— Никуда я не уйду.

— Господи, сделай хотя бы раз то, о чём я тебя прошу. Ты должна отдать это Томасу, понимаешь ты, дурья твоя белобрысая башка, должна. Твоя очередь героем становиться. Не всё же лавры Томасу должны уйти.

Майя в ответ то ли хихикнула, то ли подавилась непонятно чем. Она протянула было руки к Ньюту, чтобы хотя бы обнять его, но отшатнулся от её руки, как будто она сама была шизом.

Майя поняла. Поджала губы и поднялась на ватные, бескостные ноги. Не оборачиваясь, выбежала из комнаты обратно в серые коридоры, а стены угрожающе затрещали ей в след.

И как только она перешагнула невысокий порог, где-то внутри раздалось тихое «Дзинь!», после чего в груди разлилась сухая и холодная пропасть ни-че-го.

Сжимая в одной руке кулон, а в другой — ключ, закрывая лицо от газа, девушка прошла вдоль стены, увернувшись от летящих во все стороны искр, и, на удивление, вскоре нашла нужную дверь. Чуть было не сломав о скважину ключ, она отперла и ворвалась на лестничную площадку. Буквально как только её нога ступила на шероховатую плитку, на нижнем этаже подорвалась проводка, и огонь пополз вверх по перилам.

Она уже практически была с ним одной температуры.

Майя побежала вверх. Первая дюжина ступенек улетела из-под её подошвы, а с каждой последующей шаги стали всё тяжелей. Голову свело, как будто из её черепа вдруг стали собирать оригами, по вискам ударила резкая боль. От неожиданности глаза на мгновение помутнились, она споткнулась и приземлилась на ступени, судорожно хватаясь за голову, которая, казалось, вот-вот разорвётся на части.

Как там Дженсон назвал её? Странно, что она сразу не обратила на это внимание.

Харт.

Харт…

Синеватый тусклый свет, заполнивший комнату, давит на глаза, из-за чего каждое движение век отдаётся неприятным покалыванием. Медицинская койка, на которой она сидит, холодная, жёсткая. Приборы рядом с ней тихо жужжат, мигая разноцветными лампочками. Босые бледные ноги едва касаются ледяной плитки, а коснувшись, одёргиваются, трутся друг о дружку. Она совершенно одна.

Ни спать, ни есть не хочется. Страха, грусти или простого волнения тоже нет. Она чувствует себя совершенно пустой — как будто они уже это сделали. Даже не думает о том, что с ней будет. Просто всё равно.

Где-то что-то негромко зашуршало. Она выпрямляется, но разглядеть в этом чёртовом синем полумраке ничего невозможно. Наверное, это они.

Ну и слава богу. Наконец-то. Ей уже надоело тут сидеть. А она сидит уже минут десять!

— Майя… — слышит она вдруг и, забыв про холод пола, слезает с койки, отчаянно пытаясь увидеть обладателя этого голоса, от которого внутри всё сжалось.

Наконец он вылез откуда-то из-под стола, доверху заставленным разными папками и документами. Через вентиляцию лез, очевидно.

— Лукас. — выдыхает она и, сделав шаг, оказывается в его объятиях. — Что ты тут делаешь, ковбойская твоя башка…

— Я буду с тобой. Я тебя не оставлю.

— Если они сейчас зайдут, а тебя нет, или зайдут, а ты здесь, нам обоим конец.

— А с каких это пор ты такая предусмотрительная?

Майя чуть улыбается, крепче прижимаясь к нему. Долго молчат.

— Страшно? — спрашивает она.

— Да. — честно отвечает он. — А ещё меня бесит, что мы всё обязаны забыть.

— Топанга сказала, что она сделает всё…

— Да что она может сделать.

Блондинка закусывает губу. И правда: что тут сделаешь? Сейчас им сотрут память и отправят в разные Лабиринты, где они, вероятно, погибнут, никогда больше не увидев ни друг друга, ни Райли, ни Фаркла. Ни кого-либо ещё из близких.

Погибнут… Им лишь вкратце объяснили, что ждёт их в этой жуткой постройке (а какой смысл, если им память стирают), но этого вполне хватило, чтобы потерять всякую надежду на счастливое будущее. Хотя, если не брать сам Лабиринт, местечко выглядит очень даже симпатичным. Но, как говорится, в каждой бочке мёда…

Лукас вдруг резко кладёт руки ей на плечи и, отшагнув, заглядывает прямо в глаза.

— Пообещай мне одну вещь. Что бы не случилось, какие бы ужасы или радости, мы найдём друг друга. Ничего не помня и не зная, но найдём. И выберемся из этого ада. И тогда, клянусь, я тебя уже никогда не отпущу.

— Обещаю. — шепчет она.

Он хочет поцеловать её, но замок начинает скрежетать — идут. Отпустив её (от чего ей стало невыносимо холодно), он бросается обратно к вентиляции.

— Я люблю тебя.

И скрывается. Ответить она не успевает.

Но ведь совсем скоро они оба забудут то, что когда-то друг друга любили.

Заедающий, не поддающийся выключатель, который нещадно мучали, пытаясь включить, от чего он бился током и готов уже был воспламениться, вдруг щёлкнул — и вся голова озарилась светом. Боль потихоньку утихла.

Воспоминания.

Они вернулись.

Сколько Майя провалилась на ступеньках? Несколько минут? Из-за того, что в голову — которая, надо сказать, стала невероятно тяжёлой — снова впихнули всю её прошлую жизнь, казалось, что несколько часов как минимум.

Она встала, отряхнулась и продолжила подниматься, только мысли её были заняты уже другим. Она старалась смаковать каждую деталь, что теперь хранилась в её памяти, и чем больше, тем сильнее она удивлялась. А чему-то не удивлялась вообще.

И — вот странно — она ощущала себя доверху наполненной, забитой до отвала самыми мелкими и нелепыми мыслями, но в тоже время почему-то всё ещё чувствовалась где-то глубоко внутри неимоверную, угнетающую пустоту.

Ночь встретила её порывом сильнейшего ветра. На какое-то мгновение по телу даже как будто пробежала прохлада, но она испарилась в ту же секунду. Одним глазом она осмотрела город — соседние здания рушились, как карточные домики. Этому тоже осталось недолго. Ничего кроме подпаленных верхушек видно не было, но если так выглядел верх — что же творилось внизу?

С другого конца крыши раздался знакомый уху шум лопастей и снизу, словно из пламени, вынырнул берг. Майя резко выпрямилась, отрываясь от лирических мыслей, и двинулась навстречу бергу. Тот уже открывал свой люк — пламя не позволяло не только сесть (да и крыша могла такого просто не выдержать), но и достаточно близко подлететь, чтобы захватить Майю.

Девушка подошла почти к самому краю, но между ней и люком всё равно простиралась бездна. Схватившись за тросы, Томас, Лукас, Райли, Топанга с Кори, Бренда, Минхо и даже Галли изо всех сил протягивали ей руки, кричали вразнобой что-то неразборчивое.

Майя крепко сжала челюсти и, подпрыгивая, шагнула вперёд, одной ногой сорвавшись с отступа. Мокрая ладонь бессильно проскользнула по гладкой поверхности люка и уже готова была соскочить, унося Майю прямиком в ад, но её схватила другая, не менее мокрая рука — рука Томаса. Майя подняла на него глаза и чуть заметно кивнула — он сжимал не только её ладонь, но и спрятанный в ней кулон Ньюта. Брови парня слегка дёрнулись, но блондинка не дала ему времени раздумать.

Убедившись, что Томас держит крепко, она с силой оттолкнулась от берга (или оттолкнула берг от себя, чтобы на борт не забрался огонь?), падая назад на крышу. На какую-то секунду ей показалось, что сил подняться, взглянуть на них всех ещё раз, у неё уже нет, что токсичный дым уже высосал из неё всю кровь. Она чувствовала, как жгут содраные ладони, как по лбу, волосам, спине и носу стекают крупные бусинки пота и падают на покрытую копотью крышу, как гудят истоптанные худенькие ноги и как глаза наливаются кровью. Она впервые за всю свою жизнь чувствовала сбитое воспалённое дыхание каждой клеточки.

Сломленная. Какое же всё-таки точное прозвище.

Опираясь на тонкие дрожащие руки, Майя приподняла корпус, встала и обернулась.

И всё будто замерло, а затуманенный, хаотичный разум Майи наконец прояснился.

Они все смотрели на неё с полным удивлением, непониманием, немым вопросом какого чёрта она делает. Галли, которому она впервые не мечтала набить морду, прожигал её полными беспокойства глазами. Бренда, которую она никогда не могла назвать своей подругой. Минхо, ради которого они такую кашу заварили и которого так давно мечтали увидеть. Лукас. Фрайпан. Хорхе. Кори и Топанга. В её глазах всё та же несмываемая горечь, разбитые надежды. Я помню, Топанга, я помню. У тебя всё получилось. И я знаю, что у тебя всё будет хорошо.