Граф Прицци же вышел из ипсомобиля, неторопливо обошел его, открыл дверь, поклонился, протянул руку жене. Рядом с коня соскочил барон Марк Тинвег. Рывком оправив лацкан своей плотной, похоже, усиленной легкой композитной броней, мантии, оправил портупею, принял достойный самого герцогского приема вид, открыл другую дверцу экипажа. Помог выйти своей нарядной молодой, облаченной в темно-зеленую мантию, бордовую пелерину и длинный, подвязанный под самый подбородок толстый шарф, баронессе. Та подхватила мужа под локоть тем характерным повелительным жестом, каким умная и хитрая женщина управляет своим не менее жестоким и властным мужчиной и с благосклонно-снисходительной улыбкой, повела его следом за графом и графиней во дворец.
Без всякого порядка, один за одним со всех концов города на своих нарядных, крикливо раскрашенных ипсомобилях и каретах подъезжали торговцы, рыцари, городские старшины и банкиры.
Приехал верхом, явился грозный и бывалый морской капитан, граф Картарре с сыновьями, лейтенантами и тяжелой бронзовой цепью на груди. Недовольно, со слабо скрываемой завистью, нахмурился на стоящие вдоль подъездной аллеи богатые экипажи и толпящихся рядом с ними нарядных и веселых, загораживающих проезд, многочисленных пеших и верховых. Полковник Карл Тальпасто узнал знакомого, со всей серьезностью спросил «Конунг, а где же ваш зеленый ипсомобиль?», чем окончательно привел рыжебородого морехода в бешенство.
Подъехал князь Мунзе с семьей и дружинниками, ехидно улыбнулся этой сцене, рассказал сыновьям и невесткам анекдот о трезвом монахе, дохлом коне и пьяном рыцаре, поправил пальцем свои узкие прямоугольные очки.
Черным вороном, без свиты и вассалов, явился барон Тсурба, один, но в перчатках и черном, похожем на крылья, плаще. В повозке, в сопровождении сына маркиза Дорса, Елисея, священнослужителей Гирты и пеших дружинников, приехал епископ Дезмонд.
Все было готово к началу банкета. Отдельное почетное место рядом с Герцогом приготовили для приглашенного в качестве самого высокопоставленного и важного гостя столичного министра Динтры.
Пожилой доброжелательный кавалер с металлическим прутком в седеющей косе прохаживался по террасе, благосклонным жестом раскрытой ладони помогал гостям занять предназначающиеся отдельно каждой группе приглашенных столы. Отдельно людям Тальпасто и Ринья, отдельно Лиловому клубу, отдельно депутатам, банкирам и старшинам, отдельно почетным кавалерам и советникам Герцога, отдельно дворцовой и богатой городской молодежи, что почти полным составом присоединилась к свите Бориса Дорса и принцессы Вероники.
Когда расстановка была уже почти закончена, старшие, следуя традиции, все вместе встали и пошли искать сидящего в беседке с друзьями маркиза. Окружив, строго допрашивали его, задавали ему сложные каверзные вопросы о предстоящей помолвке, его невесте и Гирте.
— А может дать ему плетей, облить смолой, обвалять в пакле и поджечь? — презрительно и бесцеремонно скривился, крикнул маршал Ринья, салютуя кубком вина в сторону маркиза, говоря о нем в его присутствии в третьем лице — Вильмонт, как вам такое свадебное развлечение?
Он уже изрядно устал и был разгорячен выпитым. Борис Дорс нахмурился, помрачнел и положил руку на меч, изъявив явную готовность ударить обидчика. Маршал же грубо засмеялся, как будто перед ним был сгорающий от бессильной ненависти оскорбленный юнец, сжал кулак, хотел было пойти на маркиза, но вступился сам Герцог.
— Вероника не одобрит! — коротко и строго осадил он зятя и, встав между ним и племянником епископа, позвал всех к столу, чтоб начать праздничный банкет.
В мрачной торжественности прошла прочтенная епископом Дезмондом предтрапезная молитва. Тяжело, как перед боем, заиграл полковой оркестр. Пажи и юнкера с бутылками зашагали между столов, предлагая гостям напитки. Но даже с началом трапезы не стало нисколько не легче, ни веселей. Вино не грело, не радовали кушанья приготовленные самыми лучшими поварами Гирты. Над террасой повис тяжелый и недоверчивый, басовитый, как в церкви говор, тревожные низкие голоса опускались до шепота, срывались на угрожающий рык. Люди принцессы Вероники сидели за отдельным большим столом, рядом со столом Лилового клуба. Молодые сжимали в руках вилки как оружие, вопросительно и выжидающе посматривали на старших, обменивались короткими резкими фразами и репликами. В глазах читались тревога и молчаливая напряженная готовность к неминуемой кровавой стычке. За другими столами тоже царило тяжелое оценивающее напряжение. Как будто все только и ждали того, чтобы не пропустить тот самый ответственный и страшный момент, когда надо будет вскочить и, выхватив меч, броситься в кровавую сечу прежде чем противник успеет сделать это первым. А если успеет и бросится в ответ, либо сразить кого-нибудь — не важно кого, либо самому упасть с пробитой грудью на стол, обагрить своей кровью лиловые и зеленые скатерти, скамьи и чистые белые мраморные плиты.
Поглядывали по сторонам и рыцари Лилового клуба. Держали руки на ножах и эфесах мечей, кивали, шептали что-то на ухо своим девицам. Те отвечали многословно и путано, только еще больше усиливая эти повисшие над террасой, где собралось большинство старших рыцарей, депутатов и уважаемых граждан герцогства тревогу и напряжение.
Баронесса Тинвег громко и заливисто рассмеялась шутке мужа и запрокинула голову, оглядела радостным и одновременно кровожадным взглядом присутствующих, опустила руку под стол, как будто держала там нож или пистолет. Под ее высоко подвязанным под подбородок, заколотым костяной брошью с серебряным крестиком шарфом тускло блеснули шестиугольники бронированной змеиной чешуи. Свет фонариков над головами качнулся едва заметной радугой, преломившись о невидимый глазу барьер. Старый граф Тальпасто недобро заулыбался своими железными вставными зубами, прищурился, закурил свою трубку с длинным чубуком и нарочито шумно выпустил дым. Рядом с ним на столе, прямо посреди тарелок и блюд, лежал его стальной жезл, с упором для большого пальца и разрезом, как для выкидного лезвия.
И только граф Прицци, как будто он один был хозяином положения, как будто захмелев от вина и расслабившись, откинулся в своем кресле, обвел внимательным взглядом присутствующих за столами, людей. Обменялся выразительными взглядами со своей женой, на что та пожала плечами в ответ, утвердительно повела бровью в сторону принцессы Вероники и маркиза. Взяла мужа под локоть, привлекла к себе так, чтобы он повернулся вполоборота к ней, приласкалась к его плечу плечом, улыбнулась ему сладко и радостно, заговорила с ним как будто о любви. Над столом Лилового клуба повисло молчание, все глаза уставились на графа. Все с напряжением на застывших, готовых к любому, самому жестокому исходу лицах, ожидали решения командира. Почувствовав эту готовность, притихли и за соседними столами и все остальные. Магистр Роффе, что до этого хвастался своим золотым пистолетом, который ему привезли в подарок из Столицы, недвусмысленно демонстрируя всем рукоятку торчащей из-за отворота мантии обновки, с показной вальяжностью откинулся в своем кресле. Эрсин указал пальцем, зашептал какой-то веселый анекдот герцогам Булле и Ринья и сам же захихикал над ним.
Граф Прицци же поднялся от своего стола, галантно протянул руку своей жене, и, взяв ее за локоть, как юноша свою подругу семнадцати лет, направился к столу, где сидели нареченные Борис Дорс и принцесса Вероника. Эмилия Прицци и Кристоф Тинвег, Пескин со своей высокой дамой и другие рыцари Лилового клуба тоже начали подниматься со своих скамеек, последовали за своим командиром. Борис Дорс внимательно уставился на графа, опустил руку под стол и положил ладонь на эфес короткого меча, который он взял с собой на торжество, но принцесса Вероника, предупредительно положила ладонь ему на бедро, на что он отпустил меч и пожал ей пальцы в ответ. Граф Прицци подошел, чуть поклонился Борису Дорсу, и сказал торжественно и не громко, но так, чтобы в наступившей по звону колокольчика в руках герцога Вильмонта Булле, умело подгадавшего момент, тишине, как можно больше людей вокруг могли услышать его речь.
