Но мне было не положено отчаиваться, ведь я был выше простых смертных, хотя и по многим параметрам стал равным в их обществе. Поначалу было немного странно и страшно — жить среди людей и видеть, как они умирают, но не умирать самому, а потом ничего, отошло. Скитаясь по свету, я обнаружил хорошее средство для снятия напряжения (алкоголь), а в России нашёл самую лучшую разновидность этого чудесного лекарства (водку), которая периодически спасала меня от смерти. Единственное плохое в водке — это то, что я никогда не пьянел, ибо моё тело не может усваивать яды. Я так и не познал, как это — быть пьяным. Но, насмотревшись на разную пьянь, я смог достаточно правдоподобно имитировать состояние алкогольного опьянения, что меня не раз выручало. Были в старину различные наркотики, хотя тогда все думали, что это лекарства от неведомой болезни. Я тоже так думал сперва, но уже в двадцатом веке было много наркоты, вот тогда-то я уже знал как заблуждался и как заблуждались многие мои соплеменники и соратники, да и просто друзья по несчастью.

Я помню еще, как Колумб сдуру открыл Америку: я был на его корабле простым моряком. Помнится, что он тогда по морде врезал одному моряку, а я ему и говорю: «Вот, не пойму, что вы за народ такой — гопники?!!» Или это я не ему говорил, но сейчас не об этом. Стою я, значит, на самой задней доске у корабля, солёный ветер дует прямо в моё обветренное лицо, а мне плевать. Вокруг бескрайнее море мирно плещется, наш корабль рассекает водную гладь и идёт как горячий нож сквозь сливочное масло. Колумб всё время ходил и что-то бормотал себе под нос. Как-то раз мои товарищи-моряки на мой день варенья выбросили меня за борт. Они-то хотели посмеяться надо мной. Ха! Не тут-то было. Смеялся тогда только я один, ибо сумел утянуть за собой в тьму морской пучины якорь, в то время как мы шли на чуть ли не рекордной скорости. Корабль чуть было не утонул. Все тогда не на шутку переполошились, они не знали, что я давно знал об их коварных замыслах, мне только нужно было пропасть и возникнуть новым для всех человеком.

Ещё до этого злополучного плавания я слыл абсолютно сумасшедшим парнем, готовым за бутылку выпивки пойти на любой, даже самый неразумный и опасный поступок. Все меня знали как Везунчика, ибо мне всегда везло (со стороны это смотрелось как везение, но на самом деле это была ловкость тела и никакого мошенничества). Я знал, что рано или поздно моей везучести должен был настать конец, я даже продумал, как должна была закончиться моя жизнь, как Везунчика, и начаться вновь, как какого-нибудь другого человека. Эта визуальная смерть должна была произойти через неделю, как вдруг подвернулся более удачный случай — плыть неизвестно куда и неизвестно с кем. Сколько поводов для несчастного случая! Мне предложили спор, и я его выиграл, поплыв на одном борту с самим Колумбом. Он, кстати, неплохо рисовал и даже подарил мне дюжину своих картин, которые я впоследствии очень выгодно продал, объявив себя потомком Колумба.

В тот прекрасный день небо было добрым, ветерок дул попутный, ничто не предвещало беды. Корабль плыл ровно, а моряки задумывали меня утопить, списав всё на качку. Ну, что ж, почему бы им не помочь. Я же вижу, как горят их маленькие глаза, как нервно подёргиваются их плечи, когда они видят меня. На этом корабле я уже всех достал, все меня ненавидят и жаждут моей скорейшей кончины. Если я умру сейчас, от их рук, они недолго будут помнить меня, будут всем рассказывать байку о том, что была сильная качка, а я как и всегда напился и случайно выпал за борт. Спасти меня не удалось. Этот план давно зреет в их головах. Внезапно кто-то закричал на всю палубу: «Земля!» Его крик подхватили остальные, и кто-то ненароком задел меня локтём в дыхалку. От боли я согнутся и тут же получил дубиной в ухо, цепь намоталась на мою шею как удав, и я, получив ещё один удар дубиной по голове, решил немного отдохнуть от столь сильного избиения и вывалился за борт, изрыгая дикий хрип от душившей меня цепи. Слышно было, как ликуют матросы от моей столь страшной кончины; каково бы было их удивление, если бы они узнали, что около получаса я болтался на дне этой проклятой лодки, вцепившись в неё когтями. Потом, проплыв около трёх десятков миль под водой и сбросив с шеи ненавистную цепь, я изобразил жертву кораблекрушения. Меня подобрали местные аборигены, и я для них стал первым человеком, который прожил более ста лет и умер не от собственной старости, а лишь от несчастного случая: смыло в море, во время рыбалки.

Прибыл я уже к берегам Финляндии, как житель Африки. Все думали, что я приехал изучать наследие бывшей там ранее великой цивилизации. У меня были почести и уважение. Учитывая то, что никакой цивилизации, окромя финнов, в Финляндии отродясь не было, я, без зазрения совести, плёл местным учёным откровенную чушь. Как всё-таки легко обманывать человека и входить к нему в доверие, если он даже не знает о чём говорит. Я выдумывал всякие небылицы и каждый день визуально усердно трудился, проводя почти всё своё свободное время то в библиотеке, а то и на раскопках, а может и ещё где. Достаточно быстро ко мне привязалась репутация очень весёлого и быстрого человека; и уже через пару лет все так ко мне привыкли, что я мог вообще не работать, но все думали, что я где-то усердно работаю, не щадя себя. Мне были открыты двери всех домов истории и науки, я даже стал национальным героем.

Несколько позже я побывал в Германии, Швейцарии, Англии, США, Канаде, Австралии, России, Китае, Японии и так далее. Всех стран уже и не вспомнить. Участие во всех великих войнах было для меня более чем просто честью, это был дар… Я воевал во Вьетнаме, лазил по лесам, комары кусали, пиявки присасывались по ночам, змеи ползали и пару раз даже укусили, но я терпел: где-то неподалёку была одна из тех сильных душ. Был я и Великой Отечественной Войне, там тоже была мною обнаружена сильная душа.

Работа моя может на первый взгляд показаться лёгкой и шутливой. Конечно, эти разъезды по странам и континентам, зарабатывание авторитета, временное бессмертие… за пеленой счастья и удовольствия не стоит забывать и тот фактор, что моё тело мертво уже более трёх тысячелетий и пребывание в этом телесном обличии для меня представляется пыткой. Я не чувствую ни боли, ни счастья. Я не живу, я просто временно существую. Это худшее наказание, какое я и врагу бы не пожелал. Жить и видеть как твои близкие умирают, как рушатся судьбы людей, как гибнут зря целые цивилизации и знать, что ты ничем не можешь им помочь, ибо твоя смерть будет в миллиарды раз дольше и мучительнее самой изощрённой смерти до какой только когда либо додумывалось человечество — вот самая дьявольская пытка. Я был рождён в неведении, пусть мне было плохо, но я не знал всех ужасов, через которые мне предстоит пройти, я думал, что я обычный человек…

С тех самых пор я, павший ангел, скитаюсь по свету, ища избранные души. Моя миссия ещё не окончена и когда она закончится, я не в курсе. Знаю только одно: это событие будет не скоро. Как я уже сказал, идёт жестокая война и вскоре на землю будет выслана небольшая элитная армия ада, чтобы предварить приход ещё большей армии. Место где они будут высажены я ещё не знаю, но буду там в нужное время, по крайней мере, постараюсь быть. С нашей стороны силы ещё не собраны и поэтому придётся срочно искать помощи на земле. Это будет сложно, ибо конечный исход войны придётся выбирать простым смертным. На этом мой дневник заканчивается и начинается история."

— Мама. Мамо-о-очка!

— Лёша, ты меня звал?

— Да, мам, я сейчас пойду к Серому.

— Зачем это ещё?

— Ну, у нас опять телевизор сломался, а через полчаса по нему будет футбол. Я и пойду его смотреть к Серёге. Не волнуйся, я позвоню, как дойду.

— Ну, что ж, иди. Переходи дорогу аккуратнее!

— Хорошо, хорошо, пока, мама!

Дверь закрылась перед лицом сорокалетней Марьи Павловны, — вдовы. Муж её погиб в автокатастрофе, оставив Марье Павловне пятилетнего мальчика на воспитание, и она отдавала ему всю свою любовь до последней капли. Как и всегда она провожала своего сына, куда бы тот ни шёл. И, хотя он давно уже перестал быть школьником и даже окончил институт и поступил на хорошо оплачиваемую работу, она все равно считала его своим маленьким мальчиком и продолжала беззаветно о нём заботиться.