Стригунков допил свою, попрощался и вышел.

Он опоздал.

…Сначала Келлер подумал, что исчезновение Натальи Ермишиной – самодеятельность Калныньша, но быстро отбросил эту мысль.

Его подчинённый никогда бы себе такого не позволил – не в смысле гуманизма, конечно. Он никогда бы не позволил себе осуществить ликвидацию без приказа или хотя бы без разрешения вышестоящего начальника, ответственного за всю операцию – а таковым был сам Келлер. Исключено.

Да и кому могла понадобиться жадная, недалёкая, амбициозная дура?

Однако Ермишина исчезла.

Из квартиры она ушла сама, с новорожденным сыном на руках, и сама, без принуждения, села в подъехавшее такси – это видели и дворник, и старухи у подъездов. Это было именно такси, жёлтая «Волга» с «шашечками». Номер, разумеется, никто из очевидцев не запомнил.

Конечно, учитывая образ жизни Ермишиной, она вполне могла и сменить любовника, ничего не сказав предыдущему. Келлера беспокоило другое – это было второе бесследное исчезновение человека, имевшего отношение к эпизоду с поездами на тысяча семьсот десятом километре. Два года назад – саюдисовец, исполнитель, Турманис была его фамилия, и вот теперь – Ермишина. Странно, очень подозрительно… Ни одна из официально списанных на несчастный случай техногенных катастроф перестроечных лет не сопровождалась такими странными «хвостами» – это он знал точно, поскольку непосредственно курировал именно это направление дестабилизации обстановки в Советском Союзе.

А в совпадения Арнольд Келлер не верил.

Войдя в квартиру, Аня с удивлением наткнулась в прихожей на невозмутимо переобувающуюся Юльку.

– Ты что здесь делаешь? – удивилась она.

– А я вообще не к тебе пришла, – ответила та, едва повернув голову, как ни в чём ни бывало, повесила мокрую куртку на крючок, нацепила тапочки и скрылась в комнате Матрёны Петровны, откуда доносились незнакомые голоса.

Интересно, подумала Аня, кого это привела сегодня к себе старуха?

Да впрочем, ей-то какая разница! Метнув в закрытую дверь презрительный взгляд, Аня направилась к себе в комнату переодеваться.

Через пару минут она выглянула в коридор, но убедившись, что бабкины гости, кто бы они ни были, сидят у неё в комнате, подошла к шкафу и открыла шкатулку, где лежали её украшения – дорогие подарки Максима, бережно потрогала их.

Блестящий металл струился сквозь её тонкие пальцы.

Застегнув на шее кулон на золочёной цепочке, Аня аккуратно поставила шкатулку на место.

«К гражданам Советского Союза!»…

Ветер трепал белый тетрадный листок с рукописным текстом на фонарном столбе, словно цепляясь за плохо промазанные клеем уголки.

Аня не стала читать текст целиком – что могло быть интересного в совковой листовке – сморщив миниатюрный носик, хмыкнув и передёрнув тонкими плечиками, она направилась по своим делам.

– Девушка, извините, пожалуйста! – молодой человек обращался к Ане.

Она обернулась.

– Девушка, я, кажется, заблудился, – неуверенно проговорил просто одетый парень её возраста. – Не подскажете, как пройти к метро?

– Там остановка, – махнула рукой Аня, – до метро идёт автобус.

Но парень медлил, не уходил.

– Скажите, Вы же внучка Матрёны Петровны? Вас же Аня зовут?

– Племянница, – ответила она уже зло и резко зашагала прочь, не оборачиваясь назад.

Через пару минут Аня увидела восьмилетнего Артёма Зайцева, шедшего вдвоём с приятелем с футбольным мячом под мышкой.

– Эй, – позвала она, и мальчишки остановились, – Тёмка, вопрос есть!

– Чего тебе?

– Слышишь, – Аня понизила голос, – ты не знаешь, что за люди собираются у моей бабки Матрёны и зачем? Твоя сестра к ней, кстати, тоже ходит. Кто это такие?

– Знаю, – кивнул Артёмка, – но не скажу! Это, между прочим, большой секрет! – и мальчишки, видя недовольное Анино лицо, одновременно громко захохотали и побежали в сторону подъезда.

– Смех без причины – признак дурачины! – только и крикнула им вслед Аня, убеждая себя, что не стоит портить настроение из-за каких-то малолеток.

С другой стороны по тропинке шла в сапожках на каблучках Ирка.

Шла она, как обычно в последнее время, с почты и, увидев Аню, свернула к магазину.

…Поведение былых подруг Аню неприятно удивляло.

Ни одна из них не стремилась разделить Анино счастье или хотя бы порадоваться за неё, нашедшую большую любовь.

Юлька, которой она месяц тому назад бросила в лицо обвинение в зависти, относилась к Ане с полным безразличием, просто не обращала на неё внимания – она усердно ходила на начавшиеся занятия в институт, плюс была занята какими-то своими делами, по которым общалась с незнакомыми ей людьми и даже – надо же! – с бабкой Матрёной. Аню их дела, конечно, не интересовали, Аня догадывалась, что они ругают новую власть, но ей это было до ужаса скучно. Обидно было другое – то, что Юлька демонстративно секретничала. Да и чёрт бы с ней, с Юлькой, раз уж она нашла другую компанию…

У самой Ани тоже начались занятия в институте, но за весь сентябрь она появилась там раза четыре, от силы пять.

…Другое дело – Ирка. Вот уж от кого Аня не ожидала. Внешне порадовавшись за Аню в августе, Ирка изошла чёрной завистью и загорелась идеей выскочить замуж за иностранца – не столько даже затем, чтобы устроить свою жизнь, но чтобы доказать себе и окружающим, что она не хуже Ани.

Ирка возвращалась с почты, отослав свои фотографии в редакцию очередного журнала. Теперь её жизнь протекала между почтовым отделением и фотоателье.

Порывистый осенний ветер прижимал белеющую листовку к стеклянному павильону автобусной остановки.

Марк Калныньш был младшим ребёнком в семье бедного латышского эмигранта. Возможно, из-за сходства судеб старик Келлер и относился к нему почти как к сыну – в юности отец Калныньша успел послужить во вспомогательных частях СС, а после, неизвестно какими путями оказавшись в Соединённых Штатах, перебивался случайными заработками и мелким воровством, безудержно пил и женился в начале пятидесятых на официантке из местного кабака, наплодил с ней шестерых ребятишек, которых, вероятнее всего, ожидала бы такая же участь. Их ждали цепкие объятия улицы, алкоголь, наркотики и полицейский участок. Однако Марк, как говорят в Америке, «сам себя сделал», выбившись из грязи без помощи родственников, благодаря одному человеку – вовремя заметившему его Арнольду Келлеру. А начинал он с того, что, в отличие от братьев и сестёр, прилежно учился в начальной школе при церковной общине…

Келлеру был нужен доверенный сотрудник для деликатных поручений, и Марк прекрасно подошёл на эту роль. Не одноразовый исполнитель, нет – таких было достаточно – но верный человек, на которого можно положиться.

И оба они прекрасно понимали, что Келлеру Калныньш обязан всем, чего добился и чего ещё добьётся в жизни.

…При планировании операции под Ашой Келлер допустил небрежность, которая, хотя могла быть замечена дотошным противником, не привела ни к каким последствиям.

Он организовал взрыв поездов четвёртого июня – ровно через год после взрыва на железной дороге в Арзамасе, повлекшего гибель около сотни человек.

Чтобы сравнить эти два события, не нужно было быть профессиональным разведчиком – совпадение дат могло броситься в глаза любому советскому школьнику. Однако обе катастрофы, как и многие другие, были списаны на случайность, на нарушение техники безопасности – ведь уже вовсю шла перестройка, и обращать внимание на подобные странности было некому.

Намного позже Марк узнал, что четвёртого июня был день рождения матери Келлера, погибшей при бомбёжках Берлина. Его это удивило – шеф никогда не давал повода считать его ни суеверным, ни сентиментальным…

Прохладный сентябрь сменился сырым и ветреным октябрём, а за ним на горизонте замаячил и ноябрь.