– Ништяк!
– О, вы как я погляжу, гм, очень коротко постриглись?
– Да, из соображений гигиены и моды, Арсений Игоревич. Кроме того, бритая голова – это парик в стиле ню. Плешь, типа, скрывать.
– Раз вам нравится – тогда конечно. Внешний вид работника должен быть опрятным, это не обсуждается, но вовсе не обязательно одинаковым – время мирное и мы не на флоте. А у вас как, Филарет Федотович? Хорошо выглядите.
– Спасибо, Арсений Игоревич. Хороший день, хорошие новости. Когда и где мы сможем получить «аккорд»?
– Что? А, деньги? Без вопросов, хоть сейчас. Куда я ключи… Нашел. Помнится, мы договаривались насчет двадцати тысяч условных единиц на вас двоих?
– Двухсот.
– И мне помнится, что двухсот, Арсений Игоревич! И что-то связанное с евро, да, Фил?
– Неужели двухсот? Невероятно.
– Двухсот, – повторил Филарет. – Двадцать тысяч предполагались в том относительно неудачном случае, если на найденных документах не обнаружится необходимых подписей. Все подписи на месте. Документы – у вас в руках.
– Разве? Погодите, господа. Давайте-ка успокоимся и непредвзято во всем разберемся. Присаживайтесь, разговор серьезный и деловой. Чаю, кофе? – Велимир и Филарет опять отказались.
Когда все присутствующие расселись по местам – шеф во главе, за своим столом, брокеры за торцевым, лицом друг к другу, – Арсений Игоревич откашлялся и продолжил (специальная кнопка под столом, на которую он нажимал коленом, не действовала, но об этом знали только Филарет и Велимир):
– Напомню: вы оба имели к сделке довольно косвенное отношение, я имею в виду – к самой сделке, к содержательной ее части. Когда с нашим работником, Андреем Ложкиным, случилась трагическая… неприятность, вам было поручено довершить некую документальную составляющую незавершенного, в силу этой трагедии, дела, сделки. С чем вы благополучно справились, как я только что честно и четко отметил… Пока я все правильно говорю?
– Пока да. Кроме суммы. Было назначено двести тысяч, а вы…
– Велимир Леонидович!…
– Да-да, слушаю вас, Арсений Игоревич? Я весь сплошное внимание!
– Будьте любезны не перебивать и не иронизировать, иначе остальную часть разговора вы проведете за дверью. Понятно?
– Пока да.
– Вот и отлично. Да… – Арсений Игоревич замешкался, восстанавливая в памяти утерянную нить разговора… – Справились с честью, но. Кроме вас над проектом работали другие люди и успешно завершили свою долю порученного, не менее важного, так что не вы одни здесь герои. Я и сам, скажу не хвастаясь, обе руки приложил (При этих словах Велимир нахально ухмыльнулся, как бы показывая полную осведомленность на тему, что и куда прикладывал в эти дни шеф; Филарет, по обыкновению, остался невозмутим).Что же вы хотите – уверить меня в том, что за день непыльной работы на теплом летнем воздухе я пообещал вам двести тысяч уедов???
– Совершенно верно. Только не за день.
– Ну за два.
– И не за два, Арсений Игоревич. И вообще, условия были об аккорде, а не повременные.
– Потише, потише, Филарет Федотович, не громыхайте так, не то люди подумают что-нибудь неправильное. Деньги любят тишину.
Филарет умерил голос, но взгляд его по-прежнему был прям и холоден:
– Даже если бы мы вернулись через десять минут после полученного от вас лично задания, но с необходимыми подписями на требуемых документах, – Филарет осторожно повысил голос и ткнул пальцем в сторону стола-крейсера, – по условиям нашего с вами договора, на словах, но жесткого и нерушимого, как это и положено среди мужчин, вы должны были бы не медля заплатить оговоренное. А это, как правильно еще раз напомнил Велимир Леонидович, двести тысяч условных валютных единиц. – Арсений Игоревич даже рукой полез к кнопке, якобы колено зачесалось, но проклятая служба безопасности, команда быстрого реагирования из бывших спецназовцев, крыша, услуги который нужны изредка, не то что раньше, а по-прежнему обходятся весьма недешево, не спешила объявляться…
– Но двести тысяч уедов – сумма слишком непомерная, чтобы мы с вами всерьез могли обсуждать именно ее. Да вся сделка как таковая по данным документам не стоит и половины этих денег! Где элементарная логика?
– Речь шла вовсе не о деньгах, а о долларах и евро, – вмешался Велимир, прижал руку к сердцу и выпучил глаза, чтобы казаться убедительнее, – и было их на бочке восемьсот тысяч! Это я вам говорю, как прирожденный брокер и счетовод.
– Заканчивайте балаган, я вас прошу, господа! – Арсений Игоревич, убедившись, что кнопка своих функций не исполняет, пролистнул еженедельник для записей, уперся ногтем в какую-то запись и потянулся к трубке.
– Быть может, Арсений Игоревич, прежде чем звонить куда-либо, вы соблаговолите с нами закончить разговоры и расчеты?
– А я уже закончил. Политику, тактику и стратегию в фирме определяю я и пока это так – я буду предлагать, а не вы, я буду руководить, а вы исполнять. Двадцать тысяч ваши. В евро, не в долларах, раз мы не предусмотрели обозначить конкретную валюту расчета.
– Порядочный человек может стать политиком, но этот процесс необратим.
– Возможно. Напишете расписочки и забирайте. Сегодня и завтра отдыхаете, а послезавтра на работу, или когда у нас там выходные?… Думаю, что ваши повышения не за горами. Расписки в произвольной форме, безо всяких паспортных данных: я такой-то, получил тогда-то столько-то от такого-то. Число, подпись.
– Или локаут. Сокращение рабочих мест, за счет меня и Филарета Федотыча. А? Точняк?
– Вполне возможно, я и этого варианта не исключаю… Алло? Алё?… ЗАО Когоар?… Что за… Если речь идет сугубо о вас, то да. Филарету же Федотовичу, который чаще молчит – напротив, кроме вполне заслуженного им повышения… Алё?…
Трубка тоже отказалась работать, и Арсений Игоревич, видя, что оба его сотрудника не выходят за пределы приличий в своем протесте, ведут себя смирно, хотя и дерзко, сумел унять смущение и легкие уколы совести и даже разгневался на отвратительную работу техники и технических служб…
– А с селектором-то что, мать и перемать???
– То же самое, мон ами флибустьер, Арсений Игоревич – не работает проклятый селектор, не выдержал накала фондовых страстей. Да, да, да… Сочувствую… Мы с Филом очень сожалеем. Попробуйте еще раз на кнопку нажать, может быть там просто контакт отсырел? А главный секретарь Илона Дмитриевна занята, у нее бронхи…
– Какую ещ… – опешил Арсений Игоревич, но кнопку коленом все-таки нажал…
– То есть, говоря по-русски, двести тысяч долларов вы нам платить не намерены?
– Какие двести тысяч долларов, Филарет Федотович??? Я вам в любой ваш диктофон скажу, господа хорошие, в сотый раз, ясно и раздельно: никаких двухсот тысяч ни долларов, ни евро, ни швейцарских франков я вам не обещал. Понятно?
– Понятно. Что-то мне расхотелось идти на повышение в вашей фирме. Я, пожалуй, уволюсь, последую примеру Велимира.
– Да ради Бога!
– А что Светлана Сергеевна? Ей что предстоит получить за проделанную работу? Она ведь наравне с нами действовала и работала хорошо. Вы ей что-то такое отдельно обещали, или я ошибаюсь?
– А вот это уже совсем не ваше дело, любезный. Еще вопросы? Так что, собираетесь получать деньги? Писать расписки, заявления об уходе? Решайте побыстрее и постарайтесь больше не испытывать моего долготерпения. У меня нет ни малейшего желания трясти тут с вами языками весь оставшийся день.
– Трясите жопой.
– Велимир Леонидович? Начнем с вас… Что-о? Что ты сказал?
– А хоть что, хоть качучу, хоть верхний брейк. Фил, а куда мы деньги складывать будем… Я не подумал даже, надеялся, что здесь дадут, с тарой вместе…
– Вот же кейс. – Филарет поднял левую руку – точно: темно-вишневый кейс, старинных очертаний, какие в восьмидесятых носили… – Покосился надменно в сторону Арсения Игоревича:
– Именно про таких говорят: «не срет, а рожает».
Начальник не сумел вмешаться в обмен репликами между двумя компаньонами, его подчиненными, он поперхнулся, удивленный невесть откуда, прямо из воздуха, возникшим кейсом, а еще больше – наглым спокойствием сотрудников, и сидел, пытаясь откашляться, прочистить горло. Арсений Игоревич не был плохим человеком и негодяем, более того, последние два дня он напереживался вдоволь, не представляя про себя, как ему решить и лично поднести горькую пилюлю этим двоим молодчикам, если они справятся успешно… И все же он решился и вновь почувствовал себя крутым и жестким… И циничным… И во имя Дела – грешным. Грех всегда притягателен. Но даже семи смертным грехам не сбить человека с пути во время срочного поиска туалета.
