостаток – а, может, достоинство… смотря с какой стороны посмотреть. Но, Вика, радость моя, это твое достоинство может помешать тебе стать счастливой.

– Ты о чем?

– Не догадываешься? Есть такое вульгарное выражение: слаба на передок. Ты уж прости – это про тебя.

– Что?!.. Да как ты можешь… зачем ты так?.. – вздрогнув, как от пощечины, пробормотала Вика, и заплакала, и уронила лицо в ладони.

– Хм… Это все коньяк, – тихо заметил Валера. – Под влиянием алкоголя я превращаюсь в монстра, в морального урода… и зачем-то начинаю говорить правду. Это свыше моих сил.

И он налил полную рюмку.

Вика продолжала всхлипывать.

– А что это значит – слаба на передок? – смущенно спросила я.

Валера фыркнул, чуть не захлебнулся коньяком.

– Ф-фу… Ну, барышня… как вас – Люся? Не повторяйте, Люся, подобные глупости. В ваших невинных устах эти слова звучат особенно порочно.

Я обиделась, быстро встала, и отошла куда-то в сторону, сама не зная, куда и зачем.

Валера нагнал меня, осторожно обнял за плечи.

– Простите, – шепнул он быстро, склонившись к моему уху, – простите, простите, я просто пьян.

– Зачем вы обидели Вику?

– Пустяки. Она не злопамятная. Забудет. И вы – забудьте о ней. Через пять минут она будет смеяться… вот увидите! Давайте-ка вместе прогуляемся по бармалаевским хоромам.

И он повел меня плавно и галантно – словно партнер в старинном бальном танце (как они там назывались? менуэт? мазурка?) – по комнатам огромной квартиры, проскальзывая мимо галдящих гостей.

– Вы, вероятно, студентка? – спросил Валера.

– Нет. Я художница.

– Карикатуристка?

– Н-нет, – и я удивленно покосилась на него.

– А жаль… Оглянитесь вокруг – тут же одни ходячие карикатуры.

И он резко остановился, и я остановилась, и он плавно раскинул руки, словно приглашая полюбоваться – "вот они, кырские монстры!.."

К нам подошел седоватый пожилой мужчина в замшевом пиджаке (тогда, в семьдесят пятом, замша была еще в моде).

– Прочел, прочел вашу рукопись! – И он ласково похлопал Валеру по плечу. – Обещаю дать предисловие.

– Весьма признателен, – низко поклонился Валера. – Тронут до глубины души… нет слов. Позвольте ручку-с, ручку-с поцеловать!.. – И он потянулся к руке седоватого в замше.

Тот нахмурился, отдернул руку, но тут же захохотал, и погрозил Валере волосатым пальцем.

– У-у, все такой же! Циник! И стихи твои такие же – клоунада, сплошная клоунада!.. но – слышен скрытый лиризм. Клоунский грим, размытый слезами…

– Это вы свое предисловие цитируете? – перебил Валера.

– Не прикидывайся нахалом, не надо, – поморщился седоватый. – Я ведь знаю, знаю твою ранимую душу!..

– Да что вы все – обо мне да обо мне, – стыдливо потупился Валера. – Поговорим о чем-нибудь другом… Вы слышали – в серии "Литературных памятников" вышел Сократ?

– Неужели? – седоватый даже подпрыгнул. – Ах, черт. Надо будет срочно достать!

(Тогда, в 75-м, как вы помните, хорошие книги не покупали, а доставали. Впрочем, не только книги).

– А вы разве не читали Сократа?

– Как же!.. ежегодно перечитываю. Специально беру в библиотеке. Но хочется всегда иметь под рукой…

– Впрочем, какую чепуху я несу, – улыбнулся Валера. – Ведь от Сократа ни строчки не осталось… Так на чем мы остановились? – И он круто повернулся от ошеломленного собеседника и подмигнул мне. – Ах, да, мы как раз собирались немножко выпить. Пойдемте, Люся. Я вам налью шампанского. Это очень вкусный напиток. Он особенно хорош для соблазнения молоденьких девушек с веснушками на плечах.

– …Старик, привет! – подскочил поэт Румянцев, моложавый, но не молодой человек в джинсовой курточке. – Где ты пропадал? Когда мы последний раз виделись?.. уж и не помню. Хочу с тобой выпить. Тебе, я слышал, наконец-то, повезло? Книжка выходит? Давно пора. Засиделся в девках. Ну, давай, давай – тяпнем по рюмочке. Салют.

– Смотри, чтоб вино не попало в трахею.

– Ох, старик. Ты не меняешься.

– Я еще успею. А ты?

– Что – я? Обо мне не будем. Кырск меня выжал, иссушил, изнасиловал. И зачем я сюда приехал в шестьдесят втором из Рязани? И зачем я здесь остался? Ну, выпустил пять книжек, ну и что? Я давно уже не поэт… Читал мой последний сборник? Ведь дерьмо, правда?

– Даже хуже, чем дерьмо, – сказал Валера. – С чем бы сравнить твои последние стихи?.. их не с чем сравнить, дружок.

– И не старайся, – вздохнул Румянцев. – Я весь кончился. Здесь нельзя оставаться, в этом гнусном городе. Надо бежать отсюда! Драпать! В Москву! В центр! Понимаешь, старик? Бежать надо из этого города! Ты только подумай – зачем я здесь, зачем? Почему я не в столице? Почему я не брожу по арбатским переулкам? Почему не кормлю голубей на Тверском бульваре?