«А вы как думаете?» – спросила у меня Клизман на следующий день на конференции, когда главный врач не согласился с её диагнозом у больного. Вопреки обещанию, она «держала листок перед ртом». «Я плохо знаю больного, – «взял и я листок перед ртом» – Больной только что поступил, и ко мне ещё не попал». К тому же не хотелось ей помогать бороться с «уже убитым» главврачом Зауэром. – Кокиш и Шнауцер приняли Клизман на его место!» – уже не сомневался я.
«Зайдите ко мне, – позвонила мне в кабинет Кокиш. – Вас ждёт сюрприз!». Сюрпризом оказалась круглая желеобразная, как медуза, с двойным или даже тройным подбородком – сорокадвухлетняя, мешковидная в полтора-два центнера тётя. Круглые брови, маленькие, моляще-жалостливо глядящие на меня глазки, как бы говорили: «На тебя, родной, вся надежда! Помоги, брат, не забуду никогда в жизни!». У неё было всё жирное, не только физиономия, но и пальцы, кисти, ладони! Голова составляла с туловищем единое овальное целое, затылок переходил в жировой горб на плечах – «холодец в оболочке»! Массивные золотые кольца из красного золота и серьги из такого же металла, окончательно прояснили проблему происхождения и раньше, чем Кокиш открыла рот, понял – землячка!
«Ваша землячка, хотя и не еврейка, а русская немка», – радостно подтвердила Кокиш, как бы сделав мне громадный подарок. «Да, да, вижу», – улыбнулся я, поняв, что землячка себя не за ту продала. «Ой, да! – ещё больше просияла землячка. – Мина Барсук!» – подала она мне скромно пухлую лапу. «Действительно, Барсук!» – подумал я. «Was (что)?!» – вздрогнула Кокиш, услышав: «Мина». «Это после войны такие имена появились!» – успокоил я, как мог, Кокиш. «Прекрасно, взорвём Люлинг! – обрадовалась Кокиш. – Вот и вам будет легче! – добавила она – Будет с кем общаться по-русски! И ей будет легче, вы ей поможете! Если мы её возьмём, – разъяснила Кокиш, – она будет работать ассистенткой у Люлинг. Она тоже врач общего профиля». «Да, я была почти главным врачом!» – застенчиво, но громко сказала Мина Барсук. «Нет, у нас есть главный врач», – засмеялась Кокиш. «Что вы, что вы, где мне! – вновь застеснялась Мина Барсук. – Я не смею даже мечтать!».
«Ну что, возьмём? – спросила меня Кокиш, выставив временно, Мину Барсук за дверь, и добавила: – Скажу вам честно! Я давно, как только вы пришли, мечтала взять ещё хотя бы одного, а лучше двух русских врачей! Русские врачи – самые лучшие, вы меня убедили!». «Как и в Питере, – вспомнил я, – главный врач готова была через пару месяцев всех душанбинских врачей перетянуть в поликлинику!». «Нормальная, – поддержал я её рвение, – можете брать, она производит впечатление работящей и непритязательной, будет работать». «Я вам очень благодарна! – произнесла Мина, зайдя затем ко мне в кабинет. – Ой, какой кабинет у вас красивый! Я так вам завидую, не представляете!». – «Почему же, не только представляю, но и вижу!». – «Как вам повезло так устроиться?! И меня берут! Спасибо, что подсобили, не забуду! Буду очень рада, если ещё и работать поможете! Я, вообще, без опыта работы. В Германии полгода только, немного в праксисе попрактиковалась. А там у нас в Союзе, больше занималась административной работой, хотя пришлось «посидеть» и на глистах, и на дизентерии, и даже немножечко на бациллах Коха!». «А здесь «посидите» на поносе, на запоре и немножечко на вздутии, это немецкие народные проблемы!» – в тон ей пояснил я. «Да, спасибо, думаю справлюсь! Конечно, там, в Киргизии, я очень хорошо зарабатывала и в диспансере, и в поликлинике. Киргизы разводили стрептомицин водой, и эффекта не было у больных с туберкулезом из-за низкой концентрации стрептомицина. И я, конечно, тоже немножечко разводила, но не так сильно! И ко мне шли! Так что на хлеб, и даже масло, хватало! Как это, как её там – «люляшка» моя!». «Вы имеет в виду фрау Люлинг?» – не понял сразу я. – «Ну да, да, точно – Люлинг!». «Вам нужно будет проявить характер, – сказал я, – с ней не ужились ваши предшественники». «Ничего, справлюсь! – застенчиво заверила Мина, сломав шариковую ручку, как спичку, которую вертела в руках. – Ну вот, и сломала!» – виновато произнесла Мина. «Неужели и Люлинг так сломается?!» – промелькнуло у меня. «Вам придётся заниматься ещё, как и предшественнице, психотерапией. Советую вам пойти в библиотеку и взять пару книг по психотерапии, как я это, в свое время, сделал и прочитать, чтобы на конференциях, хотя бы о чём речь идёт понимать», – посоветовал я. – «Хорошо спасибо, но уже поздно, я ведь уже через неделю выхожу на работу». «Ничего, я за два выходных дня успел прочесть две книги», – посоветовал я Мине. «Хорошо, я подумаю, схожу куда-нибудь, – заверила Барсук, – спасибо, если поможете работать», – на прощание произнесла Мина. «Вы далеко живёте?» – спросил я у неё. – «Да, больше 40 км». – «И много у вас там евреев?». «Да есть, но все из Крыжополя!». – «Это откуда?». – «Да это я так тех, кто из Белоруссии или Украины!». – «А вы откуда?» – спросил я Мину. – «Я?! Я из Оша – ошанка я! А вы ведь еврей, правда». «Чистейшая правда, куда уж больше! Как и вы, я вижу», – подтвердил я. «Ну, я немножко, я немножечко и христианка», – стыдливо призналась Мина. «Вот не подумал бы! Вы и по Галахе (по еврейскому закону), и тем более, извините, по «мордахе» типичная не христианка!».
Как и положено, в понедельник через неделю, Мина приступила к деятельности, и тогда и состоялось её первое знакомство с Люлинг. После обеда слышу, кто-то выламывает мои двери! Пришлось прервать гипноз! «Кто бы это мог быть?! На немцев не похоже, на дверях табличка: «Не мешать, гипноз!». С трудом затормозил Мину у порога. «Ой, здравствуйте! – прогремела Мина. – Можно к вам!». Больной был уже в гипнозе, а значит, реагировал на мой голос! Пришлось Мине молча указать на табличку на дверях! «Ах, простите! – ещё громче прогремела Мина. – А когда можно?». Пришлось пантомимой изобразить, что я позвоню ей позже. «А да, вы позвоните!» – перевела это вслух Мина. В знак согласия кивнул головой. – «Извините, я не знала, что вы заняты!». Молча указал на табличку. «А я думала, что это так просто – для чужих! Ещё раз извините, но мне хочется с вами поделиться первыми впечатлениями! Я только что была у Люлинг!» – уже почти полу-громко произнесла Мина. Воспользовавшись этим, слегка, но настойчиво, оттесняя Мину от двери, прикрыл дверь. «Я жду звонка!» – донеслось уже снаружи.
«Ой, спасибо, что позвонили, я вас буду стараться не беспокоить, но мне просто не с кем посоветоваться!». «Ну и что, Люлинг?» – прервал я её поток. – «Ну, как вам сказать, такая тоненькая, вся такая напомаженная – настоящая «люляшка»». – «Да, это я знаю, но как она к вам?». – «Чувствуется, очень такая с самомнением! Много говорила, что я должна всё читать, учить, а она будет меня спрашивать! В общем, настоящая «профессорша»! С другой стороны, конечно, кто мы такие?! Мы ведь ничего не знаем! Но ничего, посмотрим! Мне, знаете, всё как-то безразлично и надоело, будь что будет!». «Да, она непростая, – согласился я, – и с ней нужно быть неслабой, иначе заклюёт! То, что она уже со многими сделала!». – «Да я не боюсь! Кто она такая! Подумаешь, профессорша нашлась! Так получит у меня, что мало не покажется! Это я на вид такая добрая! Я очень добрая, но если меня разозлить, то мало не покажется никому! Ну, большое спасибо вам за поддержку!».
Мой кабинет располагался по соседству со смотровой – перевязочной, которая была первой комнатой в этом «коммунальном» отсеке. Проводил беседу с больными в смотровой и не заметил, как вломилась Мина. «Это мой кабинет, и он мне сейчас нужен!» – как на общей кухне в Питере: «плита нужна», услышал я. Перешёл с больным в другую комнату. «Ничего не знаю, как пробы разные делать! А она – «люляшка» моя, – Люлинг понял я, – не объяснила!». «А вы попросите медсестру», – посоветовал я. «Да, большое спасибо, сейчас!» – энергично припустилась Мина за медсестрой. «Комната превратилась в склад и даже ширму не убрала! Закрыла нам вход! Как когда-то в питерской коммуналке!» – произнесла жена. Ширму обходили сбоку. «Во даёт! – продолжала удивляться жена. – Давно такого не видела!». – «А где ты это раньше могла видеть?» – мы же не с Оша. – «Где-то видела, но уже точно не помню!». – «Как же, не помнишь! А лагерь в Бюргерхайме?!». «Да, да – точно! – вспомнила жена. – Ну, это вообще…! Я ей скажу, чтобы хотя бы ширму убрала!». «Скажи, но осторожно! – посоветовал я. – Ведь ещё Дарвин сказал: «Внутривидовая борьба – наиболее острая!». «Но пусть не наглеет!» – справедливо отметила жена. «Она ворвалась в поезд Ош – Москва, – объяснил я жене, – и решила, что надо сразу «забить» как можно больше пространства: пару полок, если в общем вагоне! Если это коммуналка, то тоже побольше полок и шкафчиков, поэтому я думаю, сейчас она тебя не услышит! Она сейчас находится в процессе захватывания жизненного пространства! К тому же мы для неё привычная среда обитания, и она знает как со «своими» себя вести! Другое дело чужие – немцы! С ними надо поосторожнее!». «Всё равно скажу, – настаивала жена, – ведь больным пройти нельзя!».
