— Вот все мои регалии — сжимая в руке стальную сержантскую подвеску и кивая на свой старый серый берет с опознавательным черно-белыми лентами, со злостью бросил обновку на диван, маркиз. Он скривил лицо, сжал кулак и, наверное, хотел сказать что-то очень дурное про подарок и самого майора, но сдержался, снова схватился за свою перевязь, злобно уставился на прилаженные к ней украшения, не криво ли он приделал их.

— Ничего — продемонстрировал ладонью, заверил его детектив — скоро и сэр Дуглас к вам лично придет, будет предлагать вашего сына на своей внучке женить.

— На малолетке одноглазой что ли этой? А вот теперь я еще и подумаю над его предложением! — мрачно заулыбался шутке, с презрением ответил маркиз и, накинув через плечо портупею. Застегнув ее на поясе и груди, надел к ней свой старый берет и подаренные ему недавно каким-то рыцарем пластмассовые черные очки.

В среду приехали маркиз Раскет с женой. Позвали Вертуру и Марису во дворец на чаепитие, которое закончилось тем, что детектив допоздна сидел в трапезной для кавалеров гвардии с капитаном Форнолле и еще какими-то рыцарями. Под звуки граммофона, бесконечно играющего, молотящего в углу как будто одну и ту же пластинку, пил приправленный вином чай с пряниками, пока Мариса и герцогиня с девицами развлекались в библиотеке какой-то замысловатой настольной игрой, похожей на ту, в какую играли в комнате консьержа на первом этаже дома детектива, старики. Потом Вертуре сказали, что он может ехать домой, а за Марисой пусть заедет завтра после обеда. Детектива подвез в своей повозке князь Мунзе.

— А тут сэр Картарре с братом и сыновьями, соседи наши с Набережной, недавно вернулись. Плавали они в поход на лодочке к островам, это за Сорной, к северу — по-пьяному обстоятельно рассказывал он, вытянув худые ноги в модных сапогах и откинувшись на заднюю спинку сиденья — семейка была там местных беспредельщиков. Давно на них жаловались, что всякую мерзость творили. Наши их всех там порубили, леди Веронике подарков привезли, троих, кто из этих мразей и душегубов жив остался, ей показывают, просят ее их судить. Те плачут, молят о пощаде на коленях. А леди Булле курит, смотрит на них. Приговор вынесла: хорошо, раз Христом Богом просите, пощажу, жить будете, говорит, но только по частям. И мастеру Тсурбе сказала позвонить, чтобы он приехал, их разрезал, и нашим, кто болеет, тому почки, глаза или сердце заменил.

Доехав, они еще долго сидели в коляске у дверей дома Вертуры, пили, громко разглагольствовали о политике. Орали на всю улицу так, что эхо их охрипших от вина выкриков оглашало весь квартал, а потом к ним вышли какие-то вооруженные люди с лиловыми бантами, узнав князя, поначалу вежливо советовали им идти во двор или квартиру. Вертура точно не помнил, но, кажется, был какой-то конфликт и он вместе с каким-то жандармом убеждал, силой тащил в дом, разбушевавшегося рыцаря. Утром Вертура проснулся у себя в комнате на полу, на ворохе выброшенных из шкафа вещей, с занемевшим до боли плечом и ушибленной щекой. Князь Мунзе же занял кровать, лежал на ней по диагонали, прямо в уличной одежде. Его высокие модные сапоги для верховой езды стояли у кресла в изголовье постели, в них были воткнуты портянки, а чтобы не подламывались голенища, вставлены поленья. Надо ли говорить, как Мариса, убирая весь этот разгром, ругала детектива.

— Ты знаешь, кто такой этот твой сэр Мунзе? — упрекала она его, бросая по сторонам злобные взгляды. Понизив голос, так чтобы ее случайно не услышали из коридора, с угрозой зашипела — что ты ему разболтал? Он куратор Университета, один из ближайших наперсников сэра Августа. Ты еще с Тинвегами выпей, они с женой тебя самого на куски разрежут!

В субботу, после обеда, с коллегами из отдела Нераскрытых Дел, почти полным составом, кроме лейтенанта Кранкена, которого оставили на дежурстве и доктора Сакса что по каким-то своим делам поехал в город, сидели в кофейной напротив ворот полицейской комендатуры Гирты.

Все произошло внезапно. Инспектор Тралле спустился в зал на второй этаж, ни с того ни с сего, выгреб из поясной сумки горсть мелочи, не считая, отдал деньги Фанкилю, сказал что надо сделать перерыв. Приказал Марисе сходить за Хельгой Тралле на другой конец здания комендатуры, где рядом с часовней, над моргом, располагался ее кабинет.

Мрачной, нелюдимой толпой они вошли в заведение, заняли стол у окна, заказали выпить. Скупые разговоры о делах, о службе как-то быстро сошли на нет. Положив перед собой на стол рядом с кружками шапки, молча сидели, угрюмо смотрели в стол, курили, хлебали большими глотками горькое дешевое юво, ждали, когда даст в голову, думали какие-то свои недобрые мысли. Вечернее рыжее солнце било в окна. На горе, над тополями и крышей полицейской комендатуры, темнели зубчатые стены и массивные башни крепости. Ветер задувал с моря, раскачивал верхушки высаженных по периметру плаца вдоль реки деревьев. По улице ходили пешеходы, катились повозки, проезжали верховые. Инспектор Тралле сидел, привалившись локтем к подоконнику, вытянув под столом по диагонали ноги так, что занимал на скамейке целых два места. Лейтенант Турко мрачно смотрел в свою кружку, облокотившись обеими руками о стол, растирал ладонью недавно ушибленное в драке с коллегами лицо. Перед ним лежала его растрепанная облезлая шапка-малахай с хвостом, а рядом нож с резной рукояткой, который он конфисковал на одном из служебных выездов. Чтобы хоть как-то скрасить посиделки, Фанкиль начал рассказывать очередную многословную историю про кошек, про то, что они были первыми биологическими существами, которых реплицировали для разведки изменившегося окружающего мира и что есть мнение, что в Центре сидят не люди, а кошачьи патриархи, с которыми общаются контакторы и управляющие Станциями разумные машины. Что эти кошки живут намного дольше обычных и обладают более высоким интеллектом, чем люди, а также наделены расширенными аналитическими способностями, и что такие как Мина, это как раз кошки с рецессивными генами тех самых разведчиков, что могут проходить сквозь стены, менять свой облик и локально изменять законы физики путем искажения окружающего их многообразия массива пространства-времени…

Ему не отвечали, но и не прерывали. Даскин, что разместился напротив инспектора, обнимал навалившуюся на него Еву, хлопал ладонями по ее полным рукам, кривился, без всякого стеснения насмехаясь над этой бесполезной, излагаемой от нечего делать и большого ума лекцией. Мариса зевала, и только Вертура иногда машинально говорил «ага», когда Фанкиль обращался к кому-нибудь за подтверждением, слушают его или нет. Впрочем, казалось, это ничуть не смущало рыцаря, который все говорил и говорил так, как будто слушая самого себя, упиваясь собственными знаниями и речью.

— Лео, прекратите! — наконец вяло отмахнулся от болтовни коллеги, утомленным этим бесконечным монологом, инспектор — мы уже поняли, что вы хуже демонов. И богословие у вас через математику и человек не венец творения, и машины вам предпочтительнее, чем люди, и смерть у вас обратима и науки ваши, как магия, сам черт ногу сломит…

— Никакой магии! — возразил Фанкиль — все дело в возможности к принудительному изменению квантовых операторов в пределах…

— Лео, раз вы такой трансгуманист — глумливо посоветовал Даскин, которого Ева окончательно вдавила в угол своей широкой спиной — вставьте себе выключатель громкости и крутите!

Хельга Тралле, что сидела рядом с инспектором, быстро просматривала подшивку каких-то заполненных мелким, малоразборчивым рукописным текстом листов, не принимала никого участия в общении, подняла от записей голову и внимательно посмотрела на полицейского, отчего тот устыдился, опустил глаза, уткнулся Еве в ее растрепанные жесткие волосы, с силой задул в них.

— Ну на всякую чертовщину и нужен остро заточенный стальной крест — передернул плечами, ничуть не смутился Фанкиль с наглым видом человека, наслаждающегося тем, насколько окружающие раздражены его поведением — есть угрозы, мы с ними боремся. А что до технологий, так мракобесие это когда считают, что религия противоречит науке. Впрочем, та же наука это прежде всего опыт и эксперимент. А сколько невинных жертв врачебных ошибок, ложных теорий и предрассудков докторов легло в основу современных медицинских наук и методов лечения? Без счета. И никто не же не жалуется, что до антибиотиков раны лечили ртутью, а кровопускание было средством от всех болезней. Так что не надо тут. А то, что когда-то считали, что градобитие и буря это кара Божия, так разве с тех пор что-то изменилось? Подходящей научной теории просто не было. И всего-то, элементарный опыт, демонстрирующий инерционную модель вселенной. Богословие на пальцах, смотрите.