Наши дни

Для конца декабря погода стояла отвратительная – зима в их южные широты никак не приходила.

Сырые и туманные дни, похожие друг на друга как братья-близнецы, монотонно сменяли друг друга. Пронизывающий ветер, казалось, выстуживал тела и души людей. А те жили словно по инерции, ежедневно выполняя привычные ритуалы, всё куда-то бежали, спешили…

И даже наличие повсюду мерцающей разноцветными огнями атрибутики приближающихся праздников не добавляло ни капли тепла в окружающую действительность. Скорее даже выглядело какой-то насмешкой, чьей-то неудачной шуткой.

Сквозь слёзы дождя на оконном стекле, размытая, погружающаяся во мрак серость города казалась настолько холодной и безрадостной, что даже теплота сжимаемой в руках чашки чая не могла согреть. И настроение было под стать – в душе девушки, созерцающей унылый городской пейзаж за окном, парадом правили хандра и уныние.

Хотя нет! Настроение под стать было ещё час назад. А сейчас… сейчас всё перевернулось с ног на голову. И стало ещё хуже.

Один телефонный звонок – и вдруг такой раздрай в душе!

Один звонок…

Разве могла она представить, что старые, казалось, давно уже затянувшиеся раны, способны вскрыться из-за одной только новости, произнесённой беззаботным голосом в трубку телефона на том конце?

Разве не считала она, что всё забыто и пережито? Что она отпустила ситуацию, не держит обид? Что ей давно уже всё равно?

Сколько лет прошло с тех пор? Почти десять… Целая жизнь. И в жизни этой было место многому. Другим происшествиям, другим эмоциям. Другим мужчинам. Но, получается, ничто не оставило в ней отпечатка большего, чем те юные, зелёные и, казалось бы, совсем не серьёзные чувства. И никто не затмил человека, так несправедливо этими чувствами распорядившегося… И каким бы иррациональным сейчас ни казалось всё происходящее, оно оставалось фактом. Истиной.

Ей было больно.

Ей снова было больно.

Возможно, это билась в агонии последняя, где-то далеко-далеко, в самом тайном уголке души запрятавшаяся надежда. И вскоре суждено умереть и ей.

К лучшему…

Незачем всё это!

Незачем жить с постоянной оглядкой, незачем прятаться. Избегать встреч, обманывая даже себя, что они ей безразличны и совершенно не нужны. Пора покончить с прошлым. Пора наконец признаться себе, вывернуться наизнанку, вытряхнуть из потаённых уголков весь мусор, не дающий ей жить! Жить свободно, жить не сравнивая.

И пусть агония эта и доставляет сейчас поистине мучительные чувства, и пусть ближайшие дни только усугубят ситуацию, она твёрдо решила – она это переживёт! Она не станет больше прятаться.

От него.

И от самой себя.

Она снова посмотрит ему в глаза.

Девушка медленно опустилась и, поджав под себя ноги, села на пол. Продолжая смотреть в окно, достающее до самого пола, и сжимать в руках остывающую чашку, ещё глубже погрузилась в себя и свои мысли.

Потом внезапно вскинулась, будто вспомнив что-то важное, отставила чашку в сторону, поднялась и потратила долгих полчаса на поиски вещицы, давным-давно затерявшейся в кучах ненужного хлама в кладовой.

Несколько раз, случайно на него наткнувшись, она порывалась выкинуть потрёпанный, но неуловимо ценный для неё лист бумаги, но каждый раз в последний момент дрогнувшая рука не давала ей этого сделать. Она снова убирала его с глаз долой, пряча подальше и стараясь как можно скорее забыть о самом его существовании. И сейчас ей стоило немалых усилий отыскать в одной из коробок на пыльных антресолях, среди кучи бумаг, каких-то папок, старых открыток и фотографий тот самый карандашный набросок. Когда-то смятый, но потом бережно расправленный. Затем разорванный, но аккуратно склеенный. Сейчас он представлял собой довольно плачевное зрелище, но разглядеть то, что было изображено на бумаге, не составило труда.

Несколько долгих минут она, не отрывая взгляда, словно в трансе смотрела на рисунок, а затем, прихватив свою находку, вернулась к окну, не обращая внимания на оставленный после поисков беспорядок. Снова села на пол, и невидящим взглядом уставилась на потоки дождя за стеклом. Мысли её были далеко. Далеко от этого места и времени.

Мысли её вернулись в ту весну.

Как оказалось, главную весну в её жизни.

Весну, внезапно подарившую ей случайное, но такое недолгое счастье.

Десять лет назад

Отношения в семье Глеба и Ларисы Загорских были, что называется, образцово-показательными.

Когда два зрелых и самодостаточных человека, каждый из которых имеет свою историю в прошлом, решают создать семью – решение это, как правило, осознанное и взвешенное. И семья получается именно такой – настоящей и крепкой, строящейся на взаимоуважении и доверии.

Вот и в доме Загорских царила атмосфера понимания и снисходительности к недостаткам друг друга, и не было места склокам, мелочным выяснениям отношений, упрёкам и недовольству.

Глебу и Ларисе было по тридцать шесть, когда они без праздничных излишеств расписались в местном загсе, продали свои отдельные квартирки, и приобрели общий дом в пригороде, где счастливо проживали уже несколько лет.

Глеб Алексеевич, хозяин небольшого, но приносящего стабильный доход бизнеса, был человеком спокойным и обманчиво мягким. Именно обманчиво. Потому как людям, хорошо его знавшим, была известна истинная твёрдость его характера и верность собственным принципам. Уступал силой этой твёрдости он, пожалуй, только собственной жене – Ларисе. Которая уже много лет работала медсестрой отделения реанимации в одной из городских больниц. А при таком специфичном месте работы твёрдость являлась просто неотъемлемой частью характера. Твёрдость и знание истинной цены мелочам и подлинно важным вещам в жизни.

Про такие семьи говорят, что дом у них «полная чаша».

И действительно, даже сам дом Загорских выделялся среди остальных строений на улице. И не тем, что был больше или, может быть, солиднее на вид. Нет, это был один из многих похожих друг на друга домиков в ухоженном и относительно новом коттеджном посёлке, выстроенном на европейский манер. Но всё же он выглядел опрятнее и уютнее, чем другие строения – светлый, с крыльцом, увитым лианами глицинии, с ровно подстриженным газоном и аккуратными хвойными кустами по краям дорожек. Да и внутри всегда царил уют и порядок – так было заведено, и неукоснительно соблюдалось всеми членами семьи.

И только одно омрачало довольно размеренную жизнь старшего поколения Загорских – дети подросткового возраста, которые за несколько лет совместного проживания под одной крышей так и не смогли найти общий язык.

Евгении, дочери Глеба, оставленной ему рано ушедшей из жизни первой женой, исполнилось двенадцать, когда было положено начало его новой семьи. Святослав, сын Ларисы, также от первого брака, был почти на два года старше сводной сестры. Следовательно, спустя четыре года с памятного дня переезда в общий дом, Женя, оканчивающая в этом году девятый класс, недавно перешагнула шестнадцатилетний рубеж, а Славе, который и вовсе собирался вскоре распрощаться со школьной скамьёй, уже летом должно было исполниться восемнадцать.

– О! Жендос, дружище, чего сияешь как начищенный пятак? На свидание собралась? Нет, куда там тебе… Дай угадаю – в музей естествознания! Нет! – Святослав картинно хлопнул себя по лбу, с грохотом приземляясь на своё место за столом. – В библиотеку!

Улыбка на лице Евгении, до этого мило ворковавшей о чём-то своём, девчачьем, с мачехой, резко сменилась выражением раздражения. Она поставила чашку с недопитым чаем на стол и поспешила покинуть кухню, демонстративно игнорируя выпады братца в свою сторону.