Глаза его стала застилать пелена. Он будто отдалялся куда-то вдаль, подальше от собственного взгляда, как стоящий на эскалаторе человек уезжает от внешнего мира в глубины метрополитена. Разница была в том, что, доехав до своей остановки, человек мог снова подняться на поверхность, очутившись уже в другом месте, а Кондрату казалось, что если он сейчас опуститься в глубины себя, то не сможет и не захочет выйти на поверхность.

Долю секунды, а может и более, может эта секунда была чем-то большим, он увидел самого себя со стороны. Вот он идёт по коридору, мимо идут люди. Лица у них были в тени, может это было от того, что он не вглядывался в них. Неподалёку впереди открывалась дверь с врезанным в неё стеклом, а оттуда выходил человек, попивающий что-то из белой кружки. На нём были чёрные только что отглаженные брюки со стрелками, белая рубашка и развязанный серый галстук. Человек улыбался.

Секунда, отпущенная Кондрату, прошла, видение поплыло и отдалилось, превратившись в картину на стене. Он стоял посреди своей комнаты, держа в правой руке только что снятые ботинки. Его клонило в сон, голова будто налилась свинцом. Проверив заперта ли входная дверь, он сел на первую попавшуюся мягкую поверхность.

И он погрузился в сон.

Темно. Само по себе, но что-то начало проявляться. Это была лампочка или какой-то другой точечный источник света. В любом случае это было что-то маленькое и яркое, но не слепящее глаз. Он повернул голову вправо и увидел то, что освещал этот источник света. Это была картина, даже пейзаж, местами абстрактный. Он решил взглянуть на эту картину поближе, взмахнул рукой и поплыл. Он плыл прямо внутрь картины. Закрыв глаза, он решил не мешать процессу вплывания. Очень скоро он ощутил мягкое покрытие у себя под спиной.

Сперва ему казалось, что он просто лежит где-то то ли на травке, то ли на берегу моря. Он не хотел на этом заострять внимание, ибо все было хорошо. Светило приятное солнце, такое, которое выдается всего пару раз в году, да и то лишь на час. Оно не пекло и не холодило, а приятно ласкало лицо своими мягкими лучами. Но, несмотря на это приятное ощущение, спать под ним не хотелось; возникало чувство возвышенности и легкости в голове, казалось, что ты еще ребенок и тебя гладит по голове любящая мама. Он лежал и смотрел на медленно плывущие по бескрайнему голубому, а местами и синему, небу облака.

Вдруг, сам не понимая, что делает, он принюхался к заливавшему его свету. Ему казалось, что он может попробовать на вкус солнечный свет и увидеть звуки. Он еще раз втянул свет полной грудью и попробовал даже лизнуть его. Свет отдаленно напоминал мед, а чем-то был похож на молочный шоколад с орешками. К этому вкусу гармонично примешались еще десятка два или три различных вкусовых и ароматических оттенков, переплетающихся в невероятную фантазию. Наверное, такие же ощущения испытывают наркоманы, когда висят под кайфом, но это было нечто более возвышенное, чувствовалась какая-то доброта.

Оторвавшись от пробы солнца на зуб, он решил попробовать сотворить что-нибудь эдакое со звуками. Как только он перестал лицезреть солнце и закрыл глаза, его будто подхватило ветром чего-то волнующего. Он вновь открыл глаза и повернул голову набок. На него плавно плыла волна ароматов. Запахов было так много, и они были так густы, что он перевернулся на живот и поплыл по этой волне, почти не прилагая усилий.

Вдали замерцало что-то большое. При ближайшем рассмотрении это оказалась большой квадратный агрегат, испускающий эту волну ароматов. Плывя по волне, Кондрат подобрался к ней вплотную и стал её осматривать. Тут было множество лампочек и рычажков, подёргав за которые можно было варьировать интенсивность ароматов, а также их палитру.

Обходя машину кругом, Кондрат к своему удивлению обнаружил позади неё человека в зелёном халате, медленно подметающего проходящую рядом тропинку. Видно было, что он занимается любимой работой, что ему это нравится.

— Мне кажется, я вас знаю, — сказал Кондрат.

Человек не обернулся и не ответил, он даже не изменил темпа, с которым подметал. Но Кондрат ощутил, что человек улыбается.

— Кто вы? — более настойчиво спросил Кондрат.

— А я никуда и не исчезал, я просто уснул ненадолго. А потом проснулся и пошел к холодильнику немного перекусить. А потом я постоял, выглянул в окно, отбросил вопросы: «Где я? Кто я?» и пошел спать дальше, — сказал человек, не оборачиваясь.

Кондрату следовало бы удивиться, но он не хотел этого.

— Ведь ты это хотел услышать, ведь именно за этим ты здесь, — продолжал человек. — Я знаю, что это ты хотел услышать, иначе ты не рвался бы ко мне. На вот, возьми пирожок.

В руке у Кондрата возник тёплый пирожок. Кондрат улыбнулся и неспешно стал его есть, заметив, что пирожок был с яблоками. Пирожок был мягкий и тёплый, тепло в нём было какое-то особенное, да и вкус у него был какой-то особенный, отличный от тех пирожков, которые продают в палатке за углом. Таким вкусом обладают только пирожки, которые в детстве мама готовила по воскресеньям или субботам. Никакой другой пирожок не сравнится вкусом с теми, которые были приготовлены любящей маминой рукой. Он ел его, и по мере того, как пирожок уменьшался, отправляясь по кускам в Кондрата, глаза его стали закрываться, а пол уходить из-под ног.

Он проснулся в своей квартире, сидя на табуретке в каком-то старом пальто. Пальто это было ему мало ещё пару лет назад, когда он его и засунул в шкаф на вечное хранение, а сейчас оно было ещё меньше, особенно в области живота. С трудом расстегнув пальто и бросив его на пол, он взглянул на часы и немного удивился.

— Долго же я спал, — произнёс он с неким безразличием.

Решив для себя, что стоит внезапно устроить себе отпуск, он ещё раз взглянул на часы, а затем в окно. Как ни странно, но за окном не было ни души, лишь одинокий серый голубь сидел на ветке и пытался что-то из неё вырвать. Кондрата это развеселило и он решил понаблюдать за ним. Голубь явно нашёл что-то съедобное, может быть даже какую-нибудь букашку. Но эта букашка наотрез отказывалась вылезать из своего убежища в коре дерева, и голубь нервно наподобие дятла долбил ветку, размахивая крыльями для баланса. Где-то через минуту или больше ему удалось достать лакомый кусочек, который был тут же проглочен. Голубь довольно заурчал и улетел.

Кондрат, тупо смотревший в этот момент на входную дверь, решил немного прогуляться, развеяться. Из шкафа была вынута рубашка тёмно-зелёного цвета и чёрная кожаная куртка. Надев всё это на себя, он вышел, хлопнув дверью.

На улице то ли наступали сумерки, то ли облака наползали, то ли Кондрат слегка ослеп, и у него стало темнеть в глазах. Деревья тихо шебуршали во внезапно возникшей уличной тишине, неподалёку слышался равномерно-тихий гул машин. У подъездов стояли старые скамейки, ранее бывшие из металла, но когда собиратели цветмета сняли с них всё металлическое, они были переделаны в монолитно-деревянные. Теперь с них постоянно облезала краска, и их пару раз в год перекрашивали, вывешивая на неделю табличку «ОКРАШЕНО». Но люди этой таблички не страшились — подходили, пробовали пальцем, после чего злобно пытались стереть налипшую краску и материли правительство.

Вот показалась территория детского сада — большой огороженный двухметровым сетчатым забором парк, в котором посередине подобно замку возвышался трёхэтажный корпус детского сада. Было много деревьев, большинство из которых берёзы, но была и парочка сосен. Некоторые говорили, что они стояли тут вечно, но Кондрат не верил этим слухам.

Через полчаса или час такой прогулки он вышел на большую дорогу. Вдали завиднелся местный клуб, как раз то, что нужно для отдыха. Будучи метрах в тридцати от него, Кондрат наблюдал, как двое молодых людей забуксовали в проходе, не желая пропустить друг друга. Один из них, наконец, как-то ловко повернулся и оттолкнул второго назад. Тот второй отступил на полшага, почесал свою козлиную бородку и вошёл. Вслед за ним вскоре вошёл и Кондрат.