В тот год весной отменили декретное время, и в марте не перевели стрелки часов, осенью же перевели их, как обычно, и унылая темнота наступала в ту осень особенно рано, вгоняя людей в беспросветную тоску вместе с холодом и окончательно опустевшими полками магазинов.

Аня шла домой около половины пятого вечера, и уже было практически совсем темно. С неба падал противный мокрый снег. Окно в комнате Матрёны светилось – значит, бабка была дома. Горел свет и на кухне, тёмным оставалось только окно её комнаты. Аня вошла в подъезд.

В прихожей девушка наткнулась на несколько пар чужой обуви – опять, значит, гости… За бабкиной дверью громко и противно стучала швейная машинка. На кухне монотонно рассказывал новости радиоприёмник.

«Сегодня, шестого ноября, Президент России Борис Ельцин подписал указ о запрете Коммунистической партии…»

Но Аню интересовал только стоявший в коридоре телефон. Набрав на диске номер Макса и прижав трубку к уху, она долго слушала длинные гудки после щелчка автоматического определителя номера.

До Максима она не могла дозвониться уже второй день. Никто не брал трубку. Это было странно. Кроме того, за эти дни он ни разу не позвонил Ане сам – чего не бывало и раньше и тем более не должно было быть теперь.

Позавчера Аня сказала возлюбленному, что ждёт ребёнка.

В первый момент, услышав эту новость, Макс то ли удивился, то ли не понял, о чём речь, но через несколько секунд, конечно, обрадовался и сказал, что теперь надо готовиться к свадьбе.

В тот вечер он был с ней особенно нежен…

И вот – ни вчера, ни сегодня Аня не могла дозвониться до любимого. В очередной раз выслушав длинные гудки, она решила ехать к нему на квартиру.

У подъездной двери девушка неожиданно столкнулась с Николаем Зайцевым.

– Рано Вы сегодня, дядя Коля, – поприветствовала она соседа.

– Так праздник сегодня, – ответил он, – надо помогать ребятам готовиться…

– Какой праздник? – не сразу сообразила Аня.

– Седьмое ноября, – несколько удивлённо произнёс Зайцев, придерживая дверь и проходя в подъезд, – мы с ребятами… – он осёкся. – Ладно, счастливо! – и захлопнул между собой и Аней подъездную дверь.

– А, это ты, – лениво произнёс Макс, пропуская её в прихожую и прикрывая дверь комнаты, где гремела музыка, а по потолку плясали разноцветные отблески.

– Максим!.. – Аня вцепилась ногтями в свитер на его плечах.

Он нехотя оторвал девушку от себя. От него сильно разило алкоголем, но это не было чем-то необычным и не насторожило Аню.

Но на девушку нахлынул ужас. Жуткий, не сравнимый ни с чем, он вырастал из Макса и из его квартиры, наполненной съёмочной аппаратурой.

Она облизала мгновенно пересохшие губы.

– Максим, как же…

Он передёрнул плечами, но Аня, не снимая обуви, уже шагнула в ближнюю комнату, резко толкнув дверь. Как ей показалось, сверкнувшая в полутьме полуголая девица с визгом рванулась из комнаты на балкон.

– Анечка, постой, послушай…

– Как ты мог! – крикнула она, оборачиваясь. – Как ты мог! Ведь у меня будет ребёнок! Твой ребёнок! – Хлёсткая пощёчина врезалась в его лицо, и отчаянные слёзы покатились по Аниным щекам.

– Да погоди ты… – Макс словно не был готов к столь взрывной реакции, сбрасывая её руки со своих плеч.

– Ты меня любишь или нет?? – настаивала Аня.

И он не выдержал.

– Да катись отсюда к чертям!!

Девушка отпрянула.

– Что ты сказал?

– Что слышала!! Дура!!! Ты думаешь, ты мне нужна? Да у меня таких, как ты, вагон… Думаешь, одна такая уникальная? Чао!

– Максим…

– Что Максим? Двадцать три года Максим! Смотри, если хочешь! Смотри и не говори, что не видела!

Он, схватив Аню в охапку, почти силой протащил её на середину комнаты – хотя она и не сопротивлялась.

– Хочешь? На! Смотри!! Смотри!!!

Слёзы застилали Ане глаза, она ещё пыталась ухватиться за соломинку, но возлюбленный безжалостно подхватил пульт и нажал комбинацию кнопок.

На знакомом экране появилось её лицо и её тело, по которому скользила камера. Запечатлённые на плёнке умелые пальцы ловко расстёгивали пуговицы, обнажая плечи и грудь девушки…

– Ну что? – нахально ухмыльнулся Максим, останавливая запись на паузу, – дальше будем крутить или сама всё поняла, красавица?

Аня сделала шаг назад.

– Тварь! – негодующе задохнулась девушка, – Мерзавец! – она попыталась залепить ещё одну пощёчину, но рука Максима остановила её руку.

– Это лишнее, Анечка, – хмыкнул он – но страсти в тебе действительно много. Экспрессии, так сказать… – смаковали слова растянувшиеся в улыбке губы Максима, – Ценю, ценю… Могу тебе дать рекомендацию, дорогая. На Курский вокзал. Кроме шуток., солнышко, – слюнявые губки причмокнули, – на Курском такие, как ты, ценятся даже выше, чем на Казанском…

Договорить он не успел.

– Ну ты и сволочь… – выдохнула Аня, хватая куртку с вешалки.

– Сволочь, – подтвердил Максим, – а ты думала – в сказку попала? Сейчас другое время, деточка. Бизнес, Анечка. Бизнес делает каждый, кто как умеет. Я вот – на съёмках девочек, а кто-то…

Аня всхлипнула.

– Максим, а как же ребёночек? – попыталась она ухватиться за последний аргумент.

– И что? Тебе денег дать на аборт? Сама виновата. Давай, давай, – бывший любовник похлопал Аню по плечу, – иди, дорогая. Будет нужен заработок – обращайся, поможем по старой памяти, спрос найдётся. Чао! – дверь артистично захлопнулась.

«Чао!»

Лифт послушно выполнил отданную команду, доставив пассажирку, и двери распахнулись на нужном этаже.

За деревянной дверью на лестницу что-то возбуждённо обсуждали приглушённые голоса.

Аня резко толкнула скрипучую зелёную дверь.

– Насчёт завтрашнего дня… – говоривший прервал речь и обернулся в её сторону.

На площадке стояла Юлька и двое незнакомых парней. Впрочем, одного из них Аня уже однажды видела – это он, кажется, как-то спрашивал у неё дорогу до метро.

Сигарета, одна на троих, тлела на краю подоконника возле служившей пепельницей консервной банки, там, где обычно курил Юлькин отец.

Все трое обернулись к распахнутой двери.

– Что вы тут! – выкрикнула Аня. – У вас тут лестница не купленная!

Юлька только удивлённо хмыкнула, подёрнув левым плечом.

– Спустимся на этаж ниже? – предложил тот парень, который спрашивал у Ани дорогу. Второй кивнул.

– Пойдём вниз, Юленька? – спросил он бережно, девушка кивнула, и вся компания направилась по ступенькам на нижнюю площадку.

– Это кто такая? – услышала голос Аня.

– Соседка, – пояснила Юлька, – вместе в школе учились. Теперь нашла себе хахаля-буржуйчика, обвешалась бриллиантами и считает себя круче всех в этой жизни. Не обращайте внимания.

Дальнейший их разговор не был слышен с Аниной верхней площадки.

Она вбежала в квартиру, не разуваясь, рухнула на кровать и расплакалась, уткнувшись лицом в подушку.

Ветер гнал по небу тяжёлые рваные тучи, с раннего утра скупо поделившиеся с землёй мелкими колючими снежинками, которые так и не превратились в полноценный снегопад.

Редкие лужи покрылись тонким ледком, который хрустел и трескался под ногами давивших его мальчишек.

Мальчишки шли на спортплощадку играть в футбол – возможно, это были последние выходные без снега.

Артём Зайцев сидел у окошка, подперев подбородок ладонями, и с тоской смотрел из квартиры вниз на приятелей. Полчаса назад они подходили под окна.

– Тёмка! – кричали снизу. – Ты выйдешь?

– Нет, – отвечал он, – меня загнали до вечера!

Когда Артём простужался и его не пускали на улицу, он часто сидел у закрытого окна в шерстяных носках и, прижавшись к стеклу щекой, наблюдал за ребятами во дворе.

Но утром седьмого ноября мальчик был совершенно здоров, и сидеть дома было особенно обидно, а ещё обиднее, если знать, что в этот день планировалась самая первая неофициальная, почти запрещённая октябрьская демонстрация, на которую отправились отец и сестра, а Тёмку не взяли – мал ещё.