– Пойдем, Леша, все будет хорошо.

Леша ж выдохнул спокойно.

– Людка, Людка, уходим отсюда!

Сказал он, указывая на сокрытое крышей небо.

Шаг, еще шаг и нелепая фигура растянулась на полу.

– Сейчас, Людка, сейчас я уже встаю, подожди.

А в настенном зеркале Людка увидела отражение пожилого итальянца и все поняла. Можно идти. Леха в надёжных руках.

Интродукция

Человек, имя, фамилия, отчество, место жительства и номер лицевого счета оного мне неизвестны, объяснил яркость и натуралистичность образов в известной работе Эриха-Марии Ремарка непродолжительным пребывание последнего на «фронте». Мое обучение в университете было непродолжительным и малоприятным. Думаю, так это и работает.

В дороге 1

Из Петербурга в Царское село можно попасть на автомобиле, на поезде, на мотоцикле, на велосипеде, на перекладных, пешком. Сергей Борисович ехал, ехал на полноприводном внедорожнике. Дача находилась за березовой рощей после Черемушек, что под Царским селом. И в Черемушки, видит бог, можно было попасть только на полноприводном внедорожнике. Внедорожник-то, как квартиру и дачу, Сергей Борисович купил в период плодотворной околокриминальной предпринимательской деятельности, когда он ходил с пистолетом, в скверно сидящих брюках и туфлях с квадратным носом. Правда, насобирав вышеуказанное имущество, Сергей Борисович отказался от вышеуказанной деятельности и ударился в науку. Проработал даже несколько лет с именитыми учеными, чьи фамилии гудят в учебных аудиториях во всем мире. Запатентовал странновастенькую электрическую схему. И постарев, будучи неспособным поддерживать форму, покинул научное сообщество как человек честолюбивый. После была преподавательская деятельность. А ныне наклевывалась дачная деятельность, которую он и ехал постигать.

НЕ на даче

В метро на красной старейшей ветке всегда много людей; в понедельник, четверг и пятницу на ней можно было встретить Сергея Борисовича. Я встречал его, всегда стоящим без гаджета и книги. В вышеупомянутые дни он также ходил по парку университета и отвечал на вопросы редких интересующихся. Может быть, мне и было у него чего спросить, но я этой возможность не воспользовался. Четверг – отличный день, наверное, лучший: он предвосхищает пятницу и закат недели.

В предпоследний четверг июня двенадцатого года Сергей Борисович стоял у зеркала в клетчатой кепи и шейном платке; это был последний день перед летним отдыхом. Потертая кожаная коричневая сумка на магнитных заклепках лежала на табуретке на расстоянии вытянутой руки. В сумке была книжка, на которой красными буквами написано лаконично: «Электродинамика». Она принадлежала пилотной серии, выпущенной Сергеем Борисовичем в размере ста экземпляров и провалившейся в прокате. Размер книги не превышал размера среднестатистического французского романа о милом мужике крепкого телосложения, пробивающегося путем обольщения целомудренных девушек в высший свет.

В университет пришли даже те, кто не имеет подобной привычки. Студенты носились от корпуса к корпусу, делали вклад в деформацию дорожек и многовековых ступеней. Я сидел в маленькой аудитории с четырехметровым потолком и белыми стенами, ожидая пару. Опустил голову на стол и почувствовал связь с приклеенными торцевыми жвачками. Явились сны, но по мере затихания фонового шума, они сбегали, как внимательные слушатели во время финального тутти. Выпрямившись и стряхнув остатки прилипшего к одежде сна, я оказался свидетелем последней лекцией Сергея Борисовича. Помню гордую позу, погоду за окном и помню, что у Сергей Борисовича ни одного патетического слова не слетело с уст, хотя он знал наверняка, что больше он в эту аудиторию не ступит, а уедет на дачу.

В дороге 2

Как ехал Сергей Борисович, так и едет, только вот уже подъезжает. На уличном столбе аисты вьют гнездо, их птенцы играют, полевые мышки, объединившись с кротами, делают подкоп под столб, пытаясь нарушить пищевую цепочку. Одноэтажный деревянный дом светло-коричневого цвета с немного подсевшим фундаментом виднеется за тонкими березками. Сергей Борисович глушит машину и, оставив весь свой немногочисленный скарб, отправляется в маленький березовый лес, каждый шаг под ногами щелкают ветки. Создается визуальное впечатление, словно он идет по маслянистому застревающему в протекторе обуви чернозему, слегка проваливаясь на каждом шагу – проблема же в износившихся коленных суставах.

Ступив на тропинку, выложенную им пару лет назад собственноручно из дореволюционной плитки, местами обколотой и ведущей к калитке, едва способной сдержать физически развитого заключенного детского сада, останавливается. Калитка и дверь в дом приоткрыты. Сергей Борисович не боится призраков прошлого, он, по правде говоря, ничего не боится. Входит. Табуретка у входа на месте, зеркало на месте, узкая кровать на стальных ножках, виднеющаяся из прихожей, на месте. Короткошерстный ковер с восточным узором, практически потерявший цвет, не испачкан. Сергей Борисович, невзирая на возможную опасность, решил дать фору злодеям: ступает громко насколько возможно. В углу лежит крупная старая седая заросшая овчарка. Щенком она на иждивенческих началах бывала на даче. Сергей Борисович присаживается на кровать, чешет затылок, смотрит на собаку и успокаивается. Крупный, агрессивный, нечистоплотный город позади.

P.S: А я иду на работу

Введение:

За столиками с первого по пятый сидели парочки – самые неустойчивые общественные формирования, фортепиано строило, что, наверное, и стало причиной трагедии. За шестым – Мрачный тип.

День среды. На витрине в большой тарелке лежали свежие, обкуренные дровяной печью булочки, порозовевшие от пристального внимания людей в очереди. За баром делают разнообразные напитки на основе кофе и чая трое, в меру жизнерадостных и уставших от вчерашнего пятнадцатичасового дня, ребятушек. На стене напротив висят благодарственные письма, фартучки на продажу. Уборная же, обшитая изнутри стальными листами, достаточно грязная. Официантка-нимфа, с распущенными, иногда попадающими в тарелки волосами, на громадной скорости порхает по зале, собирая пирамиду из тарелок и чашек на своих нежных руках, и исчезает на кухне. Нельзя сказать наверняка вернется ли, ибо каждый раз она уходит будто на передовую, и волосы растрепываются пуще прежнего.

За первым столиком, вмещающем двоих, вмещались двое: Дама и Дядька, хорошо одетые, совместно нажившие капитал и безмолвствующие за отсутствием темы для разговора, едят печеньки. За вторым – Паренек и Студентка, погруженные глубоко в кожаные кресла, сидели близко друг к другу, невзирая на официальный предлог для встречи-собеседование. Третий столик занимали Подростки, синхронизированные с телефонами. За четвертым – стервозная девочка терзала пацана. Пятый был завален вещами ушедших курить. Страдающий перманентной одышкой древний старик с тростью и болезнью опорно-двигательного аппарата незаметно пробрался к фортепиано. Усевшись, поднял крышку и на большой скорости бесстрастно начал свой репертуар с невинным желанием сохранить мелкую технику (за отсутствием инструмента дома). После первой части раздались бурные овации. Старик, никак этого не ожидая и слегка растерявшись от объективов камер на него обращенных, сбежал. Согнавшие деда, не найдя ситуацию неординарной, погрузились в прежние дела. Тощий, сорокалетний, инфантильный мужичок в водолазке нетрудоустроенный плыл к пятому столу, следом девушка, по профессии психиатр, охмуренная Тощим и его содержащая. Ничего не предвещало беды. Однако вошел Рубаха-парнишка спортивного телосложения, снял кепку, отсалютовывал присутствующим и расхлябанно решительным шагом в пыльных кроссовках пошел в уборную. Он увидел два редко моргающих недружелюбных глаза Мрачного типа.

– Я присяду? – спросил обладатель пыльных кроссовок, падая на стул напротив глаз.