Альвин ждал меня на террасе около небольшого пруда, окаймленного аккуратным и изысканным садом, в такое жаркое время дарующего спасительную прохладу. Он никогда не терял времени понапрасну, и в ожидании сидел с какой-то небольшой книжкой в руках, сосредоточенно изучая ее содержимое.

– Никогда не понимал, чем тебе нравится это место, – вместо приветствия, Альвин лишь окинул меня неодобрительным взглядом, – но сегодня, кажется, подошел к разгадке этого вопроса вплотную.

– И что же ты придумал?

– Здесь можно найти отражение самой сути святой братии, их истинных лиц, скрывающихся за масками. Потому что именно сюда они приводят своих демонов, отдыхать. Достаточно только спуститься с террасы и попросить распорядителя показать двум благородным господам что-нибудь необычное и интересное. Быть может, где-то там можно встретить и самого Великого магистра?

– Возможно, ты отчасти прав. Но в чем смысл сидеть здесь и воображать, будто где-то в недрах «Эвридики» кто-то из членов совета или иерархов церкви предается сладострастию или дурману?

– Чтобы, сидя на террасе, чувствовать себя выше их, это же очевидно. Какое приятное ощущение, не находишь? Ты, не присягавший Фениксу, здесь, неспешно пьешь вино и беседуешь, и сам Антартес не сможет уличить тебя в непристойности. А они, кто давал священную клятву, предаются греху в темноте под землей, как будто уже в обители вечных страданий.

– Мне кажется, будто ты пытаешься пришить мне свои собственные мысли. Я вовсе не нахожу удовольствия в этом нравственном возвышении, напротив, есть у меня тайное желание спуститься туда самому.

В это время подошла служанка, которую в любом другом месте можно было бы принять за патрицианку из не самой бедной семьи: так богато выглядели ее одежды, что неудивительно для «Эвридики». Я заказал вино, Альвин, как ни странно, то же самое, хотя обычно предпочитал пить простую воду со льдом.

– Я всё еще очень хочу услышать историю происхождения той схемы, что ты мне подсунул, – отпив разбавленного ледяной водой вина, Альвин уставился на меня, давая понять, что весьма в этом заинтересован и не намерен отступать, пока не вытянет из меня всю информацию до последней капли.

Я коротко рассказал о вчерашнем дне, не забыв помянуть Трифона нехорошим словом. Само собой, я и сам почти ничего не знал, поскольку меня никто не удосужился посвятить в подробности.

– Дом этого Дарбина находится в черте городских стен? – выслушав мой короткий доклад, спросил Альвин.

– В нескольких кварталах от моего обиталища, площадь Аурена.

– Тогда эта схема к нему совершенно не относится.

– В каком смысле?

– Я проверил указанные координаты и из любопытства нашел на карте нужное место. Оно находится в нескольких милях к югу от Стафероса в районе заброшенного форта.

– Тогда ничего удивительного, Трифон говорил, что найденный мной листок – девятый по счёту. Интересно, в ордене уже успели расшифровать эти цифры и отправить людей на остальные места убийств? И зачем тогда убийце разбрасывать такие улики прямо на месте преступления?

– Провокация, предупреждение, попытка запугать изощренными математическими изысканиями – выбирай, что душе угодно. Если эти расчеты были выброшены напоказ, наверное, тот, кто их составил, хотел оставить за собой отчетливый след или же запутать своей прямотой.

Воцарилось задумчивое молчание, нарушаемое лишь пением одинокой птицы где-то в густых кронах старых олив внутреннего сада. Какое-то непродолжительное время я чувствовал себя невероятно глупо, ввязываясь в то, о чем меня никто не просил, и в чем я не смыслил, опираясь на один лишь азарт. Наверняка в кабинете давно уже установили каждое из девяти мест и поняли что к чему, однако во мне буквально клокотало желание отправиться туда самому.

– А что если я выкраду оставшиеся улики? – выдал я то, чего сам не ожидал.

Судя по округлившимся глазам Альвина, идея показалась ему не самой удачной, однако ответить он не успел, поскольку в поле моего зрения очутилась массивная фигура Домнина, несомненно, направляющегося в нашу сторону. Облаченный в некое подобие легких кожаных доспехов, походивших на охотничий костюм, мой старый друг и теперь уже бывший боевой товарищ создавал впечатление скорее лесника, чем выходца из славного дома Аманатидис, представителя молодой знати империи.

– Опять вы тут прохлаждаетесь, – густым, под стать росту басом пророкотал Домнин.

Высокий, почти шести с половиной футов ростом, крепкого телосложения и с густой бородой, Домнин совсем не походил на юношу, которому едва исполнилось семнадцать. Сейчас я даже не вспомню тот момент, когда тощий и нескладный прежде мальчишка превратился в могучего воина. Природные данные позволили ему безо всякого труда добиться высоких результатов во всем, что касается военного искусства и добиться расположения всех без исключения учителей школы. Пожалуй, единственной его чертой, нарушающей образ народного героя в сверкающих доспехах, которую можно было узнать лишь при более близком знакомстве, была ничем не мотивированная мизантропия. Его ненависть к людям была совсем не похожа на юношескую игру, которая на проверку могла оказаться всего лишь способом выделиться из толпы себе подобных. Ненавидел он совершенно искренне, и, если бы не здравый смысл, Домнин уже успел бы натворить такого, что от казни его не смогли бы спасти и всего его знатные родственники. При мне он трижды покушался на жизнь собственных слуг, один раз лишь из-за того, что тот разбил блюдо с рыбой. За жизнь рабов, впрочем, ему ничего не грозило, и лишь мои слова, на удивление, смогли образумить тогда разбушевавшегося гиганта. Я видел, как, временами, во время учебных схваток, он с трудом сдерживается, чтобы не проломить своему сопернику череп, видел, какая гамма чувств отражается на его лице каждый раз, когда появляется возможность нанести смертельный удар. При всем при этом, его инстинкты убийцы никогда не распространялись дальше человеческого вида: Домнин отчего-то любил всех тварей земных, кроме тех, что были созданы с двумя ногами. Пока, к счастью, ненависть его проявлялась в основном на словах, и любимым занятием его, когда выпитое ударяло в голову, было поливание грязью всех, к кому он не питал дружеских чувств. И дружеские чувства эти почему-то никогда не вступали в противоречие с мизантропией.

– Мы обсуждаем важные государственные дела, великан, слишком высокие даже для твоего роста, – не удержался от издевки Альвин.

Сложно сказать, какие взаимоотношения установились между этими двумя, но при внешней враждебности они, казалось, вполне устраивали друг друга. В конце концов, не так уж и часто им приходилось пересекаться друг с другом: слишком разного полёта птицы, что в плане сферы их деятельности, что в их происхождении. Мать Домнина – дальняя родственница императора, но род их далеко не такой древний, как у тех, кто ведет своё начало от первых Эквитов и восходит к временам более поздних империй, в то время как родственники Альвина происходят от самих отцов-основателей, заложивших Аррай – первую столицу, простоявшую без малого полторы тысячи лет, у которых прав на трон гораздо больше, чем у нынешней правящей династии.

– Не думаю, что такие как ты имеют доступ куда-то еще, помимо университетской библиотеки, не говоря уже о государственных тайнах. Впрочем, я буду не против, если вы посвятите меня в свои маленькие тайны.

Я смерил Домнина долгим ничего не выражающим взглядом, раздумывая над тем, насколько можно расширить круг ознакомленных с убийствами лиц, и не нашел ничего, что могло бы заставить меня молчать. Он был из тех, кто всегда стремится вызнать как можно больше у других, при этом не расставаясь с собственной информацией, и временами разговор с ним напоминал допрос. Можно было не сомневаться: ни единое слово не выскользнет наружу и не достигнет ненужных ушей.

– Скажи мне, у тебя с собой твоя копия схемы? – обратился я наконец к застывшему с бокалом в руке Альвину.

– Ты серьезно думаешь, будто эта гора мяса сможет найти в ней какой-то смысл?