Ньют вышел из комнаты, убедив себя, что это только ради того, чтобы закрыть чёртово окно. В комнате Минхо всё было плотно закрыто, но самой девушки в ней не было. Выйдя в гостиную, блондин замер.

Входная дверь была открыта почти нараспашку. Терезы нигде не было — ни как обычно за столом, ни спящей на диване, ни в туалете, ни ещё где-нибудь. Зато была открытая дверь.

Ньют в момент забыл своё решение не думать о Терезе. В нём вдруг появилось такое беспокойство, какого не было никогда и ни за кого. Во рту пересохло от одной только мысли, что она ушла. Просто взяла — и ушла.

Её лёгенькая серая курточка как обычно висела на вешалке. Обувь тоже стояла на месте. Если она и ушла, то в домашней одежде, в тапках! Далеко, интересно, она в таком виде сможет пойти?

Парень выбежал на лестничную площадку, лихорадочно соображая. В голове сами собой выстраивались самые разные картинки того, где сейчас Тереза и почему она пропала. Он понимал только то, что у неё хватает мозгов на то, чтобы не уходить насовсем. Вещи-то все остались!

Ньют знал только одно место, которое могло стать для Терезы пристанищем. Уединённое, спокойное настолько, что несмотря на всю его открытость, ты оставался один на один со своими мыслями. Он и сам поначалу приходил туда.

Всей душой надеясь на свою удачу, Ньют побежал вверх по лестнице — к последнему этажу с единственной дверью, ведущей на крышу.

Октябрьский вечер встретил его чернотой неба и холодным порывом ветра. Взгляд тут же притянуда одинокая фигурка, сидящей на вентиляции. Ньют облегчённо выдохнул. Она. Он её сразу узнал, хотя ничего, кроме силуэта не видел. Но это однозначно была она.

Рассел засунул руки в карманы брюк и медленно пошел в её сторону с как можно более суровым видом.

Девушка смотрела перед собой на сияющий огоньками Бруклинский мост, на город, выглядывающий из-за него. Она сидела, сгорбившись, закутавшись в свою тоненькую кофточку, и никак не обратила внимание на приход Ньюта. Что-то в её виде было не то. Не похожее на уже знакомую ему Терезу, и его это насторожило. Напускную суровость как ветром сдуло.

Он сел рядом с ней. Близко, почти вплотную. Она даже не шелохнулась.

Рассел обеспокоенно взглянул на неё, ожидая хоть какого-то действия, какого-то слова, и тут увидел зажатую в бледных пальцах сигарету.

— Я у Минхо нашла. — хрипло сказала она, словно прочитав его мысли. Отстранённо, совершенно без эмоций. Он её никогда такой не видел — он и не думал, что она может такой быть.

— Минхо не курит, он спортсмен.

— Тогда у тебя. Ньют, как не стыдно. — всё так же безэмоционально «съязвила» она и глубоко вздохнула.

Ньют видел каждую черту её лица, каждую мелкую царапинку на губах. Он видел её глаза, так старательно на него не смотревшие, и то, как в них, словно в калейдоскопе, переливаются огни вечернего Нью-Йорка. А ещё какую-то глубокую тоску…

— Что-то случилось?

— С мамой поболтали.

— Поссорились?

— Как обычно.

Тереза поёжилась, засунула свободную руку в карман и снова вздохнула, выпустив изо рта пар. Не дым.

— Замёрзла? — спросил Ньют обеспокоенно, глядя на её домашнюю одежду.

— Нет. Я люблю холод.

— Разве можно любить холод?

— Можно. Холод учит ценить тепло.

—… Ты ведь сейчас не о погоде, верно?

Она неопределённо пожала плечами.

— Что мама сказала?

— Не бери в голову. Мы с ней никогда не ладили. А после её второго замужества вообще чужими людьми стали.

Ньют бездумно кивнул и понял, что не может перестать смотреть на неё. На её тёмные волосы, свободно падающие на острые плечи, на то, как они колышутся от легкого ветра. На её аккуратный, чуть вздёрнутый носик, на котором, кажется, можно разглядеть пару веснушек. И на пухлые, искусанные губы.

— Какая ты красивая… — восхищённо прошептал он.

Девушка горько усмехнулась и опустила голову.

— Как ты понял, что я здесь?

Этим вопросом она буквально влепила ему хорошую затрещину. Конечно, сейчас самое время слюни пускать.

Идиот.

Ньют отвёл от неё взгляд и тоже стал смотреть на город. С крыши их семиэтажки вид был невероятный.

— Я сюда приходил иногда, поэтому знаю, что крыша в свободном доступе. А так как всё вещи были на местах, ты вряд-ли ушла куда-нибудь на улицу.

— У меня были такие мысли.

— Но с твоей стороны не очень прилично было оставлять дверь нараспашку.

— Прости. — сказала она скорее для галочки, нежели с искренним сожалением.

Блондин хмыкнул. Но он хорошо понимал, что если бы она действительно ушла вот так, ничего не сказав, он бы сошёл со своего чёртового ума. То, что она оказалась здесь — везение.

Если бы она пропала, Ньют бы не выдержал. Два часа мыслей «без Терезы» отлично дали ему понять, что без неё он уже не сможет. Он, блин, беспокоится о ней! Волнуется, как будто она — что-то очень важное и дорогое для него.

Как будто?…

— А как твоя фамилия? — ляпнул он прежде чем успел подумать.

Со стороны Терезы послышалась возня.

— Что?

— Ты живёшь со мной уже больше недели, но так и не сказала своей фамилии. — пояснил он, надеясь, что это не прозвучало жалко.

В ответ он услышал короткое молчание.

— Агнес. Тереза Агнес. — наконец произнесла она.

— Красиво звучит.

— Спасибо, я старалась.

Ньют приподнял бровь и покосился на неё. Лицо девушки всё так же ничего не выражало.

— В каком смысле?

— Я Агнес с восемнадцати лет. Поменяла фамилию по первой возможности. Мама в детстве говорила, что назвала меня в честь матери Терезы… Решила взять её мирское имя. Не хочу быть с ними связана. Ни с ней, ни с папой.

— Меня вообще в честь Ньютона назвали!

— Радуйся, что ты не Исаак. — Ньют почувствовал, что она улыбается и от этого стало чуть легче.

— Да, нашим предкам к одному врачу. — тоже улыбнулся он.

— Как, получается, тебя зовут? Если полное брать.

— Ньют Рассел.

Тереза выпрямилась, эффектно смахнула с лица прядь волос и протянула ему руку:

— Ну, будем знакомы, мистер Рассел. Меня зовут Тереза Клаттербукет! — деловито произнесла она.

Ньют не удержался и прыснул.

— Необычно… — выдавил он из себя, пожимая протянутую ладонь.

— Да я вообще мисс Уникальность. Сколько бед мне эта чёртова фамилия принесла… Зато с самого детства выработался рефлекс: как только слышу новую фамилию, примеряю её на себя.

— Вообще, Агнес тебе очень подходит. — сказал Ньют и тут же испугался, что это снова прозвучит, как флирт. И от испуга затараторил. — Нет, Клаттербукет тоже подходит, но, конечно, не так как Агнес. А так тебе бы подошли разные фамилии, типа, Браун, или Меттьюз, или…

— Или Рассел. — съехидничала она. — Тереза Рассел, по-моему неплохо?

Ньют почувствовал, как в этом октябрьском дубаке ему стало слишком жарко. Тереза, заметив, что он смутился, улыбнулась и поднесла к лицу руку, чтобы сделать затяжку. У самых губ она сама себя одёрнула. На лицо вернулась прежняя серьёзность и отстранённость. Брюнетка задумчиво уставилась на дымящуюся сигарету.

— Ньют, а ты когда-нибудь курил?

Он напрягся. Её резкая перемена настроения, которое он так надеялся, что смог улучшить, его совсем не обрадовала.

— Нет. Никогда. — резко ответил блондин.

— А я курила. Давно уже, в пятнадцать лет. В тот год мама с Эдисоном поженились и… — она запнулась. — И случилось кое-что. Не важно.

Рука с неиспользованной сигаретой опустилась обратно.

Ньют сразу понял, что это «что-то» напрямую связано с Томасом. И он понял, что ему нужно знать. Не потому что он слишком любопытный или ещё что-то, а потому что хочет понять её.

— Что случилось у вас с Томасом?

Тереза вздохнула, по-удобнее устраиваясь на своём месте, но ничего не ответила. Какое-то время он терпеливо слушал звуки проезжающих мимо машин и ветра в ушах, прежде чем наконец снова зазвучал голос девушки.

— Знаешь, Ньют… Когда ты подросток, ты и так ничего не понимаешь. Когда ты подросток, который рос в постоянных ссорах родителей, переездах с места на место и из-за этого так и не нажил нормальных друзей, ты превращается, а один большой комок нервов. Ты никому не доверяешь, не можешь спокойно находится среди людей, не хочешь идти домой, потому что знаешь, что там начнётся одна и та же песня о том, какая ты неблагодарная дочь от отца, на него начнёт орать мама, потом они просто будут орать друг на друга и так до вечера. Вечером они просто разойдутся в разные углы и всё. С… Одной девочкой так было очень долго, а потом родители развелись, надеясь, наверное, облегчить эту жизнь и себе и своей дочери. Мать нашла себе некого Стивена Эдисона и вышла за него замуж. Они с дочкой снова переехали. У нового мужа мамы был шикарный дом в Новом Орлеане и сын, старше её на год. Он сразу начал с ней общаться, как с родной, помог освоится в новой школе, со всеми познакомил… А на одной вечеринке к ней — застечнивой и неуверенной тихоне — подошёл его друг по имени Арис. Угостил её коктейлем, они мило поболтали, он позвал её гулять… И они начали общаться. Арис был невероятным, она была уверена в этом. Он был весёлый, внимательный, красивый до тошноты. Типичный мальчик из подросткового кино. Но ей ведь пятнадцать лет, на неё в коим-то веке обратили внимание, стали ухаживать, осыпать подарками, дарить стереотипное море «счастливых воспоминаний», да ещё и такой красавчик, конечно всё это вскружило ей голову. Она сказала об этом своему новоиспечённому брату, ближе которого, короме этого парня, у неё никого не было. Что Арис ей нравится, но она боится, что он не захочет со ней встречаться и ля-ля-ля. Брат сказал, что он всегда поддержит её, поможет… А потом всё открылось. Эти двое на той самой вечеринке поспорили по пьяне и от нечего делать, что Арис сможет влюбить её в себя, типа, за неделю. Вот он и начал её обхаживать, хотя сам чувств не испытывал никаких. А брат всё знал с самого начала, и её душеизлияние для его значило только то, что выпивку на следующую тусовку покупает он. А Арису, разумеется, больше не было дело до какой-то там мелкой странной девчонки. Ну выиграл и выиграл. Влюбилась и влюбилась — её проблемы.