«Ну, доктор, молодец! За пол года развернули у нас иглоукалывание и гипноз, хорошая такая посещаемость! Если честно, я не думал, что вам удастся за такой короткий промежуток времени всё это организовать! А, Силке, какого врача я купил! И это моя заслуга! Правда, доктор!» – через неделю сообщил Шнауцер мне и Силке. «Конечно!» – согласился я. «Это, Силке, лучший врач в Германии!» – похлопал Шнауцер меня по плечу. «Я знаю», – согласилась и Силке. «Да и в России такие на дороге не валяются», – добавил я скромно. «Я вам охотно верю, – и Шнауцер согласился, – но знаете, доктор, жалко, что вы не занимаетесь ещё и психотерапией! Вы ведь лучший психотерапевт, которого я когда-либо встречал! И я вас ведь купил в первую очередь, как психотерапевта и даже ведущего! Жалко только, что вы не Facharzt (врач специалист)! Но мы вам можем помочь через нашего профессора, я с ним поговорю!». «Это нереально», – возразил я. «Ничего нет нереального», – недовольно поморщился Шнауцер. «В Германии требуется много часов самопознания, а это время и деньги!» – попытался объяснить я проблему. «Ничего, всё сделаем! А вы возьмите пока немного: парочку, пять, шесть больных для психотерапии и работайте с ними!». «Ну, вот и взялись за настоящих евреев!» – понял я. «Нет! – сказал я резко. – Вы же видите, что я целый день занимаюсь акупунктурой и гипнозом, в день более 20 больных! Это всё равно, что танцевать на двух свадьбах одновременно!». «Scheiße (говно)! – буркнул Шнауцер. – А жаль, такой хороший врач!».

«Ну что, доктор, усыпили уже своих больных, а теперь сами гуляете?!» – как бы весело поинтересовался Шнауцер, встретив меня в вестибюле через два дня. «Да, загипнотизировал, а теперь бегу в туалет, чтобы на следующем гипнозе не обделаться!» – так же весело согласился я. «Ну, ну…», – мрачно произнёс Шнауцер. «Доктор, у меня спина болит, можете помочь?» – обратился на следующий день Шнауцер, вновь в вестибюле. – «Могу». «А когда?» – не отставал Шнауцер. «Давайте сейчас», – простодушно предложил я. «А почему сейчас?! Вам что, делать нечего, всегда время есть?!» – ехидно спросил «тяжело больной» Шнауцер. «А у вас что, так сильно болит, что можете ждать?!» – в свою очередь ехидно уточнил я. – «Могу». – «Ну, тогда через два – три дня приходите». – «Хорошо, доктор». «Хорошо», – ещё более добродушно ответил я. «Да, доктор, хорошая у вас работа, хорошо устроились!» – произнёс Шнауцер, придя через три дня, после моего напоминания ему. «Да, неплохая», – согласился я. «И деньги хорошие, а доктор!» – издевался Шнауцер. «Терпимо», – согласился я. – «Я никому, знаете, столько не плачу, сколько вам! Вы почти, как Oberarzt – замглавврача зарабатываете у меня!» – «Я ещё больше зарабатывал в Зигхайме!». «Поэтому и закрылась та клиника, потому что Краускопф так много платил! – отпарировал Шнауцер. – Я не Краускопф, доктор!». «Я это сразу понял», – согласился я. «Пусть ваша жена тоже у меня работает, – предложил Шнауцер, лежа на животе, пока я ему с чувством втыкал иглы в его пошлый зад и жирную поясницу. – Почему она дома сидит, тоже, наверное, хороший врач. Мне её жалко, пусть работает, я её согласен взять на 300 Ђ! Пусть с вами работает, сможете больше больных принимать! Она ведь тоже колет, да? Конечно 300 Ђ немного, но остальное, доктор, вы сможет ей со своей зарплаты доплачивать! Если я ей много дам, то придётся, налоги и страховку ей платить и мало останется! И у меня расходов будет больше. Вас, доктор, что интересует нетто или брутто?». «Нетто», – согласился я. «Вот и будет у вашей жены «нетто»! – сказал Шнауцер. – Доктор, мне очень было неудобно лежать! – объявил в конце недовольный Шнауцер, после освобождения его от игл. И бодро вскочив с жёсткой кушетки, выплюнул попавшую ему в рот бумагу от гигиенической подстилки вместе с любимым словом Scheiße (говно), добавив: – Как больные это терпят?! Кушетка плохая, не такие должны быть для акупунктуры! И остальное должно быть лучше!». «Я вас всё время прошу купить хорошие кушетки!» – согласился я. – «Хорошо я подумаю, доктор». «И к тому же, когда у пациентов боли, они не замечают таких тонкостей, как «неудобно»! Они рады, когда боли исчезают!» – пояснил я Шнауцеру. «Действительно, немного помогло», – сыграл Шнауцер уже роль благодарного больного.

Главный врач походил всё больше на фельдмаршала Паулюса под Сталинградом, потерявшего свою Армию и сдавшийся в плен! Пришлось и ему отрабатывать своё право на существование! Он вёл уже десяток больных и ко мне относился с почтением, сказав, что с удовольствием хотел бы у меня поучиться гипнозу. Он понял, что я крупный специалист, а гипноз с EMDR (ДПДГ – десенсибилизация и переработка психотравмы движением глаз) очень хорошо сочетать. Через две недели «ушли» жалостливую танцовщицу фрау Роллике, трёх медсестёр, а за ними заботливую медсестру Доброх. Больных главврач Зауэр поделил между собой и врачихой фрау Пусбас. Таким образом, из «10 негритят» уцелел психолог Зибенкотен и бледная психолог, колеблющаяся фрау Мисс.

Вместо замглавврача фрау Пиппер, Шнауцер и Кокиш взяли на работу фрау Клизман – сорокапятилетнюю, долговязую в мятой, бывшей белой, небелоснежной кофточке, и такой же юбке, после того, как фрау Клизман пропустили через дымоходную трубу на крыше и опустили тут же в клинике! Она без перерыва гоготала прокуренным и, скорее всего, пропитым голосом, закатывая оловянные глазки, и кривя и без того кривой ротик! Клизман на конференции губки для важности надувала, образую как бы хоботок, тем самым, изображая глубокую мысль. Чувствовалось, что такой же хоботок у неё одновременно образовывался и на заднем конце! Бровки удивлённо двигались на продолговатом помятом лице! Слипшиеся, окрашенные в ржавый цвет волосы дополняли композицию! «Очень хотела бы с вами поближе познакомиться!» – подобострастно объявила мне Клизман. «Пиппер этого тоже хотела и вот теперь уже другая хочет!» – подумал я. «Много о вас наслышалась, про ваши таланты», – притворно похвалила Клизман. «Заходите в обед, кофе попьём», – предложил я. «Приготовь для «притворной» кофе, – объявил я жене, – Клизман к нам прётся!». «Ах, как вам хорошо, как я вам завидую! – завистливо произнесла Клизман. – Вас двое, семья, а я живу одна с сыном! О, какие у вас красивые таблицы по акупунктуре, и вы ещё, кроме того, и гипнотизёр! Аж страшно с вами, загипнотизируете ещё – хи, хи, хи! Ужасно хочу бросить курить!» – дыхнула Клизман перегаром. «И пить, наверное, не помешало бы!» – подумал я, глядя на помятый её вид. «Только пить буду продолжать! – как бы угадав мои мысли, твёрдо сказала Клизман. – Нужно вас пригасить в гости! – как будто кто-то ей это запретил, произнесла она. – А Шнауцер рассказал, как вкусно было ему у вас в гостях в Зигхайме! Я ведь тоже родилась в тех краях!». «Почти земляки, – согласился я, – только мы из Питера». «А я настоящая Pfдlzerin (пфальцерша – рождённая в Рейнланд-Пфальц)! – как (фарцерша – перд..ья) на идиш прозвучало. Но это еще не все, она к тому же оказалась слаба и на передний конец пищеварительной трубки: – Ich kein Blatt vor den Mund nehme (очень прямая, не держит лист «заглушку» перед ртом – недержание слов логорея)!» – означало это. «Некоторым неплохо было бы держать лист, как перед ртом, так и перед задом – иметь заглушки», – подумал я. «Приходите к нам в гости», – простодушно и лёгкомысленно предложила жена. «С удовольствием! – тут же ухватилась за эту идею Клизман. – Сегодня не могу, давайте завтра!». «Давайте», – согласилась жена. «Она тебе нужна?!» – спросил я жену. – «Да пусть, приготовлю пельмени!». «Думаешь, она тебя за это отблагодарит?! Отклячит зад от избытка пельменей, как муж Вагены в Бюргерхайме, а затем нас дерьмом в ответ накормит!». «Да притворная», – согласилась жена. «Ну и квартира у вас роскошная! – закатила глазки Клизман, вручив нам букетик цветов, придя ровно в назначенное время. – Молодец Силке Кокиш, что вам её нашла, но вы ведь заслуживаете. О! Какие Leckereien (вкусности), schmeckt gut, sehr gut (вкусно очень)!» – только и смогла выдавить Клизман, набросившись на пельмени. Выгнув шею, и обвив как змея очередной пельмень, отправляла его в рот и тут же, как лягушку заглатывала. После этого она ненадолго умолкла, пока последний пельмень не затянула в свой ротик. – «Да, это не фрау Муралон – арт-терапевт из клиники Боскугеля, которая одёргивала руки и спрашивала каждый раз «можно, можно», беря очередной пельмень!» – отметил я про себя. Так же легко Клизман расправилась и с колбасой, которую пришлось дополнительно срочно подрезать, и с сыром, и с красной рыбой, не забывая постоянно запивать её вином. «Тренированная!» – понял я. «Ой, как машину после этого поведу?! – угадала она мои мысли. Немного сбавив темп питья, но доев всё, что можно было доесть, заговорила: – Силке Кокиш очень приличная и добрая, но, к сожалению, зависит от Шнауцера, хотя и он очень милый! А вот главный врач – негодяй! И Кокиш очень надеется на мою помощь, поддержку в борьбе с ним!». Что касается политики, то, оказалось, очень любит, вернее, уважает евреев, и даже дочь Сарой назвала, что очень не понравилось её отцу – участнику войны! «Не великой и не отечественной, а захватнической войны!» – пронеслось у меня. «Вот только не могу понять агрессивную политику евреев против бедных палестинцев!» – призналась Клизман еще раз в любви к евреям. «Палестинских террористов», – подправил я. «Вот, и вы тоже…! – скривилась Клизман. – А я считаю, что эти два народа должны жить в мире! – предложила она дружбу Израилю. – Хотя я очень уважаю и Израиль, но Израиль не прав в этих отношениях, евреи в этих отношениях агрессоры!». «Так считают не только вы, так считают большинство и, возможно, все немцы», – пустился я на дискуссию. «Почему?!» – возмутилась Клизман. «Вы же психолог и должны понимать защитный механизм: «проекция» – переносить свою вину, свои качества на других! Это очень удобно сказать: – Не мы виноваты, а евреи, что мы их уничтожали! Они это заслужили!». «Да, было очень вкусно, – засобиралась Клизман, – приятно было с вами поближе познакомиться».