Все было дурно и страшно вокруг нее, и даже этот один единственный человек, что держал ее в своих объятиях, стоял рядом с ней, тот, кто не сломавшись, пережил тяготы смуты и войны, кто за свои хоть и жестокие, но праведные и прямые слова и действия всегда был презираем почти всеми уважаемыми людьми, тот, кто по каким-то непонятным ни ей, ни кому другому в Гирте причинам, так внезапно стал ей за эти недели таким близким и важным, даже он, сию минуту не вызывал у нее ни малейшего доверия. Впрочем, и до этого ей сейчас не было ровно никакого дела. Она точно знала, что ее ждет в недалеком будущем, и все что он мог бы сделать с ней, окажись он настолько хитрым предателем и ловким злодеем, что даже она, умеющая различать самые тонкие движения человеческой души, не смогла почувствовать и прочесть его дурные намерения, в любом случае было бы менее ужасным чем то, что с ней уже случилось, а тем более то, что должно было неминуемо произойти в самое ближайшее, самое короткое время.
Да, быть может он вероломный предатель и кровавый убийца и сейчас он хочет отвезти ее прочь, чтобы сделать свое злое дело и сбросить ее холодный, искалеченный труп в море со скалы. И быть может для нее это даже будет самым легким и простым выходом… Но какая разница? Она любила и будет любить его, даже если он последний, самый низменный злодей на земле, потому что, кем бы он ни был, без любви к нему, без его слова, без его взгляда, без его прикосновения, без его улыбки, видя и ощущая которые она была счастлива последние недели так, как не была счастлива никогда в жизни, ей просто будет незачем жить.
И она решилась.
— Да, Борис, я вам верю — отстраняясь от маркиза, немного протрезвев, прижав руку к груди, утвердительно кивнула в ответ принцесса, склонив голову, ответила обстоятельно и смиренно — я ваша будущая жена. Я всегда буду рядом с вами до самого конца, всегда буду на вашей стороне, и я желаю знать то, что вы хотите показать мне, чего бы это ни стоило и чем бы это ни было.
— Ваше слово — с тяжелой готовностью в голосе, сжав зубы, ответил ей маркиз. Он выпил совсем немного. Идя на банкет, куда без его спросу, на его собственную помолвку, герцог Вильмонт Булле и граф Август Прицци, позвали его самых страшных и непримиримых врагов в качестве его же гостей, он только касался губами чаш, что подносили ему, памятуя о ядах, а еще более о том, что с пьяным и веселым можно совершить любое злодейство. Так что, будучи почти трезв, он твердой рукой извлек из-под отворота мантии ключ, что носил рядом с нательным крестом на шее, вставил его в замочную скважину высоко над балкой в стене. С трудом отпер замок, который, похоже от редкого использования, уже начал ржаветь и с усилием отодвинул в сторону потайную дверь, открыв проход в смежное с конюшней помещение.
Здесь, в тусклом свете высокотехнологических колб с медленными вихрями плывущих в прозрачном геле мириадов крошечных, коричнево-рыжих огней их ждал огромный, замерший в своей торжественной неподвижности как отлитый из твердой стали ужасный в своих идеальных пропорциях, могучий черный конь, при виде которого принцесса непроизвольно вздрогнула и схватилась за плечо маркиза, словно страшные видения прошлого, которые она так хотела бы забыть, чудовищными образами пережитых наяву детских кошмаров и страхов ожили перед ее внутренним взором. Внезапными воспоминаниями взбудоражили и еще больше растревожили ее разгоряченное выпитым вином и крепким спиртом сердце. Она задрожала еще сильнее, когда при приближении племянника епископа конь внезапно ожил, пришел в движение, и подняв свою деформированную голову, уставился на незваных гостей. Принцессе стало страшно: вместо глаз у него был один продолговатый, словно бы впаянный в кожу, похожий на оптический, прибор, горизонтальный нарост без век и ресниц, и страшный багровый огонь, что словно бы заполнял изнутри эту чудовищную тварь, изливался из этой кровавой светящейся расщелины, наполняя полутьму комнаты зловещим тусклыми красным светом. Принцесса Вероника, задрожала, остановилась в нерешительности, не зная, как теперь ей быть: присмотревшись в тусклом освещении, с каждой секундой она все четче различала контуры наполняющих тайник страшных, так знакомых ей с детства, навсегда застывших перед ее внутренним взором атрибутов, оружия и брони. Она замерла в нерешительности, но Борис Дорс взял ее за руку и подвел к коню.
— Это всего лишь автомат — протягивая ее ладонь к шее чудовища, чтобы она удостоверилась, что это не демон, попытался маркиз. Но конь недоверчиво повел головой, оскалил страшные бледно-голубые и словно бы кровавые на концах клыки. Отпрянул от нее, с глухим звоном тряхнул тяжелой упряжью: старомодной, очень искусно выполненной неизвестным мастером, в дорогой и сложной, какую могли позволить себе только самые богатые и уважаемые жители Гирты, манере. Белая накидка, как вымпел, укрывала круп чудовища. Седло было длиннее, и не похоже на конские седла, которые делали в местных мастерских. По виду столичное, изготовленное из современных материалов, оно больше напоминало седло двухколесной машины графа Прицци, и было изготовлено в том же вычурном стиле, как и все остальное снаряжение, и также как и все остальные элементы сбруи, тоже испещрено нечестивыми и притягательными в своих одновременно омерзительных и завораживающих пропорциях и контурах, написанных на неизвестном языке, исполненных зловещей, чуждой человеческому разуму гармонии и эстетики, магических фигур, слов и символов.
Герцогиня попятилась, ужас наполнил ее сердце. Она была права: маркиз предал ее! Чудовищная игра, заманивая ее в смертельную ловушку, завершилась вероломным обманом. Он не сражался с Белыми Всадниками, он был одним из них! Она вспомнила его совсем молодым, его бритое, раскрашенное в белые и черные тона, перекошенное ненавистью и злобой лицо, его грубый охрипший, изрыгающий угрозы голос, снова почувствовала жар его беспощадных жестоких рук, которыми он грозился свернуть ей шею. Тогда, шестнадцать лет назад, он вместе со своими налетчиками приехал на этом коне в приют святой Елены, отыскав его в холмах за сталелитейными заводами Булле, чтобы похитить ее, Стефанию Румкеле, беззащитную восьмилетнюю девочку, забрать с собой для своих нечестивых развлечений… Это он смеялся, бахвалился с факелом в руке, грозился сжечь приют со всеми детьми, это он перебил все стекла, отхлестал плетью по голове наставницу и избил сестру ногами до полусмерти! Всю жизнь она думала что он мертв, вспоминала его лежащее на дороге неподвижное окровавленное тело и дымящийся в руках полковника Адама Роместальдуса пистолет… Но все было напрасно! Он оказался жив, как всегда выживают самые гнусные твари и злодеи, и теперь он торжествовал, став ее женихом, получив над ней полную власть, низко глумился над ней!
В ее руке сверкнул нож, отточенное на тренировках движение было выполнено почти что автоматически, но маркиз был слишком близко и перехватил ее локоть. Принцесса повела плечом, ее правая рука вмиг вспыхнула раскаленной обжигающей болью, налилась чудовищной, нечеловеческой силой и с легкостью вывернула руку маркиза заранее отработанным приемом, который она выполняла на своих утренних тренировках каждый день.
— Стефания! — отчаянно и громко крикнул Борис Дорс, отскакивая в сторону от ее удара ножом, но она была быстрее, настигла его и режущим горизонтальным движением ударила поперек груди. Живые человеческие мышцы никогда не могли бы дать ей такой стремительности, но и у искусственных тканей тоже был свой предел. Синтетические покровы, сочленения и органы, которыми ей заменили отбитые, разорванные и искалеченные части тела, после того, как она так неудачно пыталась покончить со своей жизнью, от отчаяния и тоски бросилась из окна своих роскошных столичных апартаментов, упала на провода внизу, переломав все кости и спину, лишившись обеих ног ниже колен и руки, внезапно вспыхнули адским пламенем боли, причиняя ей невыносимые мучения. От отчаяния и страха, вложив в этот единственный удар все свои возможности, она не рассчитала сил. Кремнеуглеродные паразиты, заменяющие ей мышцы, вошли в перегрев, скручивая ее спину, руки и ноги в конвульсиях от страшного, безмерно болезненного, неутихающего жжения.
