Не убили. Душу отвели знатно, потоптали, попинали. Однако даже в самом угаре веселья никто не осмелился нанести смертельного удара лорду Белого Гнезда. Но когда его вздёрнули на ноги, пол качнулся под ногами, поплыли в дыму непрочные стены, и Родрик задохнулся от боли, изо всех сил цепляясь за ускользающее сознание.
Очевидно, Вейер и его клика одержали победу. За окнами ещё раздавались крики и звон оружия, откуда-то издалека доносился собачий вой, но в холле драка закончилась. На верёвке, перекинутой через потолочную балку, поднимали подвешенное за ноги тело Брока. Рядом, мерно раскачиваясь, уже висел Харолд. В отличие от сына, он был ещё жив. Выплыло из душного тумана лицо Вейера, нервно подвижное, бледное. Его правая щека подергивалась, между бледными губами мелькал кончик странно красного, будто испачканного кровью языка. В голосе его звенело безумие.
— Ну что, Родрик, Северный Орёл! Третьим будешь? Видишь, для тебя место как раз оставили!
Родрик медленно перевёл дыхание. Заметил у противоположной стены своих орлов, таких же помятых, с заведёнными за спину руками, но вполне живых. Заговорил неторопливо, со скукой в голосе:
— Мне плевать, кто правит в Равенсрохе, Харолд, Вейер или бес Зимних Пределов. Титул ярла для меня — пустой звук. И если люди хотят над собой Вейера, значит, так тому и быть. Этого они и заслуживают. Наше дело остаётся прежним. Обмен пленными. Всех на всех. Я вижу, моим людям особого урона не нанесено. Хотя гостеприимство Равенсроха сильно изменилось за последнее время, и мне оно не по вкусу. А значит, будет так. Мы покидаем сей вертеп немедленно. Вы не чините нам препятствий. Отдаёте нам одежду, оружие, лошадей. А весной я отпускаю ваших людей на свободу. В Гнездо никого не приглашаю и сам в Равенсрохе я больше не появлюсь. Разве что во главе армии Берники. Если наш разговор снова закончится бессмысленной склокой…
Вейер коротко ударил его в лицо. Помог инстинкт, заставил в последний момент повернуть голову, и удар пришёлся по касательной. Снова зазвенел болезненно ломкий голос:
— Ты думаешь, ты ещё можешь мне приказывать? Я — ярл Равенсроха! Ты — червь под моей ногой!
Новый ярл засуетился, замахал длинными руками, отдавая приказы, состоящие из бессмысленных звуков. Его поняли. Кейна, Доннера и Норта вытащили в центр холла, пинками поставили на колени. С поразительной ясностью увидел Родрик безумную картину, достойную Зимних Пределов: два тела, раскачивающихся на балке, а под ними — три коленопреклоненные фигуры. Замерло сердце, ухнуло болезненно. Он знал уже, что случится в следующий момент. Движения Вейера казались неестественными, будто неумелый кукловод дергал невидимые нити. Прерывалась и речь, распадалась на отдельные восклицания:
— Так… Кто же, кто же здесь лишний? Кейн, который зарубил моего дядю Остена, а его сыну сломал шею голыми руками? Нет, нет, подождём, это слишком… Слишком вкусно! А эти двое, мы их знаем? Кто они? Орлы, орлы, убийцы и насильники!
И вдруг почти завизжал, указывая на Доннера:
— Вот этот!
Кто-то, стоявший за его спиной, вцепился в волосы пленного, запрокинул голову. Плеснула алая кровь. Доннер, схватившись за разрезанное горло, захрипел, опрокинулся на бок. Тихо стало в холле. Слышно было лишь, как хрипит умирающий и скребут по каменному полу подошвы его сапог. Потом и эти звуки стихли. Голос Родрика в этой тишине прозвучал, как звон стального клинка:
— Есть ли в этом холле кто-то, у кого в плену брат? Отец, сын? Или все, кого держу я в Гнезде — безродные выродки, на которых всем плевать?
Вейер обернулся к нему, хотел что-то сказать, но Родрик не позволил. Голос полевого командира отразился от стен:
— Нас было четверо, их — двадцать восемь! Один за семерых! Теперь нас трое, значит, вы получите двадцать одного ворона! Семеро из ваших родичей только что простились с жизнью! Ты понимаешь это, истеричная ты сучка? Где ты был, когда твои родичи дрались в первых рядах? Я не видел тебя на Сумеречном! Я вообще тебя в бою не видел. С отцом твоим дрался, с Броком дрался, а тебя что-то не припомню! И теперь ты только что приговорил к смерти семерых воинов твоего рода! Это первое, что сделал ты, став ярлом Равенсроха. Конечно, твои люди пойдут за тобой на небо, и под землю, и в сами Зимние Пределы! Ведь ты за них — горой, не так ли?
— А нам не нужно больше заложников! — взвизгнул Вейер. — Хватит тебя одного! Остальные нам без надобности! За тебя одного нам отдадут всех!
Вздох прошёл по холлу, кто-то заворчал, кто-то заспорил. Говорить, говорить. Это все, что осталось теперь, — говорить.
— Что ты понимаешь, ты — второй сын! Тебя не готовили править, не учили быть лордом. Ты знаешь, кто теперь за главного в Гнезде? Капитан стражи Горн! Он хороший вояка, но он не лорд. Он никогда не примет решения. Если через декаду я не вернусь в Гнездо, он пошлёт голубя в Баркл. Оттуда гонец отправится в столицу. Пройдёт целый лунный круг, пока он получит королевский ответ. А каким будет ответ, ты знаешь? Вот и я не знаю. Но я бы на месте короля пошёл войной. Мы сильны сейчас, вы — слабы, мы — сыты, вы — голодны. Королю Берники плевать на нас обоих, но он поднимет мои кости, как хоругвь, над своим войском. Моим именем он сотрёт Равенсрох с лица земли. Ты хочешь этого, мальчик, который зовёт себя ярлом? Впрочем, чего ещё ждать от того, кто убил отца и брата и обрёк на смерть семерых пленных? И все за один милый вечер. С таким ярлом, как ты, вас и воевать не придётся. Через две декады в Равенсрохе только вороны и останутся, да и те друг дружке глаза выклюют!
— Заткните ему глотку! — заорал Вейер. — Заткните, заткните! Ни слова больше, ни слова!
Кто-то дёрнул вверх его заведенную за спину руку, хрустнуло плечо. От боли Родрик едва не потерял сознание, но тот же, кто вывернул ему руку, не дал ему упасть. Грубо, больно, но удержал.
Вейер между тем немного пришёл в себя. Следующий приказ прозвучал уже почти разумно:
— Отвести пленников в подземелье! Приставить стражу! Обыскать, отобрать все! Я сам зайду попозже навестить…
Его легонько толкнули в спину. Он послушался, зашагал к дверям холла. У дверей увидел арбалетчика, протянул руку к оружию:
— Дай!
Приказ отдал Парр, просто кивнул солдату. Арбалет показался необычно тяжёлым. На мгновение мелькнула мысль: послать болт в грудь Вейеру. Но что это даст? На смену придёт Парр, а их всех убьют. И Аля… Нет, не думать, не думать…
Поднял оружие, повёл вслед подвижной цели. Мягко нажал на спуск. Болт вонзился как раз под левую лопатку Харолда. Его тело дёрнулось, медленно качнулось вперёд, так же тяжело — назад. Не глядя, Родрик сунул солдату арбалет. По камням, припорошенным снегом, ступал с трудом, каждый шаг отзывался болью в раненой ноге, в сапоге было противно и липко, зато холодный ветер чуть прояснил тяжёлую голову. Сквозь зимнюю ночь, через хребты и заснеженные вершины потянулся туда, где дом, где у внутренних ворот качается фонарь, тёмные подтёки-слёзы прорезают белый лик Плачущей башни, а в пустой спальне ещё лежит на подушке рубашка с запахом любимого. Сказал: «Тайенар, к власти пришёл Вейер. Доннер убит. Мы в плену». Уже спускаясь по узкой и крутой лестнице услышал ответ: «Какие будут приказы?» На пролёте остановился, оперся плечом о стену, жестом остановив конвоиров. Говорить и идти не было сил. Ответил: «Отправить голубей в Баркл и в столицу. Отправить по полдесятка с Поводками в Старую Башню, в лагерь пушников в Кедровом каньоне и в деревню на Семи Радугах. Пусть сидят, слушают, смотрят. Запереть внешние ворота. Никого не выпускать из крепости и чужих не впускать». Тотчас же получил ответ: «Будет сделано, лорд. Держитесь».
Держаться становилось все труднее. Гнев перехватывал горло, гнев черной пеленой качался перед глазами, когда в холодной камере чужие руки стаскивали одежду, сдирали кольца, обыскивали, ощупывали. Нашли, конечно, и Поводок, присвистнули с интересом:
— Смотри-ка! А что это у вас? Отвечать!
Родрик и ответил, с одной лишь надеждой отвлечь внимание:
