Отвезя раненых в больницу, оставив с ними доктора Сакса, проехав Старый мост и обгоревшие ворота, миновав заставу и забор полицейской комендатуры, инспектор Тралле приказал не останавливаться, ехать к Большому дому, дальше по проспекту. Остановившись на углу, оставив бездельника Коца охранять карету и лошадей, полицейские вошли в парадные двери, поднялись по лестнице наверх. Открыв квартиру Хельги Тралле, инспектор с Фанкилем вошли в кабинет куратора полиции, изъяли из него какие-то бумаги и, покинув его, опечатали дверь.

— Служба конфедеративной безопасности — бессмысленно, прочел на печати детектив.

— Вот и все — уже на лестнице развернулся, тяжело зевнул, печально сказал Вертуре, Фанкилю и Даскину инспектор, своим ключем запер двери в квартиру — пойдемте, кофе что ли выпьем…

Спускаясь по лестнице, они встретили идущую им пешком по лестнице навстречу Марису. Увидев коллег, она молча кивнула, ничего не сказала, пошла вместе с ними. Выбрав столик подальше от выбитого окна, заняв его, ежась от холода, кутаясь в плащи, в ожидании официанта придирчиво глядели, как швейцар с дворником вяло гребут разбитое стекло, пытаются прибраться в разгромленном зале, курили. Подошел какой-то лакей, узнав что они хотят сделать заказ, бессмысленно и злобно уставился на полицейских.

— Ну что? Чемпионы, ветераны, гузильеры? — выпив кофе, откинулся к подоконнику инспектор Тралле, как будто бы немного приободрившись.

— Гузильеры… — мрачно бросил ему Даскин — тоже мне пошутил!

— Давайте Марк, ваш подписной лист — как будто для того, чтобы сделать хоть что-то привычное и полезное, протянул толстую руку детективу инспектор — я вас аттестую на «хорошо». На «отлично» не буду, вам же потом и скажут, оценка необъективная и необоснованно завышена…

— У меня его с собой нету, все документы в папке, в отделе — пожал плечами Вертура, сгорбился от холода, глядя на дождь за окном. Мариса с силой обхватила его плечо, при этом отстранилась, приняв надменный и гордый вид, как будто всеми силами пытаясь не показать коллегам, насколько она рада видеть их всех живыми и невредимыми. Инспектор Тралле и Фанкиль с грустью и какой-то печальной завистью смотрели на них с детективом. Как будто думали, о чем-то глубоко личном, что никогда больше не повторится: о молодости, о пережитых волнениях, о людях, которых больше нет рядом, но память о ком, навсегда останется в сердцах и не угаснет даже спустя много лет.

Потянулись дни. Было пасмурно и сыро, как всегда бывает осенью в октябре. Дождь все лил и лил, заливал водой дома и улицы, временами сменялся серой пасмурной погодой с пронзительным, продувающим насквозь, сырым холодным ветром. Лето закончилось, наступила осень.

Все также тянулись в город вереницы пешеходов с коробами, повозок и телег, везли товары, готовили запасы к зиме. Все также поднимался дым над сталелитейными заводами, ямами углежогов, трубами домов и котелен. Все также спешили по улицам люди, кутаясь от холода в толстые шерстяные плащи, шли на службу в цеха, мастерские и учреждения.

На площади перед оградой герцогского парка, рядом с Собором Последних Дней в небо поднимались леса: рабочие восстанавливали поврежденное пожаром здание ратуши, герцогские конюшни и сгоревшее вместе с ними здание общежития фельдъегерей. Новая администрация графа Прицци вступала в свои полномочия, рассылала ревизоров и курьеров с приказами во все концы герцогства. В здании судейской коллегии между Соборной площадью и рынком с утра до вечера шли заседания специальной следственной комиссии. Разбирали, изучали документы, что по первому же требованию предоставил графу Прицци капитан Валентин Тралле из собранного им, Хельгой Тралле и Эдмоном Даскином за последние пятнадцать лет секретного архива. С первой же субботы после низложения Герцога на рыночной площади начались регулярные казни. Горожане приходили, смотрели на них. Узнавая чиновников, землевладельцев, банкиров и рыцарей, тех, кто давно заслуживал наказания за свои злые дела, подлог, воровство, бандитизм, мошенничество и государственную измену, но по политическим причинам при администрации герцога Вильмонта получал за них только награды, благодарности и поощрения. Важно, одобрительно кивали, говорили, что наконец-то начали наводить порядок, хвалили графа Прицци, Бориса Дорса и принцессу Веронику.

На декоративных копьях ограды герцогского парка, под дождем мокли отрубленные головы повинных в мятеже. Среди них были и магистр Роффе, и банкир Загатта, и маршал Георг Ринья и Агнар Этна и Рудольф Горчет и Биргер Гамотти и многие другие из высшего руководства герцогства, кто открыто выступил против принцессы Вероники и отказался сложить оружие до начала боевых действий. Под ними днем и ночью ходил, постукивая пикой по камням, курил, гонял ворон, полицейский, следил, чтобы никто не снял и не попортил их.

Многие должностные лица были отстранены от выполнения своих обязанностей, а некоторые из них заключены под стражу и впоследствии казнены. Среди таких были и комендант Фаскотти и Максимилиан Курцо, генеральный прокурор Гирты. Вместе со своими семьями и другими разжалованными и пониженными в титуле, они покинули город, уехали, поселились в дальних уголках герцогства, на специально выделенных им по закону земельных наделах, чтобы до конца жизни работать на них, в поте лица, собственноручно, зарабатывать свой хлеб.

Капитана Фридриха Троксена, оборонявшего ворота у Старого моста похоронили, без достойных его ранга почестей, но и без посмертных трибуналов и обвинений, как и других павших на защите северной Гирты офицеров армии и рыцарей, что были погребены как павшие при исполнении своего долга, а не участвовавшие в мятеже.

По возвращению из храма, с панихиды, вечером, в гостиной графа Прицци, прошло поминальное собрание. Граф и графиня встали во главе стола. Князь Мунзе, барон Марк Тинвег, баронесса Астра Тинвег, Пескин с невестой, комендант Тиргофф и еще несколько старших рыцарей и их спутниц в молчании подняли чаши в знак поминовения павших товарищей и друзей.

Когда церемония завершилась, Мария Прицци подошла с острым ножом к майору Вритте и полковнику Карлу Тальпасто, что впервые были приглашены на это собрание ближайших сподвижников военного коменданта Гирты. Оба засучили рукава и обнажили мечи. Графиня рассекла им предплечья с внешней стороны, так что кровь потекла по рукоятям и клинкам, обагрила белые рукава торжественных одежд.

— Как Господь наш Иисус Христос пролил за нас кровь на кресте, так и мы проливаем нашу кровь в знак верности Его Евангелию Нового Завета — произнесли они клятву перед железным Распятием, преклонили колени и перекрестились.

Эльса Гутмар и Натали Тальпасто перевязали своим мужчинами руки, и граф пригласил всех обратно к столу, Пескин прочел предшествующую трапезе молитву.

— А говорили, вы тут пьете кровь — уже к концу ужина, допивая очередной фужер вина, заявил полковник Тальпасто.

— Да ну — отнимая ото рта трубку с длинным чубуком и выдыхая дым, улыбнулся, ответил ему граф Прицци и прибавил — кровь пьет острое железо, а я предпочитаю портвейн.

Через несколько дней после событий багровой ночи во дворец явился лично министр Динтра, провел совещание в герцогской министерской гостиной, а по окончанию позвал с собой рыжую Лизу, Фарканто и капитана Форнолле, продемонстрировал огромную коробку на заднем сиденье своего черного ипсомобиля. Двое кавалеров с трудом вынули ее из салона и занесли в трапезную на первом этаже.

— Вот вам новый агент безопасности, взамен ваших червей — указал ладонью министр, предлагая внучке самой ее открыть и посмотреть что там, внутри. Когда же она заглянула в нее, ее восторг был неописуем: в коробке спала огромная, с длинной-предлинной шерстью бело-рыжая лиса. Вернее на лисью была похожа только голова с длинной острой мордой, передние лапы и уши с кисточками. Все остальное представлял собой огромный, жесткий и длинный меховой шлейф. Когда руки девушки коснулись ее, чтобы погладить, она открыла огромные темно-карие глаза и, распахнув пасть, зевая, вылетела из коробки. Сделав плавный вираж, заскользила по воздуху, разливая вокруг себя восхитительный горячий аромат чистого звериного меха.