А потом побежала во двор, ждать ярла. Он только в ворота, а она тут как тут, ждала, все глазоньки проглядела… и в пояс ему поклонится, как матушка перед отцом… и любовь свою выкажет.

Тощий чужанин опять вынырнул откуда-то, уже привычно зашагал следом.

Только появился ярл Харальд не оттуда, откуда Красава его ждала. Не со стороны ворот, а от лестницы в скалах, ведущей вниз, к морю.

И не один. Рядом, кутаясь в покрывало и смущенно глядя себе под ноги, шла Забава. Забавка-гадина, тварь безродная…

Красаве, кинувшейся к ним от дверей хозяйского дома, бросилось в глаза сразу все — и алые пятна от жадных мужских поцелуев на шее у подлюки, и встрепанные косы…

И в кровь нацелованные, опухшие губы.

Вот от этого Красава разом встала, как вкопанная.

Вспомнилось вдруг, что ярл Харальд ее саму в губы ни разу не поцеловал. Белое тело рукой мял, обнимал — но поцелуями не одаривал. И от этого сразу захотелось выть, а пуще того — убить Забавку-гадину…

Харальд, шедший рядом с Забавой, хмуро глянул, каркнул что-то. Набежал тощий чужанин, схватил Красаву за руку, поволок в рабский дом…

Она не сопротивлялась.

Тощего парня, которого по его приказу Кейлев поставил охранять Кресив, Харальд узнал сразу — Торвальд с Готсмундфьорка, только этим летом пришедший к нему в хирд.

На поле боя парнишка вроде был половчее, хмуро подумал он. Надо будет сказать Кейлеву, чтобы Кресив не подпускали слишком близко к Добаве. Было у нее в глазах что-то безумное…

Как у берсерка. Может, плюнуть на все и отправить ее на торжище во Фрогсгард? Правда, он так и не узнал, есть ли у Кресив дар ее сестры.

Харальд глянул на небо. Над головой медленно ползли сероватые облака, в просветах между ними то и дело выглядывало солнце. Зимовье длится долго, подумал он вдруг. Лучше подождать, мало ли что.

В конце концов, рабский дом у него большой, а воинам сейчас все равно нечем заняться. Угла девка не пролежит, охранять ее есть кому…

Главное, поговорить с Кейлевом — и самому присмотреть, чтобы по окрестностям больше не шастали чужие.

Он тронул Добаву за руку, кивнул, чтобы та шла за ним. Размашисто зашагал к хозяйской половине — но остановился уже через три шага, сообразив, что не слышит за спиной шагов девчонки.

Развернулся, уже хмурясь.

Добава стояла, кутаясь в покрывало. Глядела неуступчиво. Потом громко сказала на своем наречии — это слово он знал:

— Дом.

И, высунув руку из складок покрывала, махнула в сторону рабского дома. Харальд вскинул брови.

Может, он и обошелся бы с ней, как следовало — просто вскинул на плечо и понес бы в свои покои — но тут слева появился Кейлев. И Харальд повернулся к нему.

Старик шел быстро, тяжело отдуваясь. Лицо у него было такое, словно он нес своему ярлу важную весть. Харальд дождался, пока Кейлев встанет перед ним, глянул безразлично.

— Ярл, — объявил тот. — Вчера вечером в Хааленсваге пришли двое… Торвальд и Снугги, из хирдов конунга Ольвдана. Йорингард, крепость Ольвдана, взят. Гудрем Кровавая Секира напал ночью, там мало кто выжил… Торвальд и Снугги просятся к тебе в хирд. Я разрешил им остаться, пока ты не примешь решение. Они понимают, что тебе пока не за что их кормить. Но готовы взять половинную от других воинов часть добычи следующей весной…

Близится Фимбулвинтер, вспомнил вдруг Харальд слова своего родителя.

Тучи текли по небу, обещая скорый дождь.

— Ты правильно сделал, — медленно сказал Харальд. — Время сейчас беспокойное, так что люди пригодятся. Я сейчас пойду в общий зал, пусть Торвальд и Снугги явятся туда для разговора. Йорингард от нас не близко — но и недалеко. И вот еще что…

Он глянул туда, где стояла девчонка — и с изумлением увидел, что светловолосая уже топает по дорожке к рабскому дому. Не дожидаясь его приказа… не слушаясь…

Харальд ощерился. Приказал:

— Эту — в мои покои. И человека к двери. Охранять.

Кейлев кивнул. Харальд развернулся, направляясь к другой стороне главного дома — туда, где были двери общего зала.

Первый приступ ярости уже схлынул, и губы ярла скривились в намеке на улыбку. Впрочем, он ее сразу стер. Девчонке придется втолковать, что она должна его слушаться.

Мысли его тут же перекинулись на другое. Если Гудрем Кровавая Секира решил обосноваться всего в двух днях пути отсюда, случиться может всякое. За окрестностями Хааленсваге нужно приглядывать. Хорошо хоть ячмень успели собрать.

В общем зале было пусто — только у самых дверей, на скамье, похрапывал Ларс. Харальд прошел мимо него неспешным шагом, но будить не стал. Разговору тот не помешает, а после походов всякий может расслабиться.

Кроме того, он для своих воинов ярл, а не нянька. И разговор, который ему предстоит, не тайный.

Харальд сел на свое место — у очага, в котором сейчас не было огня. Замер, перебирая в уме все, что следовало сделать сегодня.

Поговорить с этими двумя. Потом с Кейлевом — о том, кто был в поместье прошлой весной. Сходить на верфь в устье фьорда. Пожалуй, там лучше выставить охрану — вдруг Гудрем Секира решит наведаться и к нему?

На мгновенье всплыло воспоминание о том, как смотрела на него Добава. И как потом шла мелкими шажками — чтобы покрывало не разлеталось, обнажая ноги — по дорожке к рабскому дому. Ну, с ней он поговорит вечером.

Но сначала надо будет расставить дозоры вокруг Хааленсваге. И послать людей в Мейдехольм и Фрогсгард, ближайшие крупные селения. Пусть узнают, что говорят там о Гудреме Секире — и о том, не хочет ли он заглянуть в гости и к окрестным ярлам.

Торвальд и Снугги, похоже, бежали из Йорингарда не сразу. У Торвальда, хмурого здоровяка со светлой бородой, рубаха на поясе с левого бока была разорвана и окровавлена. Сквозь прореху виднелась заскорузлая тряпка в багрово-водянистых разводах.

Шел Торвальд тяжело, медленно, но держался при этом прямо. Снугги припадал на одну ногу, по лицу его то и дело пробегала дерганная гримаса.

Похоже, его оглушили, зайдя сзади, подумал Харальд. И оба выжили лишь потому, что свалились с ног, получив раны. Потом оклемались, сумели ускользнуть…

Из оружия у Торвальда имелось копье с зазубренным наконечником, у Снугги — плохонький меч. Браслетов на предплечьях нет, значит, люди Гудрема обобрали их прямо на поле боя.

— Приветствуем тебя, ярл Харальд, — переглянувшись со Снугги, сказал Торвальд.

Дышал он неровно, судорожно — знак, что стоять с прямой спиной ему было нелегко. Но нездоровой красноты, говорящей о том, что рана в боку воспалилась, Харальд на лице Торвальда не видел. Значит, удар прошелся вскользь, не вспоров кишки.

Поскольку ярл продолжал молчать, разглядывая гостей, Снугги поспешно добавил:

— Мы знаем, что воинов в хирд в это время года уже не набирают, но готовы взять меньше других в следующих походах. Можем даже два первых похода отслужить лишь за еду и кров, которые ты, ярл, дашь нам в эту зиму. Все, что мы имели, осталось в Йорингарде — так что нашим серебром теперь распоряжаются люди Гудрема…

Харальд шевельнул бровями, не сводя с них взгляда. Связано ли нападение Гудрема Секиры на Йорингард с тем, что грозит ему самому?

Сначала является Ермунгард с его предупреждением, потом вдруг оказывается, что в двух днях пути от его дома разгромили конунга Ольвдана. Отважного воина, водившего в походы сразу одиннадцать драккаров…

До сих пор лучше всяких мечей Хааленсваге охраняла его слава — слава берсерка. Да и слухи о том, кто его отец, все-таки гуляли по Нартвегру.

Но нет в мире той цепи, припомнил вдруг Харальд слова родителя, что может удержать сыновей Фенрира. То есть людей.

И нет такой славы, которая будет охранять кого-то вечно. Ольвдан тоже до последнего времени славился как конунг, ни разу не терпевший поражения.

— Я хочу, — бросил Харальд негромко, — узнать все, что случилось в Йорингарде. И почему Гудрем Секира напал на Ольвдана. Как я помню, его владения — в южном Нартвегре. Зачем он явился в Йорингард? Может, ему было за что мстить Ольвдану? Но сначала сядьте.