– Пайетками.

– Чего?

– Это не блестяшки, это пайетки.

– Да хоть х… – Слава под убийственным взглядом Евгении проглотил чуть было не сорвавшееся с языка универсальное ругательство, с нужным окончанием способное означать всё, что угодно.

– Хорошо, я беру это, – согласилась наконец она.

– Лучше предыдущее.

– А как же «мужчинам всё равно» и бла-бла-бла?

– Хорошо, бери это, – выдохнул он, и добавил, картинно воздев глаза к небу: – Боже, ты наконец услышал мои молитвы!

– Нет, всё-таки предыдущее…

– Убейте меня быстро, – обратился Слава к сидящему неподалёку от него мужчине, точно так же, как и он, сопровождающего девушку, решившую приодеться, – я больше не вынесу этого испытания!

Тот лишь пожал плечами, словно говоря «терпи, брат, это ещё не самое страшное».

– Шут, – буркнула Женька, снова скрываясь за занавеской примерочной кабины.

– Слушай, а что особенного в этом фестивале, что ты так стремишься туда попасть? – прожевав, поинтересовалась Евгения у сводного брата. – Не лень ехать за двести кэмэ?

Они наконец закончили пытку под названием шопинг, купив Женьке пару новых джинсов, несколько джемперов по фигуре, футболок и даже платье для особых случаев, и сидели за столиком, поедая гамбургеры с картошкой-фри и запивая всё это колой – у Ларисы случился бы приступ, если бы она узрела огромные порции фастфуда, с таким аппетитом уплетаемые её чадами.

Святослав с каким-то странным умилением наблюдал за жующей сестрицей – сейчас такая непосредственность среди девчонок была редкостью. Все показушно пользовались ножами и вилками – издевались даже над пиццей, разрезая её на мелкие кусочки. Не позволяли себе съесть столько, сколько им действительно хотелось. Выпендривались, одним словом. Принцессы, какающие бабочками…

А эта… Наяривала себе «бигмак», не стесняясь перепачкаться в соусе или хорошенько разинуть рот, чтобы как следует откусить от жутко огромного гамбургера кусок побольше.

– Жендос, ты – динозавр! – не выдержал он.

– Чего?

– Это комплимент, не парься.

– Охренеть у тебя комплименты, Светик!

Он поморщился, снова услышав своё исковерканное имя, но не стал ничего говорить. В отличие от сестры.

– И вообще, не называй меня так!

– Жендосом или динозавром?

– Никак! Что за мания всем давать прозвища?

– Так ты сама точно такой же манией и страдаешь, – резонно заметил сводный брат, намекая на её обращение к себе самому.

– Это – месть, – не растерялась Женька.

– Окей. Давай так – я больше не называю тебя Жендосом, ты – не уродуешь моё имя до недоразумения, тобою придуманного. По рукам?

– Почему – недоразумения? По-моему, очень даже мило… – как ни в чём не бывало скалилась нахалка.

– Капец, как мило! Детский сад, штаны на лямках… По рукам? – повторил он, выжидательно уставившись на неё.

Женька призадумалась.

– Не обманешь?

– Даю слово, Евгеша, что никогда не буду называть тебя Жендосом!

– Придурок, – она кинула в него полоску жареной картошки.

– Эй, ты чего?

– Дай слово, что не будешь коверкать моё имя. Никак! Никаких Жендосов, Евгеш и подобной дребедени!

– И никаких Светиков с твоей стороны, – Слава протянул руку.

– Хорошо, договорились, – Женя картинно пожала её, выдернув свою, когда ей вдруг показалось, что рукопожатие немного затянулось. – Так почему – динозавр-то? И каким образом это комплимент?

– Забудь…

– Э, нет. Так не пойдёт, – она взяла полоску фри и демонстративно стала целиться в него.

– Эй, ты мне сейчас пятен наставишь! – возмутился Слава, который, сняв в помещении тёплую толстовку на молнии, остался в одной светлой футболке, но это не подействовало. – Ладно-ладно, – смирился он. – Таких, как ты, мало. Вымирающий вид. Динозавры, одним словом.

– Так динозавры давно вымерли, – словно невзначай заметила Женька, отправив в рот свой недавний снаряд.

– Я же говорю, забудь.

– Так что там с фестивалем? – она поняла, что всё равно не добьётся от Славы исчерпывающего ответа и вернулась к изначально поднятой теме.

«Таких, как ты, мало». Это действительно звучало, как комплимент. И почему-то очень радовало, что Светик вдруг с бухты-барахты этот комплимент сделал.

– Всё просто, – после недолгой паузы, будто раздумывая, стоит ли развивать эту тему, ответил брат, – там будут нужные мне люди.

Женька явно таким ответом не удовлетворилась, и в упор глядела на него, выразительно изогнув одну бровь.

– Среди членов конкурсного жюри будут представители нужного мне вуза. И велика вероятность, что они обратят на мои работы внимание, что может нехило так помочь в дальнейшем, – пояснил он. – Ну, я уж молчу о том, что там просто будет клёво!

– Ты серьёзно? А как же юридический?

– Чёрт, Жень, больная тема… – откинулся он на спинку стула.

– Не для тебя одного. Лара очень расстроится, если узнает, что ты забил на своё обещание и столько времени водил её за нос.

– А я не забил. Ничто не мешает мне попробовать силы сначала там, а потом, если попытка провалится, поступить на юрфак здесь. Сроки позволяют.

– То есть, если ты поступишь на свой дизайн, или куда ты там собрался, то просто поставишь мать перед фактом.

– Получается, что так.

Женька замолчала, переваривая информацию. Конечно, ей это казалось не совсем честным по отношению к Ларисе. Но и Славу она понять могла – родители как с цепи сорвались, весь последний год настаивая, что юрист – более престижная и востребованная профессия, а его творчество должно остаться в качестве хобби, не более. По их мнению, рисование, с которым хотел связать свою жизнь Святослав, – это что-то совершенно несерьёзное. Баловство, которое никогда не сможет принести ощутимых плодов.

– Вот вроде современные люди, – продолжил Слава, – а живут какими-то пережитками прошлого. Не понимают, что юристов да экономистов сейчас как собак нерезаных, и это практически полностью обесценивает их труд. Что при такой конкуренции, даже будучи высококлассным специалистом, очень тяжело добиться определённых высот. Особенно если твои мама с папой обычные работяги. А офисный клерк – по мне, это не та цель, к которой надо стремиться… Тебе всё это тоже предстоит, – хмыкнул он. – Если, конечно, сама не выберешь серьёзную, по их мнению, профессию.

– Ну, их тоже можно понять… Они ведь как лучше хотят. Возможно, в своё время, их родители не настояли, не были тверды, как они сейчас с тобой. И сейчас каждый из них жалеет, что не выучился, когда был такой шанс. На юриста. Или экономиста.

– Это всё понятно… Но неужели они чувствуют себя не в своей тарелке сейчас, занимаясь тем, чем занимаются? Что-то я сомневаюсь, что мать променяла бы медицину на юриспруденцию или какие-нибудь финансы. Она бы и меня с удовольствием в мед отправила, но и сама прекрасно понимает, что я категорически не состоялся как человек, способный к медицине, – разоткровенничался сводный брат.

– Скорее всего, она жалеет, что сама не пошла учиться дальше, что не получила вышку, не стала врачом. Но у неё, как я поняла, и возможностей тогда не было.

– А у меня они есть. И, получается, мать пытается реализовать свои амбиции за мой счёт. Но почему-то никак не хочет понять, что дизайн – это будущее. Что всё, что нас окружает – автомобили, техника, здания, а не только шмотьё и интерьеры, с которыми обычно ассоциируют слово «дизайн» – всё это когда-то было спроектировано художником. Придумано им. Нарисовано. И что в этой сфере простора для реализации амбиций гораздо больше, чем где бы то ни было.

– Благими намерениями… – а что ещё тут скажешь?

– Ладно, забей. Не бери в голову, разберусь как-нибудь. Только… – он вопрошающе посмотрел на сводную сестру.

– Не боись. Я – могила, – заверила его Женька, впрочем, не забыв тут же уточнить: – Пока наш договор в силе. Какой там у нас следующий шаг операции «Бедный Йорик»?

Слава усмехнулся.