— Я ничего не знаю о любви, — послышался неожиданный ответ.

Той же ночью, снова забравшись в одну постель с Оньшей и Ольгердом, Горан вдруг вспомнил эту фразу. Вспомнил и удивился. Высокий темный, который менял любовниц и любовников как минимум раз в сезон, который спал с Пресветлой, который целовал красивого мальчика Ингемара так, будто разучился дышать, этот темный не знал любви? Можно ли этому поверить, или же эта фраза — бессмысленный бред доведённого до безумия существа? Впрочем, и любовь, и ненависть могли подождать. Сначала нужно было добраться домой, найти лекаря, подлатать то, что можно, дать время зажить остальному. У темных повышенная регенерация, а Ольгерд берет его силу, понемногу, но берет. Может быть, от этого и спина зажила, а может, и ещё что пошло на лад. И странно ещё то, что собственная сила не убывала, а как будто обновлялась, играла, как молодое вино.

Вернулись в столицу в день непогожий, в густой снегопад. У городских ворот их, конечно, остановили. Горана узнали, на предложенную за въезд плату замахали руками, тележку осмотрели без рвения.

— Что там у вас, Высокий?

— Пеньки купил, овчины да мехов…

— Что-то меха не больно нарядные, — усмехнулся стражник, стряхивая снег с потертой волчьей шкуры.

— Не столько мне платят, чтобы соболя с чернобурками покупать, — ответил кривой улыбкой Горан, хоть сердце и запнулось на миг. А вдруг именно сейчас проклятому темному захочется покашлять под этим ворохом битых молью шкур. — А это богатство на пол брошу, всё теплее будет.

— Да, зима нынче студёная да снежная, — согласился капитан стражи, появившийся в дверях сторожевой башни. Выходить под снег он явно не желал. — Проезжайте, Высокий, добро пожаловать домой.

Вокруг дома намело немало снега, и надо было бы поработать скребком, прежде чем заводить в конюшню лошадей да заносить в дом поклажу… Но что-то насторожило Горана. То ли привиделись ему следы на снегу, не новые, уже заметенные, то ли тревога обострила все чувства, и уж тогда он заметил следы. Но вида не подал, вместе с Оньшей расчистил снег, отвёл на конюшню лошадей и только там приложил палец к губам, глазами показав на стену, общую с домом. Бесшумно открыл дверь лаза, спустился в подпол, прополз вперёд, оказавшись под досками домашних половиц, прислушался. Точно, в доме кто-то был! Вот прошелестели лёгкие шаги, скрипнула лавка у стены, не иначе как присел кто-то, гость нежданный, нежеланный… Горан резко выпрямился, ударил плечом в дверь лаза, выпрыгнул из подпола, огненные шары заполыхали в ладонях. Кто-то укутанный в овчины, жалобно пискнул, приподнялся, но вставать передумал, снова сел, по-ученически покорно сложив на коленях ладони. Горан шары погасил, зажег под потолком сферу, а заодно и огонь в печи, уж очень холодно было в горнице. Подошёл к лавке и глазам своим не поверил:

— Фродушка! Неужто ты, темная ты бестолочь? Что ты здесь забыл?

Тот, кого он хоть и с трудом, но признал, сбросил овчину, расправил плечи, шагнув вперёд, протянул руку.

— Рад приветствовать вас, Высокий лорд Горан. Прошу простить за вторжение.

А вот таким, рослым, взрослым, уверенным в себе, Горан его узнать, пожалуй, не смог бы. Пять лет прошло, и сутулый носатый подросток превратился в молодого мужчину со спокойным и внимательным взглядом темных глаз, с высокими скулами и жесткой линией губ.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Нет, Высокий.

— За какими бесами Тьмы ты вернулся? Ты забыл, чего мне стоило вас с Осбертом вывезти?

— Я вернулся за леди Яниной, — прозвучал абсурдный ответ. — Я хочу забрать её отсюда. Молодой леди не место в оккупированном городе.

— Не выйдет, — коротко ответил Горан. — Она в Ондове, заложница.

Фродерик беззвучно ахнул, да так и застыл с открытым ртом, снова превратившись в малолетнего недотепу. Таких только жалеть, злиться на них нет никаких сил.

— Ладно, сиди здесь.

Горан направился к распахнутой двери лаза, но был остановлен замечанием:

— Я хотел бы потом осмотреть ваше плечо. Мне не нравится, как вы его держите.

Горан вернулся к своему нежданному гостю, всмотрелся в мрачное лицо. Конечно, тёмный маг и довольно сильный. Немного хаоса, бытовая магия, травознание, но прежде всего — врачевание.

— Ты не спеши, врачеватель Фродерик, — проговорил Горан. — Будет тебе работа.

Ольгерда внесли в горницу, уложили на лавку, целый ворох шкур и одеял разметался по полу. Темный, измученный дорогой, холодом и вынужденной неподвижностью, злонравия все же не утратил. Строгим жестом остановил бросившегося к нему Фродерика, проговорил, будто Ледяное Дыхание скастовал:

— Я вас не знаю, молодой человек. Потрудитесь представиться.

Горан только крякнул в бороду. Надо же, целой кости нет, вместо зубов — крошево жуткое, вид — кошмар некроманта, зато гонору не убавилось. Как будто стоит он в бальной зале, весь в парче и золоте, и нет у него ни одной заботы, кроме красы своей невозможной. Но Фродушка не растерялся, поклонился уважительно, но не больно низко, ответил вежливо, но без трепета:

— Прошу простить. Меня зовут Фродерик, сын Хлода. Возможно, вы знали моего дядю Осберта, сына Вульфрика. Я — врачеватель и могу предложить вам свою помощь.

— Благодарю, Фродерик, — сдержанно отозвался тёмный аристократ. — Простите мою неучтивость, но своего имени назвать вам не могу.

— В этом нет нужды, Высокий, — слегка наклонил голову врачеватель. — Я узнал вас. Скрывать от вас этот факт было бы, пожалуй, нечестно.

— Так, ну, а теперь, когда все со всеми раскланялись и друг другу подлизали, может врачеватель приступить к своей работе? — не выдержал Горан. — Или ещё побеседуем, вирши почитаем, в шарады сыграем?

Улыбка, собравшая кожу на желтом черепе в неровные складки, была ужасна. Горан поспешно отвернулся, боясь не совладать с лицом и с тем жгучим, что вдруг подступило к глазам.

Тёмного пришлось раздеть. Фродерик тоже снял кафтан, закатал рукава рубашки, синеватое свечение охватило его руки до локтя. Ничем не выдав потрясения при виде изуродованного тела пациента, наложил на него заклятие, похожее на Мертвую Воду в такой же мере, в какой тёплая ванна с душистой пеной похожа на ушат холодной воды. Обратился к Ольгерду:

— Мне хотелось бы вас усыпить, Высокий. Вы не будете возражать?

— Поступайте как считаете нужным, врачеватель, — ответил тот, но в его голосе послышалась Горану тревога.

— Я буду здесь, Ольгерд. Не отойду ни на шаг, — сказал он. И сам на себя разозлился. Разве кто-то его просил? Тоже мне, защитник нашёлся. Дурень, совершенно в таких делах бесполезный.

Но Ольгерд тихо ответил:

— Спасибо…

И прикрыл глаза спокойно и доверчиво. И Горану снова стало тепло и тесно в горле.

А дальше началось неприятное. Врачеватель оттягивал веки спящего, выворачивал губы, глядел на язык. Ощупывал подвижными пальцами скальп, уши, шею, грудь, проводил вдоль каждой кости, будто прочерчивая ключицы, грудину, рёбра. Мял живот, сжимал кости таза, осторожно перебирал все в паху. Оглаживал ноги, массировал ступни, проверил каждый палец на ногах. Потом сноровисто перевернул спящего на бок. Пока он скользил пальцами по позвонкам, рёбрам и лопаткам, Горан ещё смотрел, но когда спустился ниже — не выдержал, отвернулся. А через минуту, вновь обернувшись к врачевателю и его пациенту, едва сдержал крик. Ольгерд снова лежал на спине, а Фродерик трогал его живот, но ни пальцев, ни даже кистей рук лекаря не было видно. Как будто его запястья росли из живота Ольгерда, при этом подрагивая, поворачиваясь, двигаясь… А ещё заметил он на полу на тряпице три белых осколка кости, перепачканных кровью. С трудом перевёл взгляд на лицо врачевателя и увидел его намертво сцепленные челюсти, крепко закрытые глаза, струйки пота, стекающие по вискам. Показалось кощунством, что этот мальчишка касается его темного так, делает это с ним, спящим и беззащитным. Захотелось оттолкнуть его, врезать по морде, наорать и вышвырнуть прочь, пусть подыхает на морозе… Но Горан замер, затаив дыхание, чтобы даже случайно не помешать этой темной магии, странной и страшной, здорово отдающей некромантией.