Судьи единодушно отдали победу царю Петру. Посейдон, конечно, негодовал: он считал, что люди подсуживали своему, человеку. Но уговор даже боги соблюдают.

Собрал рассерженный Посейдон всю свою свиту и покинул навсегда эти места. И по мере того как бог уходил, появлялась на месте бескрайнего моря суша. Так и поднялись со дна морского Карелия да Финляндия, Скандинавия да разные острова – от Шпицбергена до Котлина.

Шведский король Карл и русский царь Пётр были заядлыми спорщиками: готовы были спорить на что угодно обо всём на свете. Поэтому на международных конференциях их старались держать поодаль друг от друга. Только увидят, что Пётр оказался на траверсе у Карла – то есть идёт прямо наперерез шведскому королю, чтобы поспорить с ним, пока даже не зная о чём – как тут же невзначай на пути русского царя возникает английский король и начинает расспрашивать о погоде и о здоровье родных. А в это время внимание Карла, уже изготовившегося к жаркой полемике неизвестно по какому поводу, вдруг отвлекает османский султан, принимающийся рассказывать о достопримечательностях Бендер – городка ничем не примечательного, но просто султан не успел придумать более подходящей для отвлечения внимания темы.

Но однажды случилась накладка: персидский шахиншах и негус эфиопский, назначенные в этот раз следить за Петром и Карлом, внезапно сами заспорили о том, чьи ковры лучше (конечно, персидские! – примеч. автора) (естественно, эфиопские! – примеч. редактора). Тут-то и встретились русский царь Пётр и шведский король Карл…

Они так давно предвкушали эту встречу, что даже не бросились тотчас в спор, а остановились, приосанились, подбоченились, осмотрели друг друга с чувством собственного превосходства и не спеша (но постепенно увеличивая обороты) принялись спорить.

Спор вышел, конечно, с точки зрения обычного человека нелепый: Пётр сказал, что построит город прямо на территории Шведского королевства, причём в его самом медвежьем углу; более того – сделает этот город столицей России. Карл ответил, что этому не бывать, потому что идея Петра – полнейший нонсенс!

Ну, теперь-то мы видим, что в споре победил царь Пётр: он основал Петербург на шведских землях и сделал его столицей, при этом, показывая свою удаль молодецкую, ещё и усложнил себе задачу – всю эту затею с Петербургом он проделал не просто на чужой территории, но, затеяв войну со Швецией, на территории противника! Никто в истории, даже самые отчаянные авантюристы, не устраивали своих столиц на вражеских землях.

Карл, проиграв в споре, решил, что проигрыш ещё и в войне – это уже слишком, удалился в Норвегию и там погиб от горя и разочарования.

В стародавние времена много чудесного в Петербурге происходило. Когда город только начинал строиться, очень ему один бес мешал. Например, возводят строители дома, через несколько месяцев улица появляется. А бес этот неуёмный возьмёт и за ночь все дома перетасует, как карты. Выходят люди поутру их своих домов – и словно из чужих вышли. Ничего не узнают, ничего не понимают: будто накануне вечером пьяные не в свои дома ввалились или словно от любовниц да любовников выходят. Столько драм из-за этого случилось, столько скандалов!

Один раз бес-насмешник царский дворец поменял: вечером зашёл в него царь Пётр, а наутро выходит царь Иван Грозный. Хорошо, что бес уже на следующую ночь прежний дворец вернул – совсем немного людишек успел поубивать Иван Грозный.

Было такое, что все церкви бес-насмешник перетасовал. К примеру, начал службу католический ксёндз, а закончил уже мусульманский мулла. Или в алтарь заходит православный священник, а обратно возвращается ничего не понимающий буддийский лама.

Совсем житья Петербургу от этого беса не стало! Стал город выглядеть хуже Москвы: улицы вкривь да вкось идут, дома будто в кучу навалены, ни одной прямой линии, никакой логики.

Бились русские мастера с ним, бились, да так ничего и не добились. Хотели уже забросить город, на радость шведам. Да только в последний момент кому-то (Как «кому-то»?! Царю Петру, конечно же! – негодующ. примеч. автора) пришла мысль выписать в Петербург немцев. Те приехали, и началась борьба немецкого орднунга с бесовским беспорядком. В конце концов, сдался бес – ведь известно, что немцы кого угодно переупрямят, где угодно порядок наведут.

С тех пор бес-насмешник в Петербурге не появлялся… Хотя местные – карелы да финны, которые ещё до основания города здесь жили, – утверждали, что это вовсе не бес был, а один из их божков, насмешливый и с прескверным характером. Ещё в допетербургские времена он любил перемешивать деревни да мызы. Так и жили здесь вперемежку финны, карелы, ингры, шведы, немцы, русские.

Приезжающему в Петербург из другого города или страны петербургское небо кажется сплошь серым. Некоторые (как правило, скандинавы, голландцы и англичане) умудряются различать несколько оттенков серого.

Но настоящий петербуржец с младых лет может различить 256 оттенков серого: от свинцово-серого невской воды в период ноябрьского наводнения до прозрачно-лёгкого голубовато-серого петербургского июля.

Серый в Петербурге – уже не цвет, теперь это название целой группы цветов. Более того – это состояние души и сознания. Только настоящий петербуржец разглядит буйство красок там, где человек неместный увидит лишь монотонную серость.

Обитателю джунглей будет неприятно, когда ему скажут, что его окружает однообразный зелёный цвет. Эскимос не согласится, что живёт в царстве белого цвета. Итальянец замашет на вас руками, когда вы ему сообщите, что его Средиземное море – лазурное и только.

Если вы скажете петербуржцу, что его город – серый, как чиновник из комиссии по устройству наискучнейших мероприятий, он вежливо промолчит, но втайне станет вас ненавидеть. И отныне вы в Петербурге уже не купите ничего: ни дома, ни спичек. Даже гроба не купите, в котором вас похоронят, потому что жить после таких слов вам, скорее всего, останется недолго.

Солнце в Петербурге – редкий гость. Если оно светит над городом неожиданно много дней, петербуржцы начинают волноваться: не грядёт ли конец света?

Впрочем, в первые годы существования города о редком появлении солнца на петербургском небосводе ещё не знали. И один итальянский архитектор и кудесник выдумал хитроумный проект (имя этого итальянца петербургская история не сохранила – потому что история вообще неохотно сохраняет имена авторов неудачных проектов). Проект состоял в том, чтобы превратить город в гигантские солнечные часы. Для этого следовало построить на тщательно вычисленном расстоянии определённое количество зданий с высокими шпилями. Шпили должны были быть пронумерованы. Солнце, проходя через них, указывало бы время. Таким образом небо уподоблялось циферблату, солнце превращалось в часовую стрелку, а шпили становились делениями, обозначающими каждый новый час.

Жаль, что эта блестящая задумка не осуществилась. Почему? Об этом следующая сказка.

Царю Петру нравилась Северная Европа, и он хотел выстроить Петербург по образу и подобию северных европейских городов: дома с черепичными крышами, кривые узкие улицы, горизонт, утыканный множеством острых шпилей. Почему, вопреки желанию царя Петра, петербургские улицы – прямые и широкие, а крыши – жестяные, я расскажу как-нибудь в другой раз или не расскажу вовсе. А вот историю про то, почему в Петербурге не так уж много шпилей, вы услышите прямо сейчас.

Русские мастера могли возвести небоскрёб без единого гвоздя, а вот строить города на западный манер не умели. Поэтому царь Пётр выписал европейских архитекторов, и те принялись возводить дома, как привыкли: понаделали высоких острых шпилей – как у себя на родине. Но не учли они особенностей петербургского неба. Тучи здесь особенно плотные, забиты дождём под завязку и расположены слишком близко к земле.