Зима в тот год пришла рано, упала на землю ноябрьскими метелями, ураганным ветром ломая вековые сосны, как щепки. И перевалы, и горные тропы оказались погребёнными под снегом.
Родрика не было на озере, когда Аль рожал. Впервые за многие годы лежал он на камнях маленького домашнего Храма Света, самым краешком ускользающего сознания хватаясь за тонкую нить, соединившую его с Тайенаром, а значит, и с Алем. Его сын родился крупным и горластым. Вскоре оправился и Аль. Его маленький Аленький оказался здоровым и сильным омегой, отлично приспособленным для своего природного назначения…
Медленной рекой текли воспоминания, Родрик уроненным с ветки листом плыл по течению. Под утро он все же заснул. Проснулся от холода и ослепительного солнечного сияния. Проснулся и сразу понял, куда занесли его демоны Зимних Пределов, а вернее, один нахальный эальский полубог. Прямо перед ним на другой стороне ущелья сиял ледниками западный склон горы Тамарак, а далеко под обрывом перекатывалась через обледеневшие камни горная речка Траки.
Вскоре после полудня седьмого дня пути Родрик спустился в долину. Его снова увидели издали, и в этот раз вместе со сворой волкодавов, не отставая от громадных зверей, набросились на него двое.
Двенадцатилетний Эдмир, белокурый и тонкий, казался младше своего брата-погодка, рослого и плечистого Ренольда. Мальчишки не знали, что у них разные отцы. Родрик признал Эдмира своим сыном уже давным-давно. Этим двоим, полукровкам, бетам, и так нелегко жилось среди чистокровных эалов, так зачем же ещё мучиться сознанием, что отец твой неизвестен, что им может быть любой из десятков солдат, насиловавших больного мальчика-эала?.. Родрик схватил мальчишек в охапку, прижал к груди. Эдмир запищал, Ренольд зарычал. Эти двое, они словно повторяли их пару: Эдмир — красивый, быстрый и изящный, как Аль, Ренольд — сильный, отважный и дерзкий, как Родрик. Он любил их одинаково.
— Пойдём, отец! — потянул его за руку Эдмир. — Ты же не видел, у нас новый большой холл! В прошлом году построили, полностью из камня!
Тропа из отвесной превратилась в просто крутую, и Родрик оглядел долину. За одиннадцать лет она изменилась неузнаваемо. На холме шерстяными шариками белели овцы, а ведь первых ягнят пришлось привозить из Гнезда в притороченных к сёдлам мешках. Так же, как и поросят с козлятами, а кур и гусей перевозили в клетках. Кислый дымок поднимался над кузней, там трудились мастер с подмастерьями. В последние годы Родрик привозил на озеро подростков. Дети эалов, выросшие в неволе, не годились для вольной жизни, взрослые рабы все чаще оказывались сломленными, безумными, обозлившимися. С тех пор как Родрик стал привозить подростков, двое из трёх освобождённых рабов, принятых в новый род, выбирали жизнь. В первые годы все было иначе.
Наконец, тропа превратилась в посыпанную галькой дорогу, показались дома Сайен-Аталя, добротные и нарядные, острым серебром заблестело озеро с чёрной стрелой устремившегося от берега причала.
Он вышел ему навстречу, такой же прекрасный, как и прежде, нет, с каждой встречей все более ослепительный. Белые с синей вышивкой одежды не скрывали его округлившейся фигуры. Родрик осторожно обнял любимого. И на миг потерялся, растворился в горьком счастье, в пронзительной, болезненной нежности. Остановилось время, замерло на небе солнце, пока стояли они обнявшись, дыша одним воздухом, срастаясь сердцами.
Аль отстранился первым. Провел пальцами по серебристым прядям на висках Родрика, выдохнул:
— Силы Света, наконец-то!
И Родрик лишь успел коснуться ладонью гладкой щеки, а от холла к ним уже бежали улыбающийся Тайенар, рослый Эйллерт, стеснительный Май, дети…
Только поздно вечером, когда лиловое небо над озером уже потемнело и засияло первыми звёздами, сидели они вдвоём на берегу, завернувшись в одну медвежью шкуру. Родрик положил ладонь на круглый живот Аля. Спросил, почти без грусти:
— Чей на этот раз?
— Ландыша, — ответил Аль с улыбкой, невидимой в полутьме.
— Силы Света, снова Ландыш! Ну, он неутомим, прямо уважаю такое! — засмеялся Родрик.
— Ну, почему, гляди… — Аль взял руку Родрика, стал загибать пальцы. — Эдмир и Ренольд твои. Дальше Севайналь — Ландыша. Тоймендир — Тайенара. Альсенор — снова Ландыша. Брайден и Вельтармир — Эйллерта. Лейнорра — Бельтангира. Ну да, значит, этот будет третьим от Ландыша. Но ведь он мой супруг, это естественно.
— Солнышко, — тихо спросил Родрик. — А как твоё здоровье? Ты не болеешь? Все эти альфы, дети… Тебе трудно, наверное?
— Мне подрастают помощники, — снова улыбка послышалась в голосе Аля. — Ты видел Севайналя? Завтра посмотришь. Такого красивого омегу я не встречал никогда, ни в Каер-Эале, нигде. Мне даже страшно за него немного. Как будто за такую красоту придётся чем-то платить, понимаешь? Да и Лейнорра, хоть и маленький, но такой плут, такой задира. Не удивлюсь, если подрастёт и сведёт с ума больше альф, чем его красавец-брат… Но что мы все обо мне и моих? Как Норвенна? Как дети?
Давнее взятие Равенсроха пришлось праздновать в столице. Где король познакомил Родрика со своей внебрачной дочерью леди Норвенной. Ситуация с ней сложилась трудная: её мать, нынешняя королева, ещё не была женой короля, когда родила дочь своему венценосному любовнику. Для династического брака девушка не годилась, лишь бы кому в жены тоже не отдашь, вот и засиделась принцесса в девках. Но Родрику понравилось её безмятежное спокойствие, белые маленькие руки, пышные косы льняного цвета. А больше всего понравилось ему, что предполагаемая невеста смотрела на него без восторга, а всего лишь с тихим и доброжелательным любопытством. А значит, и ему не пришлось разыгрывать безумных страстей. Решение он принял сразу. В Гнездо вернулся с женой. И никогда об этом не пожалел. О другом жалел, да так, что сердце захлёбывалось воем, так, что жить не хотелось. Иногда гордился, иногда жалел, но чаще всего понимал: у каждого человека есть своё предназначение, и оно не обязательно подразумевает личное счастье.
Родрик плотнее обернул толстую шкуру вокруг плеч своего Аленького.
— Норвенна здорова, Кейну почти десять лет, рядом с Ренольдом поставь и не отличишь, где кто. Индранна — хитрая бестия, всеми в Гнезде крутит как хочет. Маленький Рейнхард пошёл этой зимой, толстый такой, неуклюжий, смешной, на мать похож…
Странно было говорить о детях и супругах, говорить с Алем, как с другом, будто только это и связывает их: общие дети, семья и долг. Родрик крепче прижал к себе Аля, вдохнул его запах, выдохнул со стоном. Аль крепко сжал его руку, проговорил глухо:
— Когда я не смогу больше рожать, главой рода станет Севайналь. И тогда я уйду из рода. Заберёшь меня в Гнездо? Или Норвенна будет против?
— Не будет, солнышко, — тотчас же ответил Родрик. — Я тебя всегда жду, каждый день, каждую минуту.
Они замолчали, сжав объятия до боли, до огня в сведённых судорогой руках. Зачем что-то говорить? Их судьба решена. Оба они знали: эальский век долог. Когда айен-эстанир рода Поднебесного Озера утратит способность к воспроизведению, кости лорда Родрика давно сгниют в земле…
Показалась из-за вершины луна, бросила горсть голубого серебра в неподвижную озерную гладь. И в неверном сиянии, будто сотканная из лунных лучей, появилась у кромки воды тонкая фигура. Плавно вспорхнули над головой руки-крылья, изогнулся тонкий стан, узкая ступня едва коснулась острой линии между берегом и озером.
— Ландыш будет танцевать! — прошептал Аль с восторгом. — На теплую весну, на солнце и дожди, на урожай. Давай посмотрим, мой свет?
— Конечно, радость, — ответил Родрик, и Аль уронил голову ему на плечо.
На залитом лунным сиянием берегу творилось волшебство. Там грозные стихии оборачивались воздушными змеями, привязанными к пальцам танцора, там линии судьбы сплетались с волей богов в одну мелкую и упругую сеть, чтобы поймать удачу и благоденствие, тучный урожай, здоровых и сильных детей, включая и этого, ещё не рождённого, сонно шевелящегося под ладонью Родрика.
