В этой ситуации приходится смиряться с известной неточностью и приблизительностью наших знаний. Остаётся одно: при помощи имеющихся в нашем распоряжении методов «подобраться как можно ближе» к интересующему нас историческому факту – не претендуя на абсолютное знание (всех обстоятельств придворной интриги или всех подробностей тайных дипломатических переговоров; точных количественных характеристик некоего явления или точной даты события).

Напротив, явным проявлением научной недобросовестности была бы попытка, оперируя заведомо приблизительными показателями и «аморфными» величинами, вывести некую точную цифирь, на которой и построить свою концепцию! Такая историческая недобросовестность обычно объясняется политическим заказом или, скажем мягче, идеологической предвзятостью, «предрешенчеством»…

Только после такого предисловия можно переходить к проблеме урожайной статистики царской России.

Дело в том, что статистический учёт в Российской Империи находился в зачаточном состоянии. И если одни показатели учитывались достаточно полно и придирчиво, то другие – не учитывались вовсе или же учитывались крайне необъективно. Для наглядности можно привести ситуацию с демографической статистикой. Казалось бы, «численность постоянного населения» должна быть величиной, известной руководству Империи достаточно точно. Но даже с этими данными происходила преизрядная путаница.

Так, по данным Центрального статистического комитета МВД (ЦСК МВД – основной источник статистических сведений о дореволюционной России), к началу 1914 года численность населения Российской Империи (без Финляндии) составляла 175 миллионов 137,8 тысяч человек. А вот по данным Управления Главного врачебного инспектора МВД, к началу 1914 года население Российской Империи (без Финляндии) составляло 174 миллиона 074,9 тысячи человек – то есть на 1 миллион 063 тысячи человек меньше, чем по данным ЦСК.

Однако, составляя «Отчёт о состоянии народного здравия и врачебной помощи в России за 1913 год», специалисты Управления Главного врачебного инспектора признали эти цифры явно завышенными и определили численность населения Империи в 166 миллионов 650 тысяч человек – то есть почти на 8 миллионов 488 тысяч меньше, чем по данным ЦСК! Правда, в «Отчёте» речь шла о численности населения на середину 1913 года (учитывая тогдашний быстрый рост населения, это позволяет хотя бы немного «примирить» эти показатели).

Такая неразбериха объясняется прежде всего тем, что ЦСК МВД при расчётах суммировал данные статистических комитетов на местах, не учитывая (с середины 1900–х годов – пытаясь учитывать, но не в недостаточной мере…) процессы перманентно ширившейся внутренней миграции. Это приводило к неоднократному учёту одних и тех же лиц. Но и разлёт данных УГВИ МВД огромен; что не позволяет относиться к его сведениям (даже «уточнённым») с полным доверием.

В качестве частичного оправдания сотрудников имперского ЦСК можно сказать только то, что и после революции дела с планированием и учётом (несмотря на тотальное огосударствление и «зарежимливание») обстояли… не ахти. Вот уж что металось, как стрелка осциллографа, – так это численность населения Страны Советов!

Так, Сталин официально озвучил численность населения СССР (по состоянию на конец 1933 года) в 168 миллионов человек, а Всесоюзная перепись 1937 года насчитала всего–навсего 162 миллиона. Зато Всесоюзная перепись 1939–го – 170 миллионов! В марте 1939 года, выступая на XVIII съезде ВКП(б), Сталин изволил разнести своих статистиков и экономистов: «Впрочем, эти товарищи ударялись в фантастику не только в области производства чугуна. Они считали, например, что в течение второй пятилетки ежегодный прирост населения в СССР должен составить три–четыре миллиона человек или даже больше этого. Это тоже была фантастика, если не хуже».

Ну а поскольку товарищ Сталин и впрямь считал, что «хуже», то он последовательно расстрелял аж четырёх руководителей своего главного статистического ведомства (ЦСУ/ЦУНХУ) – Краваля, Милютина, Верменичева и Осинского! О жертвах Великой Отечественной войны не хочется и говорить: сталинские «около семи миллионов человек», хрущёвские «два десятка миллионов жизней», брежневские «свыше двадцати миллионов человек», горбачёвские «почти двадцать семь миллионов жизней» и т.д. Но это к слову.

Как бы то ни было, разница между минимальной и максимальной оценкой численности населения Российской Империи в восемь с половиной миллионов человек – это тоже очень и очень много. Понятно, какой простор для последующих спекуляций и суемудрых толкований дают эти (уже невосполнимые) пробелы в дореволюционной статистике. Особенно – в руках недобросовестных исследователей!

Особенно сейчас – когда подавляющее большинство россиян, услышав про ЦСК МВД, скажет, что ЦСКА – это у Минобороны, а у МВД – «Динамо»…

§ 6.2. Тот же ЦСК МВД с 1880–х годов собирал и обобщал сведения о таких сложных, очень сильно варьирующихся от года к году показателях как площадь посевов, урожайность, величина валовых сборов. Естественно, об особой точности подсчётов в данном случае говорить не приходится. Поэтому все те официальные цифры «российского урожая зерновых», которыми оперируют как критики, так и поклонники Российской Империи, – весьма условны!

Достаточно точно подсчитывался объём ежегодного хлебного экспорта – то есть количество того зерна, которое было транспортировано, продано и куплено на внешнем рынке, перевезено через таможенную границу; за которое иностранный покупатель заплатил деньги… А вот что касается общего количества зерна, которое было выращено на просторах Российской Империи (по всем российским нивам и весям, миллионами самостоятельных сельских хозяев), – этого в точности не знал никто. Ни ЦСК МВД – главное статистическое ведомство Империи, ни земства (там, где они уже были!), ни министерство земледелия (которое вообще опиралось, в основном, на цифры ЦСК и земств).

Тут надо иметь в виду, что именно ЦСК МВД был «ключевым» учреждением в вопросах урожайной статистики. Он собирал статистические данные по всей территории страны на протяжении нескольких десятилетий. Поэтому и руководству Российской Империи и позднейшим исследователям поневоле приходилось опираться именно на его сведения, при всей их – порой – сомнительности.

Один из основных пороков учётной системы заключался в том, что урожайная статистика писалась буквально «со слов» – на основании сведений, предоставляемых самими земельными собственниками. ЦСК МВД рассылал в волостные правления и землевладельцам опросные листки и на основании полученных сведений выводил общие цифры: посевные площади тех или иных сельскохозяйственных культур, высота урожайности, величина валовых и чистых сборов.

Понятно, что всякий крестьянин стремился – «от греха подальше» – как можно больше занизить и площадь посевов и (тем более! – ибо это уже практически невозможно проверить…) урожайность. Любой частный предприниматель старается преувеличивать размер своих расходов и преуменьшать размер доходов. Не надо быть налоговым инспектором для того, чтобы понимать это…

Доктор исторических наук Михаил Давыдов, давно специализирующийся на экономических аспектах дореволюционной российской истории, в своей книге «Всероссийский рынок в конце XIX – начале XX вв. и железнодорожная статистика» приводит красноречивую зарисовку с натуры (наглядно показывающую степень достоверности таких «статистических опросов»): «Скажи–ка вот что, Ромейко», – говорит сперва счётчик, обращаясь к какому–нибудь хуторянину. Затем следует значительная пауза, а потом уже задаётся сам вопрос вроде того, например: «Сколько ты высеял пудов ржи в прошлом году?». После этого становится заметным, что лицо крестьянина начинает изменяться, делаться серьёзнее, глаза смотрят как–то более осмысленно. Думаешь, что вот уже «Ромейко» расскажет тебе всё с мельчайшими подробностями. Не тут–то было. «Ромейко» обыкновенно отвечает, что пудами он, видите ли, никогда не сеял. И в этом случае оказывалась доля хитрости крестьянина. Он нарочно не отвечает сразу, чтобы выгадать немного времени, дабы успеть обдумать, на сколько следует уменьшить количество засеваемого зерна. На новый вопрос счётчика: «Сколько же посеял осьмин?» – крестьянин начинает считать вполголоса: «Пять, шесть, семь…» и вдруг вслух объявляет: «Пять»; на вопрос «Сколько же ты сеял в деревне ржи?» начинается опять подсчитывание полос, причём на каждую полосу высевается определённая мера: то плетух, то лукошко, в некоторых случаях дело доходит до дедовской шапки».