Но до сих пор не понятно, почему голландец Бернард выдавал себя за швейцарца? Главное, чего боялся-то? Ведь царь Пётр очень даже любил этот народ. Да только кто их разберёт, голландцев этих.

Петербург – город привозной. От начала до конца, сверху донизу, от центра до окраин. В Петербург привозят всё: материалы для строительства дворцов и хижин; людей всех профессий и национальностей; флору и фауну для садов и зверинцев; идеи, прогрессивные и консервативные; погоду с тусклым летним солнцем, осенним листопадом (который ярче петербургского летнего солнца), мокрым снегом в декабре и наводнениями в ноябре.

Можно ещё понять идеи и людей – и правда, откуда им взяться на пустом месте? Да и погода, если верить последним исследованиям учёных с Британских островов, приходит в какую-либо местность вслед за людьми. Но строительные материалы – камни, кирпичи, дерево? Ужель тоже все привозные?! Как же такое может быть? Неужели местность, на которой выстроен столь величественный город, представляет собой бесплодную пустыню, из которой для строительства нельзя исторгнуть даже песка?! Отнюдь. Места здесь изобилуют дремучими лесами, гранитными утёсами, песчаными берегами и прочими богатствами земли, которые умелый строитель может с величайшей пользой употребить в дело. Только эти богатства щедро рассылаются во все концы обширной Российской державы. Из местного леса, оказавшегося на удивление строевым, делают корабли на Азовском и Белом морях, что-то доходит даже до Тихого океана. Здешним гранитом облицованы стены крепостей от Смоленска и Азова до тех, что рассыпаны по бескрайним татарским степям да по дремучей сибирской тайге. Из какого же гранита тогда сделаны знаменитые петербургские набережные? Да из гранита, который добывают в самых дальних и глухих углах Карелии и Финляндии.

Что касается людей, то они, конечно, жили здесь и до основания города. Только после прихода сюда русских войск местные шведы собрались и уплыли за море, в Швецию. А те шведы, которые живут в Петербурге сейчас, уже много позже сюда приехали. Инграм, карелам, финнам, жившим тут испокон веков, ничего не оставалось, как раствориться среди прибывших сюда во множестве русских.

Оттого и русские, и иноземцы называют Петербург заморским городом – на что ни взгляни, всё из-за моря сюда прибыло. А кто в Петербург приезжал и ничего с собою не привозил, того, согласно царскому указу, в город вовсе не пускали.

Все знают, откуда берутся знаменитые реки – Енисей, Дунай, Оредеж, Висла, Нил, Печора, Амазонка, Вуокса, Хуанхе и все прочие: в далёкой сказочной стране Индии есть огромная гора; с этой горы сбегают в разные стороны ручейки – огромное множество их! Гору окружает дремучий лес – джунгля. Стекающие с горы ручейки бегут сквозь эту джунглю и постепенно становятся широкими, полноводными реками.

И только Нева не берёт начало с той далёкой индийской горы. Нева вообще нигде не является ручейком, даже в самом верхнем своём течении. Она сразу вытекает мощным потоком из Ладожского озера и бежит себе по равнине со скоростью неистовой горной речки. И врывается в мелкий Финский залив, буйным натиском освобождая его воду на много вёрст от соли.

Клеветники и завистники, желая побольнее уязвить петербуржца, злобно шипят, что у Невы и воды-то собственной нет – всё ладожская. Ну так и что?! Какого петербуржца это волнует? Словно Ладожское озеро для петербуржцев не такое же родное, как Нева. После этой отповеди клеветникам и завистникам только и остаётся, что убраться восвояси, скрежеща зубами в бессильной ярости.

Петербург делится на две части: южную и северную, Ингрию и Карелию. И хотя их разделяет лишь река Нева – широкая, но всё же река – части эти сильно отличаются друг от друга. И вот почему.

Давным-давно Нева была не рекой, а широким проливом. Даже не проливом, а продолжением Финского залива, который оканчивался в те времена там, где сейчас восточный берег Ладожского озера. И залив тот был намного шире нынешнего Финского.

Как и сейчас, на северном берегу залива жили карелы, на южном – ингры или, как их ещё называют, ижора. Северные народы, в отличие от южных, не склонны ни к путешествиям, ни к приёму заморских гостей. Но всё же время от времени случалось иным рыбакам – волею ли стихии или в поисках богатого улова – оказываться на противоположном берегу. Возвратившись, они, по обычаю всех моряков, рассказывали всякие небылицы про заморские земли. Только если в странах южных рассказы эти возбуждали интерес и энергию всё новых путешественников, то здесь, на севере диком, матросские басни, напротив, укрепляли местных жителей в убеждении, что путешествия вредны, а заморские народы враждебны и злокозненны.

Потом оба берега – карельский и ижорский – приблизились вплотную друг к другу (о причинах этого будет рассказано в своё время – интригующ. примеч. автора), и оба народа стали близкими соседями. Но дружнее от этого они не стали, скорее, наоборот. И это понятно – ведь ещё Тацит отметил, что никто так сильно не ненавидит друг друга, как соседи.

В древние времена эти места были дикими, и люди здесь не жили. Да и не могли они здесь жить, потому что это был край Земли, тут было безграничное глубокое море. Это была вотчина Посейдона. Морской бог любил наведываться в эти места и пировать со своей свитой на морских просторах, вдалеке от суетливого Средиземноморья и беспрестанно раздираемого скандалами Олимпа. Здесь, на далёкой северной окраине посейдоновой державы, ничто не мешало могучему богу и никто его не тревожил.

Так было до тех пор, пока не пришёл в эти края царь Пётр со своим войском. Зачем он тут появился – неизвестно. Официальная версия гласит, что он отвоёвывал эти земли у надменных шведов. Но едва ли эта версия правдоподобна: во-первых, шведы вовсе не были надменными; а во-вторых, шведы не лягушки и не тритоны какие-нибудь, в воде жить не могут, посему и отвоёвывать у них царь Пётр тут ничего не мог.

Истина же состоит в том, что когда царь Пётр с войском пришёл сюда, на край земли, в это же время здесь отдыхал Посейдон…

Нормальный человек с нормальным богом, может, и договорились бы полюбовно, но – что Посейдон, что Пётр – оба были упрямы, как ватиканские папы в период Вселенских соборов, и ни уступать друг другу эти земли, ни мирно сосуществовать не собирались.

Тогда Пётр с Посейдоном договорились решить дело спором: кто наиболее полезное дело для этих мест сделает – тот и победил. В судьи пригласили королеву английскую и китайского императора. Первую – за то, что она с одной стороны – человек, а с другой – владычица морей (после Посейдона, конечно – излишн. примеч. автора). Второго – за то, что он живёт далеко и оттого является стороной не ангажированной. Хотел Посейдон своего брата, могучего Зевса, в судьи пригласить, но тот в очередной раз поссорился с Герой и боялся отбытием на далёкий север вызвать у жены новую вспышку гнева.

Итак, состязание началось. Первым взялся за дело Посейдон – всё-таки он бог. Но по своей божественной логике он решил, что могущество и польза – это одно и то же. Поднял Посейдон огромную волну и смыл здоровенный кусок берега – продвинулось море ещё дальше на юг.

– Видали, какую пользу я сейчас сделал? – победно изрёк Посейдон.

– Какая же это польза?! – чуть ли не хором воскликнули оба судьи (совсем хором у них не получилось – языки всё-таки были разные).

– Это польза разве что для рыб и ракушек, – пояснил китайский император.

– Определённо, – согласилась британская королева. – Польза явно однобокая, для жителей земли таковой я не наблюдаю.

Тогда взялся за дело Пётр: стал он город строить. Разрастался город – отступала водная стихия. Вот уже вернул царь смытые посейдоновой волной земли, и уже новые куски суши из-под воды появлялись.