– Брат Маркус, – чистым и, я бы даже сказал, весьма приятным голосом обратился он ко мне. Голос был второй приятной чертой брата Экера. И последней.
– Я не сильно опоздал?
– Брат Трифон уже закончил здесь свои дела и отправился обратно в капитул, как и его первый помощник. Я думаю, он хочет лично доложить о случившемся магистру, но о действительных планах нашего брата мне знать недозволенно.
Одной из особенностей Экера также была болезненная мания называть всех членов ордена братьями и поддерживать «благообразную» манеру разговора. Выходец из знатного рода, он, однако же, впитал мудрость Книги Антартеса подобно губке, всегда и везде неуклонно следовал описываемым в ней правилах. Второй значимой для него истиной стали Устав и «Наставления послушникам», написанные первым Великим магистром, и спустя многие века давшие богатые всходы на плодородной почве ума брата Экера. Именно за это, да и, пожалуй, за безобразное лицо, старший дознаватель ненавидел его больше всех остальных своих подопечных.
– Как давно?
– Вы разминулись буквально на несколько минут. Брат Трифон был в большом гневе, и крайне нелестно отзывался о тебе, брат Маркус. Боюсь, произошедшие в этом доме события могли послужить причиной столь дурного расположения духа.
Его речь подсознательно раздражала меня, впрочем, как и всех остальных. При всем моем безразличном к нему отношении, находиться с ним в одной комнате дольше пяти минут казалось настоящей пыткой. Поэтому, недолго думая, я, отвергнув желание вызнать у Экера еще какую-нибудь подробность, направился к единственным ведущим из зала дверям, охраняемым двумя гвардейцами.
– Подожди, брат Маркус! – Экер протянул мне вслед тощую руку, будто пытаясь остановить.
– Я должен что-то знать, прежде чем войду туда?
– Боюсь, я так и не смог пересилить себя и взглянуть на то, что там произошло, в полной мере. И потому хочу предупредить тебя, ибо увиденное…
– Хорошо, брат мой, я тебя понял.
Развернувшись, я продолжил свой путь, оставив причитающего Экера там же, где его, по всей видимости, оставил Трифон. Перебирать книги, пожалуй, не самое интересное занятие. Возможно, он питал надежду найти среди сотен томов нечто запрещенное или компрометирующее, но, скорее всего, просто отослал ненавистного ему Экера подальше от главного дела, заставив рыться в бумагах.
Когда массивные дубовые двери распахнулись передо мной, в нос мне ударил резкий и острый запах крови и выпущенных наружу внутренностей. Через разбитые окна в комнату проникал жаркий уличный воздух, отчего вонь лишь усиливалась. Тело Эммера Дарбина, а я не сомневался, что жертвой стал именно он, а не кто-то из его слуг, родственников или друзей, уже вынесли, о чем свидетельствовала огромная лужа крови и частицы раздробленного черепа в углу рядом с альковом. Спальня оказалась почти такой же большой, как и зал, но обставлена в совершенно противоположном стиле: здесь уместились сотни и даже тысячи совершенно разных вещей, по большей части, статуэток всевозможных форм и размеров. Порядок, некогда царивший здесь, оказался полностью нарушен, и почти всё вокруг превратилось в обломки. Кровь и слизь покрывали, казалось, все стены от пола до потолка таким ровным слоем, будто Эммер взорвался изнутри, а затем то, что от него осталось.. впрочем, больше ничего и не осталось. Я едва сдерживал порывы взбунтовавшегося желудка, и больших усилий требовало удержаться от желания немедленно выбежать прочь. Выйти всё же пришлось: оторвав часть занавески и обмотавшись ею до самых глаз, я, под удивленные взгляды брата Экера, вернулся обратно.
Сложно сказать, что именно тянуло меня внутрь. Было ли это простым любопытством или мальчишеским авантюризмом, распирающим чувством близости какой-то тайны или же простой глупостью. Я мог просто отправиться в капитул и предстать пред очами Трифона, который наверняка поручил бы мне работу сродни той, что так старательно исполняет брат Экер. Мог бы просто пойти домой и заснуть в тени садовых деревьев, предварительно прогнав оттуда нерадивого Грева. Светские братья – птицы свободного полета, и по большому счету никому ничем не обязаны, кроме, конечно же, пресловутого долга перед своим родом. Род же обеспечивал карьерный рост в ордене, и никакие личные заслуги не продвинут тебя вверх по карьерной лестнице, минуя очередь из таких же знатных особ, пока не будут уплачены определенные суммы и не будет в очередной раз поделена имперская сфера влияния. Я – лишь пешка в углу игральной доски, третий сын, о фигуре которого вспоминают только когда нужно сделать ничего не значащий ход, потянуть время. Быть может, при удачном стечении обстоятельств эта пешка и сможет стать ферзем, но, как ни крути, за раз можно сходить только на одну клетку, а фигур на доске так много…
Я осторожно ступал по залитому запекшейся уже кровью полу, глазами пытаясь зацепиться хоть за что-то, что могло бы указывать на причину всего здесь произошедшего. Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться с обязанностями вигилов и квесторов, и потому кровавые потеки и остатки внутренностей могли сказать мне лишь одно: человек, потерявший столько крови, однозначно мертв. Кто его убил и как, а главное, что здесь забыли агенты кабинета дознавателей, для меня оставалось тайной за семью печатями. Единственное, что мне удалось обнаружить на месте преступления – разрисованный причудливыми символами, графиками и формулами пергамент шириной в две моей ладони и длиной в три. Он прилип к полу и с одной стороны был сплошь покрыт вязкой и дурно пахнущей субстанцией, но с другой, на удивление, совершенно чист. Лежал он отчего-то именно так, будто убийца нарочно оставил его на виду, сказав этим: «Посмотрите-ка на это!». Что-то знакомое проступало во всех этих четко очерченных линиях с координатами наподобие тех, что используют, вероятно, в географических картах. Нечто связанное с магией. Пропустил ли Трифон или кто-то из его людей этот клочок бумаги из чувства брезгливости, или же они нашли более подходящее доказательство тому, что здесь произошло, пока оставалось загадкой. Я аккуратно очистил листок от крови и, завернув в ткань всё той же занавески, сунул его в кошель. Быть может, это моё расследование и улика – лишь часть детской игры, а может, нечто более серьезное. Мне больше всего хотелось сделать наконец хоть что-то стоящее, а не просто выполнять мелкие поручения старшего дознавателя до тех пор, пока сам им не стану. Следовало отправиться к нему и передать эту пусть и сомнительную улику, но боязнь облажаться с каждой секундой отчего-то лишь нарастала во мне. Я еще минут сорок бродил вокруг да около, окончательно испачкав обувь и ноги в кровавой каше, на жаре превратившейся в зловонную жижу и пропитавшую, казалось, меня насквозь, но не нашел решительно ничего стоящего.
Эммер оказался заядлым коллекционером. В его маленьком по местным меркам доме всего в один этаж, оказалось собрано более пяти сотен фигурок людей в различных позах, разного пола и возраста, выполненных из всевозможных материалов, начиная с дерева и заканчивая слоновьей костью. Интересная коллекция, несомненно, достойная внимания, но сейчас было не до нее. Все бумаги и документы оказались вынесены еще до моего прихода, и потому рабочий стол Дарбина и его шкафы оказались пусты. Быть может, что-то из их содержимого прихватил и убийца, однако узнать об этом достоверно пока не представлялось возможным. Если я не хотел получить часовую лекцию от Трифона за праздное времяпрепровождение, следовало хоть немного разобраться в том, что я нашел. А выяснить это можно было одним единственным способом: спросить человека, который предположительно в этом разбирается. Таким человеком был Альвин Малий, имперский боевой инженер, еще не окончивший своё обучение, но уже кое-что понимающий в науке, которую многие называют не иначе как волшебством. Проблема заключалась лишь в одном: чтобы добраться до места его обитания, предстояло выехать за город и, на случай, если найденный мной клочок бумаги окажется бесполезным, вернуться хотя бы к вечеру. В противном случае Трифон просто оторвет мне голову, даже не посмотрев на моё происхождение. Дело впервые приняло столь значительные обороты, и потому нечто подсказывало мне: уклоняться от указаний своего непосредственного начальника не стоило.
