Склонился, коснулся тёплых губ осторожным поцелуем. Сказал-попросил:
— Нечисть моя тёмная, давай прежде всего друг другу верить. А уж потом прочим. Будь то люди или призраки.
— В противном случае и жить не стоит, — тихо выдохнул Ольгерд, будто от усталости прикрывая глаза.
Генерал Илларейна прибыл со свитой, и снова на его неподвижном лице нельзя было прочитать ничего. Пришёл и юный князь, с которым Ольгерд раскланивался, будто соревнуясь с будущим монархом в церемонности. Победил, конечно, маг, который помнил, как кланялись при дворе прадедушки молодого Аскера Третьего. Развернули на походном столе карты, при этом Горан не смог отказать себе в удовольствии дать Оньше несильную затрещину. И отвёл глаза, чтобы не видеть, как блеснули в ладонях Сигвалда Лезвия Тьмы, к счастью, вовремя погашенные. Фарн рассказал о примерном числе ондовичей, переживших утренний бой, о беспорядке в их лагере, о свободном пути отступления на юг. Прозвучали разные мнения:
— Ну так и погоним их до самой Вестемеи, а там в реку и покидаем! — горячился молодой магнат Раендан.
— Окружить их вряд ли удастся, — предупреждал осторожный Илларейна, — наше преимущество в численности не столь велико…
— Нужно загнать их в Белоборские болота, — предложил обычно молчаливый Эрхан.
— А когда уже драконы пообсохнут? — язвил грубоватый Фарн. — Или это только так, данорская мифология?
А Горан поймал себя на мысли, что почти не слушает воевод. Что-то они обсуждали, о чём-то даже договорились. Но слишком дивно пламя свечей отражалось в тёмных глазах Ольгерда, слишком нежно проступал на бледных щеках едва заметный румянец, слишком плавно тонкая рука подносила кубок к губам. Магия наивысшего порядка сплетала перед ним свои чары, и не было от них спасения, да и не надо. А в сравнении с этой магией что война, что сама смерть — круги на воде. Бросишь камень — пойдут круги, но только ляжет камень на дно, и снова неизменен лик тихой воды…
— Ты не заснул? — спросил Ольгерд чуть слышно.
И Горан понял, что все глядят на него. Важно заложил пальцы за пояс, взглянул поверх голов. Сказал:
— Ну что ж, господа мои, всем понятен план на завтра? Знатная будет битва. Давно такого не бывало, чтобы столь славные воинства делили поле боя против общего врага. Добудем боевую славу юному князю, она ему ещё пригодится. Завоюем свободу Рондане, не может она под ярмом. Отомстим за принца Аройянна и кровью скрепим дружбу с братским Тарнагом. Да будут с нами Силы Света и милость Матушки Тьмы.
Видимо, хорошо сказал, все расходились довольные. А когда все ушли, Ольгерд усадил его в кресло и присел на полу у его ног. Обхватил его руки своими ладонями, горячими, будто нагретая солнцем кираса, склонился и зашептал заклятия, щекотно касаясь пальцев влажным и тёплым дыханием.
— Отпусти ты меня, ночка, — попросил Горан. — Мне нужно коснуться тебя, чтобы поверить, что это и вправду ты. Ведь я всё ещё не верю. Глаза закрыть боюсь. А вдруг закрою, а ты…
— Не надо, мой свет, — тихо попросил Ольгерд. — Когда мы победим, я всё тебе скажу. Как виноват перед тобой, как сожалею… Постараюсь объяснить, почему так вышло. Сейчас не надо.
И Горан замолчал. Просто молча смотрел, запоминая, откладывая в самый дальний уголок души сокровища бесценные и удивительные: тонкую складку между бровями, короткий шрам на мочке уха, легкую белую прядь, упавшую на плечо.
Потом Ольгерд перевёл дыхание и прижался щекой к его ладони. И нежной, едва закрывшей раны кожей он почувствовал колючую щетину на щеках своего тёмного.
— Я завтра поведу авангард, — заявил вдруг Ольгерд.
— Нет, ночка моя тёмная, авангард поведу я, — Горан принялся расстегивать крючки его камзола. Ольгерд ему не мешал. — Ты ведь прежде всего некромант…
Сползла с плеч плотная ткань, Горан провёл ладонью по тонкому батисту рубашки, чувствуя тепло и шелковистую гладкость.
— А дело некроманта — стоять за спинами солдат и поднимать мёртвых…
— У нас есть и другие некроманты… — Ольгерд задохнулся, когда Горан прильнул губами к шее, слегка прикусив тонкую кожу.
— Но не такие сильные, не так ли?
Прочь рубашку, кожа такая гладкая под новыми ладонями, и тёплая, и немного влажная.
— При этом арьергард — огромной важности позиция. Ведь ондовичи все конные, попытаются к нам в тыл зайти непременно…
Где-то там, за тонкими стенами шатра, пели у костра солдаты незнакомую и долгую песню, явно тёмную, как эта майская ночь перед боем. Горан стянул с Ольгерда сапоги, раздел, как слуга раздевает господина, а впрочем, не так, совсем не так.
— Вот если они зайдут к нам в тыл, то нипочём не ожидают увидеть в арьергарде Высокого тёмного, мага небывалой силы. Ведь ты за нашими спинами каменной стеной встанешь, радость моя, единственный…
Горан и не заметил, как сбросил свою одежду, как оказался на постели, не выпуская своего тёмного из рук, ни на миг не разрывая объятия. Будто и вправду, стоит только разомкнуть руки, и исчезнет радость, и вернётся кошмар, в котором нет ни жизни, ни смерти…
Он улёгся на спину, уложил любовника себе на грудь, сжал коленями узкие бёдра. А в тёмных глазах — целое звёздное небо, и лунным светом струятся серебряные пряди, и нет на свете ничего, что можно ещё утаить от этого волшебника, единственного, возлюбленного, нет ничего, что жалко ему отдать. Даже думать о таком смешно. Ведь он давно принадлежит ему каждым вздохом, каждым страхом и каждой мечтой, до последнего, самого малого сомнения, до самой дальней камеры, где только ужасы и тлен…
Горан крепче прижал к себе вечного своего соперника и вечного героя, заглянул в звёздные глаза и с ехидной улыбкой, позаимствованной из арсенала одной тёмной нечисти, проговорил:
— Смелее, тёмный!
========== Эпилог ==========
Шард сделал медленный вдох. Наполнил лёгкие густым воздухом ночного города, запахом цветущих каштанов, пыльного камня и каминного дыма. Не спеша выдохнул до самого конца, сокращая мышцы, прижимая впалый живот к позвоночнику. Время перестало существовать, то ли остановилось, то ли закончилось. Ночь поздней весны накрыла город ласковой тьмой, душным покрывалом, тяжёлым от непролитого дождя. Ночь затаилась в ожидании.
Шард тоже любил ждать. Он радовался бодрящей нервной свежести, напряжённости этого момента, когда ещё ничего не произошло, когда чаши весов ещё покачиваются в непрочном равновесии и хитрый случай замирает у порога, спрятав за спину руку, в которой то ли кинжал, то ли роза, поди пойми. Конечно, Шард не знал таких слов. Но он умел испытывать разные чувства, не называя их словами. Слова подсказывал ему Учитель. Он говорил: «Ты — стрела, лежащая на тетиве, кинжал в руке, карающей зло». И Шард понимал это и верил этому, глубоко и преданно, до самого дна полудетской души. Наносит удар рука. Кинжалу лишь нужно быть верным. И уметь ждать, сливаясь с черепичной крышей, с ночным воздухом, с пением цикад, слушая, как бьётся в груди тёмное сердце ночи. Потому что, когда придёт время, и стрела сорвётся с тетивы, и рука нанесёт удар, слушать и радоваться станет некогда. Ожидание закончится, время проснётся и бросится вскачь, как необъезженный жеребец, только зазеваешься — сбросит.
Он вгляделся в тёмный провал улицы и не заметил никого. И это тоже было хорошо. Если он, с его ночным зрением, не разглядел помощников, значит, не увидят и другие. Четверо их пустились в дальний путь, по степи и по лесной стране, по дорогам и по рекам, по городам, где люди говорят на странных языках и молятся странным богам. Почти целый солнечный круг заняла дорога, но закончилась и она. Они достигли цели. Этого города, большого и нарядного, с каменными домами и мраморными лестницами. Города, где живут враги.
Учитель назвал их имена и даже подсказал, где их искать. Сказал также, что они сильные маги, магистры, один светлый, другой тёмный. Но главное было не это. Учитель сказал, что эти двое оскорбили особу императора и поэтому приговорены к казни. А другого Шарду знать и не надо. Он — клинок в карающей руке. Оскорбившие императора умрут. Четверо санкаров самого высшего ранга прошли долгий путь, две декады тенью следовали за магами, запоминали их пути и повадки, их слуг, друзей и лошадей. И вот час настал. Они всё продумали и распределили роли заранее. Шарду достался первый удар: он свяжет магов Путами Махолма и бросит в них по Ледяной Игле. Двое внизу на улице добьют раненых, если будет в том нужда. Шард надеялся, что не будет. И, наконец, четвёртый будет ждать в конце улицы на тот крайний случай, если раненый маг попытается бежать. Но этого уж точно не случится. Шард знал это наверняка.
